Наполеон, или Миф о «спасителе» - Жан Тюлар

Овернь явно не процветает, более того, производит впечатление провинции, брошенной правительством Империи на произвол судьбы. В самом деле, если благодаря вайде и табаку юго-запад получает, пусть и ненадежную, прибавку к бюджету (табачные фабрики, лишь на 1/8 обеспеченные местным сырьем, вынуждены импортировать табак из Виргинии и после 1806 года превращаются в убыточные), центральные районы, если верить отчетам префектов, производят поистине безотрадное впечатление. Вот о чем информирует, например, в IX году префект департамента Верхняя Луара: «Раздел общинных земель обернулся для сельского хозяйства самой настоящей катастрофой. Край, главное богатство которого составляли многочисленные горные пастбища, после их распашки изменился до неузнаваемости. Некогда поросшие травой высокогорные склоны превратились в пшеничные поля. Первые же потоки дождя смывают тонкий слой плодородной почвы, и после одной-двух жатв на месте некогда тучных пастбищ, вдоволь кормивших тысячные отары, высится лишь голая скала». Другим обрушившимся на этот район несчастьем стало опустошение лесов, не только государственных, но и частных, в результате варварского выпаса скота и чрезмерного роста поголовья овец, не контролируемого, как прежде, управляющими. Словом, Овернь остается очагом эмиграции, во всяком случае, периодической. Во время Революции эмиграционный процесс замедлился, однако в первые годы Империи, из-за повальных рекрутских наборов, вновь активизировался. Едут в Париж в надежде избежать воинской повинности. Постепенно, из-за перманентной мобилизации и обезлюдения деревни, поток эмигрантов в Париж оскудевает. По сообщениям префекта департамента Канталь, его сменяет другой, состоящий из детей и подростков: «Действует некая черная банда, ежегодно прочесывающая самые бедные и отдаленные коммуны; набирая армию мальчишек, она посылает их в Париж, где дети становятся трубочистами или попрошайками». При этом настроение общества удовлетворительное, и, хотя жизнь тяжела, крестьянин не жалуется.

Если верить современникам, два величественных морских фасада на юге Франции — атлантическое и средиземноморское побережья — представляли собой жалкое зрелище. Вот какой увидел Немних Лa-Рошель в 1809 году: «До наступления этой воистину ужасной поры жизнь в Ла-Рошели била ключом. Население города превышало тогда двадцать тысяч, и казалось странным, что оно не было еще многочисленнее. Ныне здесь царит запустение. На улицах — ни души. Все поросло травой. Жители, число которых уменьшилось более чем наполовину, практически не покидают домов из-за отсутствия сфер приложения своего труда». В самом деле, экспорт водки в Англию поставлен в зависимость от превратностей континентальной блокады. Та же ситуация сложилась в Бордо. «Не надеясь на лучшее, — замечает Немних, — здесь живут в неизбывном страхе перед дальнейшим ухудшением. Численность населения сократилась до 70, если не до 60 тысяч. По другим данным, она еще ниже. Сотни домов пустуют, и горькую усмешку вызывают былые планы процветания. Редкие суда стоят в широкой гавани залива, и глаз не захвачен зрелищем уходящего за горизонт леса корабельных мачт». Следствием этого упадка, к причинам которого нам еще предстоит вернуться, явилось то, что купцы, лишившись возможности наживаться на морской торговле, стали вкладывать деньги в пищевую промышленность. Сахарные заводы, производящие лучшие сорта сахара, отправляют его на продажу главным образом на юго-восток. В Бордо насчитывалось около пятидесяти табачных мануфактур и бумажных фабрик. При этом другие ремесла, такие как стекольное и бочарное, переживают упадок. Хотя в Ландах Дюплантье продолжил дело Бремонтье по насаждению сосновых лесов, хотя сельское хозяйство Бордо, например виноградарство, переживает небывалый подъем, как никогда остро стоит проблема сбыта. Вот почему общественные настроения в Бордо весьма взрывоопасны. Не лучшее положение сложилось и на средиземноморском побережье. Здесь — самое слабое звено блокады, и, к своему стыду, власти не в состоянии обеспечить надлежащий контроль над прибрежной полосой. В 1813 году каждый вечер английские корабли становятся на рейд у Йера. «Их присутствие неопасно, поскольку, не располагая десантом, они не угрожают нашим островам и побережью. Однако оскорбительна та смелость и безнаказанность, с какой они разгуливают на своих судах по акватории рейда». Еще в 1808 году Мори де Ташер записал в дневнике, что «английская эскадра из 12 кораблей и 4 фрегатов фактически блокировала тулонский порт». Марсель — уже не процветающий промышленный и культурный центр, как прежде. Утрата в 1794 году статуса вольного города, а затем континентальная блокада парализовали торговую жизнь этого порта. Отношения с Корсикой остаются напряженными. В 1809 году генерал Моран обезвреживает в Аяччо заговор, инспирированный англичанами. Положение в промышленности не менее драматично. Лимукские сукна все еще находят сбыт в Италии, но фабриканты Каркассонна потеряли традиционные рынки Леванта. Шелкоткацкие фабрики Нима начинает лихорадить задолго до кризиса 1810 года. Надежды на Соединенные Штаты как на рынок, призванный компенсировать потерю Испании, быстро развеялись. Мыловаренные заводы Марселя и швейные фабрики Эро (производящие колпаки из красного полотна), продукция которых вливалась в полноводный поток товаров, экспортируемых на Восток, также становятся жертвами блокады. В самом деле, застой в торговле вынудил многих негоциантов вложить средства в мыловарение. Отсюда кризис перепроизводства, углубленный потерей рынков сбыта. Наконец, средиземноморские департаменты Франции испытывают нехватку зерна. Им приходится ежегодно закупать крупные партии пшеницы, оплачивая ее труднореализуемой продукцией других сельскохозяйственных культур, прежде всего — виноградарства и садоводства. Стоит ли удивляться, что отчеты о состоянии общественного мнения полны пессимизма? Супрефект Экса сообщает: «Люди, преданные правительству, редки. Их можно встретить лишь в среде государственных чиновников и должностных лиц. Сторонников императора немало, и все же недовольным и обеспокоенным несть числа».

