Очищение. Том 1. Организм. Психика. Тело. Сознание - Александр Шевцов (Андреев

А никак. Я про него забываю и не забываю. Я отодвигаю его в сторону, но зато всю жизнь теперь буду помнить, что хочу знать, и кусок моего сознания будет занят этой памятью вместо того, чтобы работать… А при этом другие, скорее всего, тоже не начнут этого исследования, потому что им не на что опереться. Или же я налечу на действительно глубокое исследование и не пойму его, потому что мною не пройдено место, где у меня самая начальная путаница… Наверное, эта болезнь и не дает человечеству обретать познание, которое можно обрести через исследование сложных понятий.

Ну что ж! Слово «сознание», совершенно очевидно, очень древнее. Вероятно, оно относится к числу основных слов любого языка, в том числе и русского. Именно поэтому его так трудно объяснять. Это первое.

Определенно и то, что «сознание» — это имя, обозначающее понятие. Это надо четко осознать, и именно исторический подход облегчает осознавание того, что привычное слово на самом деле вещь сложная. Слово никогда не равно самому себе, оно всегда называет что-то.

Причем, кажется, что оно называет вещь. Мы глядим на стул и называем его: стул! И все так очевидно: вот он, стул, и вот я его называю, произнося звуки. Но если мы вглядимся в то, что в действительности происходит, то простота и очевидность пропадут. И это гораздо легче рассмотреть на примере такого отвлеченного понятия как «сознание». На что вы глядите, когда произносите: сознание? Где этот стул, на который указывает ваш палец?

Его нет, но есть где-то прячущееся понятие. Так же и с любой вещью. Сначала мы называем имя, которое звучит или пишется. Но это имя не вещи — это имя понятия. И лишь вызванное им понятие называет саму вещь. Лишь понятие есть имя вещи, потому что у вещей неимоверно сложные имена, состоящие из всех наших впечатлений от взаимодействия с этими вещами, накопленных за жизнь.

И чем дольше мы живем и больше общаемся с вещью, тем полнее становится наше понятие об этой вещи. Это понятно даже на примере со стулом. И однажды полнота восприятия вещи становится такой всеобъемлющей, что понятие начинает не вмещаться в наши «мозги» и кажется сложным.

Я пока говорю условно, хотя для этих «мозгов» есть свое имя, по крайней мере, оно было, и я с ним столкнулся во время этнографических поездок. Называлось оно — печище, и я о нем буду подробно рассказывать позже. Сейчас будет достаточно сказать, что у нас есть определенная способность воспринимать за раз какой-то объем образов или понятий. Когда большой объем не вмещается, это и есть пределы нашего печища.

Существенно здесь лишь то, что простые понятия воспринимаются этой нашей способностью целиком. И, соответственно, понимаются и ощущаются как вполне доступные. Но если только понятие оказывается больше, чем печище, то есть превышает нашу способность воспринимать что-то за раз, мы словно бы начинаем видеть лишь части этого понятия. При этом что-то остается за гранью понимания. Попытаешься вместить и его — вместишь, но с противоположной стороны вывалится что-то другое. И так всегда — если видишь хвост и ногу слона одновременно — из видения выпадает хобот, а стоит схватиться за хобот и ногу — пропадает хвост. А слон остается непонятым.

Вот так и с сознанием. Это настолько привычное, обычное и всегда присутствующее явление, которым мы, к тому же, постоянно пользуемся, что у нас за жизнь накапливается переизбыток впечатлений о сознании. В итоге мы — обладатели сознания — не в состоянии ни понимать его, ни ясно о нем говорить. Что делать?

Конечно, самое правильное — расширять печище, увеличивать свою способность воспринимать понятия. И это задача того самого очищения, о котором я пишу эту книгу. Но это трудно, да и не скоро. А как быть с сознанием?

У меня лично нет другого выбора, как начать записывать все мысли о предмете исследования на бумагу, а потом попытаться свести их к более простым связкам, которые сумеют уложиться в моей голове. Это подобно пахтанию сметаны, когда сбивается масло, — надо барахтаться и не сдаваться, и однажды все станет ясно, потому что из жизни явлений и впечатлений родится понятие.

Итак, слово сознание есть имя понятия «сознание». Исторически имя это, очевидно, существовало очень давно, думаю со времен индоевропейского языкового единства. Но вот существовало ли соответствующее понятие?

