Северные огни - Джеффри Барлоу

— Мне было очень трудно, — вновь заговорила мисс Дейл, замечая все эти перемены в облике мистера Скрибблера и, однако же, решительно продолжая тему, — мне было очень трудно прийти сюда сегодня. Когда бы мы с вами ни встретились, всегда ощущение возникает такое, будто время повернули вспять и мы снова вернулись к тому, с чего начинали. Но прошлое, как оба мы знаем, это прошлое, а нам предстоит справляться с его последствиями. Хотя я не держу на вас зла — я знаю, вы мне не верите, и тем не менее это так, — наши отношения не могут быть иными, нежели они есть. Препятствует прошлое. Ужасные события, столь резко изменившие наши жизни, для меня теперь и сегодня столь же реальны, как и семь лет назад. Воспоминание о том дне глубоко отпечаталось в моей душе; я никогда не смогу о нем позабыть.

Клерк, не поднимая головы, изучал свои пальцы, теребящие страницы книги. Лаура видела лишь копну неуправляемых, лучами торчащих во все стороны волос, из которой, как она заметила, торчало писчее перо.

— Вы считаете, что я веду себя неразумно, однако, уверяю вас, это не так. Прошлое накладывает на нас свой отпечаток, Ричард, и мы тут бессильны. Так я устроена; я столь же не способна переделать себя и свою природу, как, скажем, превратить вот эти свечи во что-нибудь другое. Разве вы не видите? Да, знаю, я до какой-то степени упряма и неподатлива, но я никогда не желала причинить вам боль. Мне так хочется, чтобы вы это поняли! Обладай я властью изменить то, что произошло, я бы так и сделала. Если бы я сама могла измениться, я бы изменилась. Увы, чудеса мне не под силу.

Мистер Скрибблер поднял глаза и воззрился на девушку с бесконечно печальным видом. Щеки его цветом уподобились заварному крему, лоб прорезали морщины, от обычной беспечности не осталось и следа.

Наступила неловкая пауза; порыв ветра, просочившийся сквозь раму, положил ей конец. Мистер Скрибблер вытащил из волос перо и нацарапал несколько слов на мятом клочке почтовой бумаги. Затем пододвинул записку Лауре, а та прочла ее про себя от начала и до конца.

— Конечно же, я остаюсь вашим другом! Я всегда буду вашим другом, но дружба — это все. К тому, что было в прошлом, возврата нет. Однако ж эта тема напрямую связана с тем делом, что сегодня привело меня сюда.

Мистер Скрибблер совсем поник. Он походил на марионетку в словесном кукольном спектакле, причем каждый залп со стороны гувернантки приходился ему точнехонько в нос, или по ушам, или по затылку; каждое новое жестокое слово из ее уст обрушивалось на него всей тяжестью, сокрушая, расплющивая и размазывая беднягу по стулу.

— Впервые узнав, сколь близко вы знакомы с профессором Тиггзом и его племянницей, я немало удивилась. В конце концов, велика ли вероятность такого совпадения? Как я понимаю, вы с Фионой дружите уже не первый день; дружба эта возникла, думается мне, из какой-нибудь любезности, оказанной вам профессором. Он — человек редкой доброты и великодушный работодатель. В первый же раз, как я увидела вас вместе с Фионой, было очевидно, как много значит для девочки ваше общество. Она — чудесный ребенок и всегда с нетерпением ждет ваших визитов. Сдается мне, таких, как вы, она еще не встречала.

При виде мистера Скрибблера с торчащей во все стороны шевелюрой, из которой вновь выглядывало перо, в истинности утверждения Лауры никто бы не усомнился.

— Вы, конечно же, знаете, что нынешнюю мою должность на Пятничной улице я занимаю совсем недолго, — продолжала девушка, чуть запинаясь. — Вот здесь-то и начинаются трудности… Как человек относительно чужой, я в крайне неловкой ситуации… против воли поставлена в положение, которое… мне претит и абсолютно несправедливо для…

Лаура умолкла на полуслове и прижала руку к щеке, словно подыскивая слова, упрямо от нее ускользающие.

Очередной взмах пера — и к Лауре перешел еще один обрывок почтовой бумаги. Прочтя записку, она улыбнулась, но эта мимолетная улыбка не сулила клерку особых шансов на успех.

— Да, цветы просто очаровательные. Фиона поставила свой букет в вазу у окна и каждый день меняет им воду.

Глаза мистера Скрибблера на мгновение вновь засияли. Дорогое воспоминание заплясало перед ними, точно пылинки в свете луча.

— Видите ли, именно это я и должна с вами обсудить, — проговорила Лаура с нежданной силой. — В тот день у дороги… когда мы случайно встретились — вы, Фиона и я, — для меня все стало кристально ясно. И ваши посещения профессорского дома… в последнее время вы туда зачастили… ох, Ричард, ну, как мне объяснить? Я поставлена в такое положение — ужасное, кошмарное, несправедливое, — что мне приходится умолять пожертвовать дружбой, посягать на которую я не имею никакого права. Поверьте, я предпочла бы сохранить с вами самые добрые отношения — по крайней мере в духовном плане, однако мне хотелось бы избегать ситуаций, в которых мы могли бы случайно столкнуться. Ох, да как же мне выразиться понятнее? Скажу просто, хотя знаю, что вы поймете меня неправильно. Я прошу вас больше не появляться на Пятничной улице.

Ну, вот он и прозвучал, самый жестокий из залпов. Сердце клерка испуганно дрогнуло; в который раз слова девушки вмяли его в стул.

— Поймите, Ричард, — продолжала Лаура, не останавливаясь. — Моя жизнь наконец-то обрела некую толику мира и безмятежности, и это для меня очень много значит. Знай я заранее о дружбе между вами и Фионой, я бы ни при каких обстоятельствах не приняла предложение профессора Тиггза; напротив, тотчас же его отклонила бы без колебаний и без сожалений. Возможно, то, что я поступила в услужение к профессору, окажется ошибкой. Тем не менее воспитание и образование его племянницы теперь в моих руках, так что я прошу вас, Ричард, — умоляю, если угодно: не нарушайте мое новообретенное спокойствие своими визитами.

Едва мистер Скрибблер вполне осознал суть просьбы Лауры, лицо его приобрело выражение, описанию не поддающееся, — здесь, пожалуй, напрашивается эпитет «изможденный». Не появляться на Пятничной улице! Не видеться с Фионой! Он ушам своим не верил. Более того, с трудом мог расслышать произнесенные слова — так стучало в висках. Голос девушки доносился словно издалека, из глубины длинного туннеля.

— Я понимаю, что не имею права просить вас о таких вещах. С моей стороны это низко, я знаю. И все равно прошу — в память о наших былых отношениях и былой приязни. Пожалуйста, Ричард, не сердитесь на меня. Порою я думаю, что во всем виновата я одна. Я эгоистка, и к тому же слишком несгибаема. Такова моя природа; изменить ее я не в силах. Я постоянна в своих привычках и образе мыслей и проявить гибкость не могу — или не желаю. Это мое проклятие. Пожалуйста, исполните одну-единственную просьбу и будьте уверены, что на этой земле я больше ни о чем и никогда вас не попрошу.