Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

* * *

Работа постельной грелкой для мастера Рассела пошла Нини на пользу. На ней было красивое атласное платье, а из-под подола в такт шагам мелькала белоснежная нижняя юбка. Девушка шла с непокрытой головой, демонстрируя густые длинные темно-каштановые волосы, заплетенные в тугую косу, свернутую узлом. Под маленькими ушками подрагивали тонкие обручи. А когда она подошла поближе, стал заметен ее округлый и высокий живот. Да уж, Рассел зря времени не терял. После смерти жены его домашним хозяйством занялась вдовая сестра, и мне было интересно, как все сложится дальше. Для Нини.

– Тетушка Мариам. – Голос у Нини был высокий и чистый, и слова она выговаривала легко и быстро, а не растягивала, в отличие от многих местных, особенно южан. Не слышалось в ее речи и особого ритма, свойственного тем, кто, вроде меня, приплыл из-за темных вод. Впрочем, и не должно было. Нини, светлая мулатка с кожей цвета ореха пекан и носом тонким, как у англичан или других белых, задалась целью добиться, чтобы ее речь соответствовала внешности.

Я остановилась и улыбнулась, опустив глаза на ее живот.

– Вижу, маленького ждешь.

Девушка покраснела и похлопала себя по животу.

– Да, мэм, – сказала она с гордостью. – Эша говорит, что в июле. – Она вздохнула. – Тогда придется попотеть.

– Да, придется, – согласилась я. – Как ты себя чувствуешь?

Я протянула руку и положила руки ей на живот. Для шести месяцев ребенок был довольно крупным, а живот твердым. Может, двойня?

Нини вздохнула еще раз.

– Меня не рвет по утрам, но иногда болит живот. Может, дашь что-нибудь?

Я порылась в корзине в поисках пакета с листьями мяты. Наверное, просто несварение желудка. У меня самой такое было.

– Мастер Рассел…

Девушка быстро оглянулась через плечо, затем схватила меня за локоть и повела к двери на галерею. В ее глазах плясали смешинки.

– Да, мастер Рассел. Он этому ужасно рад. Мисс Белла, правда, не очень, но она не смеет ему возразить. – И Нини хихикнула.

– Ну, детишек-то у него давненько не было, – отозвалась я, протягивая ей найденную мяту. – Держи, это должно помочь. Завари кипятком, как чай, и дай настояться, но не слишком долго, напиток должен оставаться светлым.

Нини кивнула и усмехнулась. Но глаза ее не улыбнулись.

– Мастер Рассел думает, что это его ребенок, – шепнула она очень тихо, голосом, который я почти не узнала.

И наклонилась ко мне.

Вот это новость.

Долли бы, наверное, много отдала, чтобы ее узнать.

Я все еще сжимала в пальцах пакетик с мятой. Светло-карие глаза Нини блеснули, и, слегка улыбнувшись, она цапнула мяту.

– А разве нет?

– Это ребенок Неда.

Ее глаза встретились с моими, затем скользнули по лицу ниже, на мою грудь, большую, висящую над поднятым повыше и теперь ослабленным поясом фартука, а затем еще ниже, на сам живот, уже слегка выпирающий. Девушка фыркнула, и я почувствовал, как пламя ярости, назревавшее в желудке, накалилось.

– А у тебя, тетушка, такой вид, словно ты тоже ждешь пополнения, – заметила Нини, поворачиваясь и собираясь уходить. – Но я-то знаю… ты слишком стара для этого.

Ее каблучки процокали по деревянному полированному полу. Она помахала пакетом в воздухе.

– Спасибо за снадобье, тетушка Мариам.

Мне хотелось схватить девку, швырнуть на пол и отпинать до крови. Вырвать из ее пальцев мяту и запихнуть ей в рот зелье, которое заставило бы ее скинуть отродье, которое она вынашивала, истечь кровью. Мой разум наполнился уродливыми и злыми мыслями, такими мрачными и подлыми, что мне стало плохо. Но я не причинила ей вреда. А просто ушла.

Я обходила своих подопечных, осматривала эту женщину, того мужчину или ребенка, раздавала еще снадобья, перевязывала рану и двигалась как мертвая, почти никому не говоря ни слова. Не помню даже, видела ли деревья. Кто-то помахал мне рукой и поздоровался, не помню кто. На ферму я возвращалась с ощущением, словно меня наотмашь ударили ногой в живот. Мимо прошел Маккалох. Я и его не заметила.

– Мариам? Что… захвырала? Тыбе помочь?

Маккалох махнул рукой в сторону дома, где в дверях стояла Долли. Я покачала головой, пытаясь уйти. Шотландец схватил меня за руку и не отпускал.

– Ты?.. Долли сказала, ты пошла по делам. Ты?.. Ходила в дом Рассела?

Я посмотрела на него, прямо ему в лицо, в глаза и в ту же секунду поняла, что он, как и все остальные, знает о Нини, о Неде, об их ребенке.

И обо мне.

Маккалох прокашлялся.

– Рассел послал ту бригаду… в которой сейчас Нед, в Зеленые Сосны. У него там большая ферма. Они там пробудут какое-то время. Я подумал, ты захочешь это знать.

– Почему ты решил, что я хочу это знать? Почему? Зачем тебе это? А?

Те, кто стоял ко мне спиной, теперь развернулись. А я неожиданно перешла на язык эдо. В глазах у Маккалоха мелькнуло удивление.

– Я с Недом, Нед со мной! Мы… хоть ненадолго! Почему тебя это волнует? Потому что с этим ребенком у тебя появится еще один работник? Это тебя заботит? Поэтому ты спрашиваешь? И во сколько он тебе обойдется?

Из горла Маккалоха вырвалось рычание. Я сделала глубокий вдох. И опамятовалась. И поняла, что крик, который слышу, – мой собственный. Слова… слова на языке моих родителей, моих предков… я выкрикивала человеку, которому принадлежала сейчас. Я забыла себя, забыла, кто я. Забыла, с кем разговариваю.

– Ты нездорова, Мариам. Долли позаботится о тебе… и о ребенке.

Я отдернула руку. Нет. Это он выпустил меня. И я побрела по пыльной дороге к своей хижине, а Долли за мной по пятам. Едва она закрыла дверь, я рухнула на пол.

* * *

Эдуард родился 7 июня утром, его первый крик слился со стуком дождя по крыше. Росту он был небольшого, но крепкий и хорошо сложенный, все пальчики на месте, все ровненькие. У него оказался волевой нос Неда и мой лоб. Тельце было цвета жженого сахара. Я обнимала его, целовала, кормила, пока смерть не взмахнула над ним крылом. Маккалох поручил Долли присматривать за мной и сказал, что мне можно не работать, пока она не решит, что я готова. А если кому-то приспичит поболеть или родить, придется звать Эшу или миссис Эймс. Поэтому я лежала в маленькой хижине Долли или сидела в кресле рядом с большим очагом, кормила и нянчила ребенка. И наблюдала за ним, пока он не подхватил заразу, которая бродила по нашим краям. Тогда он перестал есть, перестал плакать,