Фрондируют не только роялисты. В районе Марселя, в департаментах Вар и Альпы активизируются анархисты. Группы заговорщиков заключают друг с другом соглашения. В 1811 году полиция раскроет заговор, возглавлявшийся, вероятно, Гидалем, будущим сообщником Мале. План заговорщиков состоял в том, чтобы уступить англичанам побережье Тулона. Префект Буш-дю-Рон обвинил Барраса, лечившегося в то время на юге, будто он является вдохновителем этого заговора, и бывшему директору пришлось искать убежища в Риме. Путешествуя в 1809 году вверх по Роне, Немних свидетельствует, что экономическое положение этого региона не в пример прочим весьма благополучно. После разрушительных последствий якобинского террора и смут, вызванных правлением Директории, текстильная промышленность Лиона переживает небывалый подъем благодаря активной деятельности торговой палаты, применению технического новшества Жакара и изобретению Ремоном новых красителей. Такому процветанию Лион обязан новым маршрутам, проложенным через Альпы, в частности — через Сенисский горный массив. Благодаря этим коммуникациям город свободно ввозил иллирийский и левантийский хлопок и пьемонтский рис, вывозя тем же путем книги и сукна. Начиная с 1801 года на долю Лиона приходится 7/8 всего товарооборота региона. После пережитых потрясений общество начинает понемногу обретать долгожданное равновесие. Духовная жизнь города возвращается в свою колею, явно опровергая незаслуженный приговор, вынесенный в 1804 году Бенжаменом Констаном: «Этот город соединяет в себе, на мой взгляд, скуку небольших торговых городов Германии с пошлостью французской провинции». В действительности Лион был центром возрождения религиозной мысли, восходящей к философии Симона Баланша. Женева, присоединенная к Тонону и Бонвилю, вошедшим в образованный 25 апреля 1798 года департамент Леман, символизировала, по воспоминаниям Бенжамена Констана, относящимся к 1799 году, дух республиканизма и протестантизма, противостоящий католицизму и монархизму Савойи. Дела в ней шли из рук вон плохо. В городе действовали лишь несколько фабрик — вся остальная территория департамента представляла собою сплошной аграрный сектор. В сущности, Женева перестала быть процветающим городом. Интегрировавшись в косную экономическую систему, она утратила традиционные функции коммерческого посредника и перевалочного пункта. Застой в торговых и финансовых делах, которым пришлось заплатить за политическую стабильность, выводил из себя некоторые слои буржуазии. Гельветическая конфедерация, в создании которой принимал участие Наполеон, также обрела мир. Общественность Швейцарии приветствовала в Наполеоне деятеля, который, как и во Франции, положил конец межпартийным распрям и ликвидировал непопулярную Гельветическую республику. Акт о посредничестве 1803 года провозгласил равенство граждан перед законом, сохранив в неприкосновенности автономию кантонов. От республиканской формы правления, введенной Директорией, сохранились социальные права; от прежней конфедерации — традиции федерализма. Однако акт о посредничестве был фактически продублирован договором, низведшим Конфедерацию до роли вассального государства, что вызвало протест местных патрициев (разыгравших свою австрийскую карту), недовольство торговой и промышленной буржуазии, пострадавшей от континентальной блокады, а также известное раздражение швейцарцев фактом аннексии французами Валеза в 1810 году, а также во время оккупации Гессена.