Анатомия призраков - Эндрю Тэйлор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрэнк покрутил в руках штопор и очередную бутылку.
– Выходит, в этом нет ничего удивительного.
– В чем?
Олдершоу с тихим хлопком выдернул пробку из бутылки.
– В том, что вы не любите привидений.
– Теперь ваша очередь, – сказал Холдсворт.
– Моя очередь – что?
– Рассказать мне о ваших призраках.
Олдершоу промолчал. Он пил.
– Сегодня подходящая ночь для рассказов о привидениях, – продолжил Джон. – Призракам полезно иногда подышать свежим воздухом.
Фрэнк засмеялся; звук поднялся из него, как пузыри из воды.
– Вы так говорите, как будто привидения – наши пленники.
– А разве нет, в некотором роде? Гуманная власть позволяет узникам время от времени вращаться в обществе. Вы видели свою леди лишь однажды?
– Могут ли призраки являться во снах? Иные считают, что могут. В таком случае я видел миссис Уичкот много раз, как до ее смерти, так и после. Она была очень красива, знаете ли.
– Я видел ее портрет.
– Ее призрак, однако, я видел лишь единожды, в саду. – Фрэнк говорил медленно и расслабленно, как сонный ребенок. – То есть лишь однажды наяву.
Как человек разумный, Джон осознавал, что они оба пьяны, что он устал, а Фрэнк крайне взвинчен. Ни словам, ни мыслям, ни поступкам нельзя доверять. И все же под журчание сонного голоса ему начинало казаться, что он не просто слушает рассказ, а словно живет в нем.
– Пятница, третье марта, – произнес Олдершоу. – Две недели после того, как нашли ее тело.
Холдсворт очутился за глазами собеседника, заключенный в его черепе, пойманный в капкан другого времени и места. Не то он явился к Фрэнку, не то Фрэнк к нему; кто знает? Что, если это обоюдный процесс? Что, если это диалог?
Там и тогда, вечером третьего марта, Фрэнк пребывал в напоминающем транс состоянии, в котором его вялое тело словно парило в густой, вязкой жидкости. Он покачивался под самой поверхностью сознания, привязанный к поплавку лихорадочного возбуждения. Голова напоминала бурлящий котел. Фрэнк знал, однако… или Холдсворт знал, или оба они знали, тогда и сейчас… что после ужина с Уичкотом в тот вечер он пил кофе чашками, а также вино, пунш и лауданум, и все это было как-то связано с состоянием его рассудка.
Фрэнк находился в своей спальне в Иерусалиме; было холодно.
Наконец неудобства стали непереносимыми. Он скатился с кровати, медленно и ощупью, подобно старому слепому старику, и засунул ноги в тапочки. Затем вышел в гостиную, где камин еще давал немного тепла и света.
Воздух был душным от испарений прокисшего алкоголя. Шатаясь, он направился к камину, куда его влекло оранжевое мерцание, но, охваченный слабостью, был вынужден остановиться и уцепиться за стол. Тошнота поднялась к горлу. Чувство собственной ничтожности омывало его, горчило на языке, точно желчь.
Сильвия не оставила бы его одного. Все хуже, намного хуже: она мертва.
Фрэнк, спотыкаясь, пересек комнату, машинально схватил мантию и шапочку с крючка, когда проходил мимо, открыл внутреннюю дверь и отодвинул засов наружной. Ноги сами собой направились к лестнице. Он поковылял вниз, влекомый силой тяжести, и налетел на стену площадки между этажами.
Холод сковал его. В руках обнаружились шапочка и мантия. Он натянул их, клацая зубами. Отчаянно кутаясь в мантию, преодолел остаток ступеней, открыл дверь, выскользнул на крыльцо и упал навзничь на камни двора.
Фрэнк полежал там секунду, замерзнув еще больше. Его слегка удивило, что он больше не чувствует боли. Когда влага просочилась в его кости, он обдумал жизнь с этой новой горизонтальной перспективы. Церковный двор выглядел холодным, черно-белым и упорядоченным. Слева висел фонарь над аркой, ведущей к главным воротам и привратницкой. Кроме фонаря, единственными источниками света служили луна и звезды. Над зданиями возвышался черный мир с его серебряными обитателями, невообразимо далекими. Его тяжесть сокрушала все в холодную ничтожную пыль.
Он поднялся на четвереньки. Нашел шапочку, водрузил на голову и встал.
Филип Уичкот был прав. Какое это все имеет значение? Что вообще имеет значение?
Олдершоу был ничем и снова станет ничем. Его присутствие или отсутствие, его поступки, слова или мысли одинаково бессмысленны. Звезды будут сиять в своем холодном, черном небытии – не важно, что он сделал или чего не сделал. Если Господь где-то там, Он тоже ничего не значит, ведь Ему плевать, что Фрэнк совершил, и миру нет дела до Него.
Фрэнк услышал скрежет засова со стороны привратницкой. Он спрятался в тень церковной галереи, тянувшейся вдоль восточного ряда домов. Подождал, но больше из привратницкой не донеслось ни звука. На противоположной стороне колледжа или, может, еще дальше что-то тихо скреблось и скрипело. Этот звук тоже прекратился. Фрэнк сознавал, что замерзает все сильнее, но это знание не имело значения. Холод составлял неотъемлемую часть этого странного безнравственного мира, в котором ясность мысли легкодоступна и в котором не существовало греха, а значит, не было и нужды в прощении.
Олдершоу скользнул из галереи в сады. Единственными огнями здесь были небесные. Справа от него, в тридцати ярдах позади Нового здания, частично скрытый кустами, стоял Иерихон, студенческий нужник. Фрэнк пошел в противоположном направлении, вглубь того, что казалось сгустком темноты за восточным краем часовни. Сырая трава промочила тапочки. Тени шевелились вокруг. Ему показалось, что на мосту что-то движется. Но в тот же миг оно исчезло.
Что-то или кто-то?
Ерунда, ничего там не было. Фрэнк выпрямился что есть сил, раскинув руки. Рукава мантии походили на черные крылья. Он медленно заскользил по траве.
– Теперь, – вслух сказал он. – Теперь я знаю, что могу делать все, что угодно. – Затем вдохнул холодный воздух и двинулся к Длинному пруду. – Я могу делать все, что угодно, – повторил он, на этот раз громче. – Я свободен. Я Бог. Я Святой Дух.
Он припал к земле на берегу пруда. Луна сияла из черной воды. Он коснулся ее пальцами. От кончиков побежала едва заметная рябь. Отражения звезд заплясали, и луна покачнулась и разлетелась на множество лунных осколков, мириады лун над другими планетами.
– Я Бог, – повторил он, глядя на созданные им разбегающиеся вселенные. – Я Святой Дух.
Он выпрямился и издал звук, который отчасти был смехом, отчасти – клацаньем зубов. Он принял решение пройти вдоль Длинного пруда к калитке Сада членов совета и обратно. Понаблюдать за вселенными в пруду. Затем вернуться в свои комнаты, забраться