Безусловно, какое-то понятие сознания возникло одновременно с именем или чуть раньше, позволив людям искать для себя имя.

Те же старые мазыки, у кого я вел этнографические сборы, говорили, что сознание — это совместное знание — со-знание. А значит, происходит от слова знание. Вряд ли у кого-то может быть мнение, что такие слова, как «знание» и «со», «совместимость», — могут быть не древними или заимствованными. Это древнейший слой языка, потому что без них невозможно развитие ни самого языка — воплощенного знания племени о мире, ни племени — сообщества говорящих на этом языке людей.

Кстати, эта этимология, то есть произведение сознания от знания, точнее, совместного знания, мне вначале показалась очень наивной. Я подумал, что сочетание со-знание, скорее, случайно, а говоривший мне об этом дед просто играет словами. Словами он, конечно, играл. Но ошибался ли он при этом?

Прежде чем заняться этим вопросом, я хочу вернуться к тому, что какова бы ни была древность появления слова сознание, в русском языке исторически оно существовало и как слово, и как называемое им понятие.

И если слово оставалось неизменным во времена своего существования, то понятие явно развивалось. Это означает, что развивалась сама способность осознавать еще какие-то грани явления. Соответственно, им давались имена, и они закрепляли способность видеть ту вещь, что скрывается за понятием, в общенародной копилке.

Этим я хочу сказать, что, будучи носителями сознания, мы все видим его, но видим как единую творожную или сметанную массу, в которой ничего не различаем. И лишь немногим удается понять, что такое сознание и как его использовать. К примеру, колдун мог владеть способами воздействия на сознание. Но для этого он должен был в этой общей и нерасторжимой массе видеть нечто, что можно назвать рычагами или веревочками, и дергать за них. И если он видел действительно, воздействие передавалось.

Такое видение могло быть очень глубоким, но оно было личным и никак не доступным другим, пока не передавалось даром, то есть по прямой передаче. И даже если у этих рычагов были имена, они были тайными. Даже не потому, что скрывались, а потому что обычный человек мог их слышать, но не мог видеть скрывающиеся за ними понятия. И даже не так. Он мог слышать звучание и мог видеть понятие. Но имя не связывалось у него с понятием. А разные колдуны, чаще всего, имели для этих понятий разные имена.

Но однажды количество тех, кто различал какую-то черту сознания и имя для нее, становилось достаточно большим, чтобы это знание вдруг разливалось по всему племени или обществу и все поняли: когда произносят вот это слово, оно означает вот то-то.

Так понятие и закрепляется языком в общем сознании. По сути, оно просто начинает узнаваться всеми людьми, говорящими на едином языке.

В отношении Сознания словари однозначно показывают, что понятие сознания развивалось. Я уже приводил определения словарей конца двадцатого века. Если бы мы нашли какой-нибудь словарь конца века девятнадцатого, то в нем не было бы тех определений, что заимствованы из психологии и философии. Во всяком случае, в середине XIX века в словаре Даля их нет. И вообще количество значений в нем меньше. Но еще уже понятие «сознание» понималось в средневековье.

И. Срезневский в «Словаре древнерусского языка» приводит лишь два упоминания сознания. Первое относится к 1396 году:

Сознавати, сознаваю — признавать. Сознаваю сим моим листом.

И второе XV века:

Сознатися— сговориться.

Но второе относится к знанию — признать, распознать своего, а не к сознанию. Впрочем, это в любом случае расширяет наше понимание сознания и говорит, что его вряд ли можно определить, не обращаясь к знанию, как к его природе. А что такое знание?

Пока оставим этот вопрос, и посмотрим, какие определения дает Даль. К его времени понятие, безусловно, развилось, и общедоступным стало большее число черт. Он четко выделяет двойственность этого понятия. Первое:

Сознаванъе — состояние сознающего что-либо или действие сознающегося в чем-либо.

Второе:

Сознанье— состояние сознающего что или действие сознающегося в чем-либо. Сознанье половина исправы, раскаяние.

Сознанье, сознание себя, полная память, состоянье человека в здравом смысле своем, могущего отдать отчет в своих действиях. Больной наш уже без сознания, в беспамятстве, в бреду. Она упала без сознания, обмерла, упала в обморок.