Либеральный Апокалипсис - Сергей Чекмаев

На часах замирает время 17:30, рабочий «тонкий клиент» переключается в спящий режим, и приятный женский голос говорит:

— Рабочий день закончен. Карел Гауди, покиньте помещение и пройдите в кабинет триста пятнадцать. Рабочий день закончен. Карел Гауди…

Карел хватает сумку и шагает по пустому коридору. Впереди идут другие сотрудники, некоторые оборачиваются и молча кивают. Но прощаться за руку, как некогда раньше, не принято — следует соблюдать дистанцию в полтора метра, иначе штраф за намеренное нарушение личной зоны.

Психолог — миловидная, хоть и несколько стервозная женщина, ее зовут Стелла Кацоудас. Карел дал бы ей сорок пять — пятьдесят, не более. Она — одна из немногих настоящих женщин, которую он знает давно, общается вживую и которой разрешается смотреть в глаза. Потому Карел, несмотря на весьма солидный возраст, испытывает к ней что-то вроде рудиментарного полового влечения, чего очень стыдится. Страшнее всего думать о том, что она также испытывает влечение к кому-то из своих пациентов.

— Присаживайтесь в кресло. — Она позволяет себе легкую улыбку, но видно, что за день она устала не меньше его.

— Спасибо.

Ворсинки на подлокотниках кресла колышутся, словно белоснежные щупальца анемонов. Когда Карел кладет на них свои запястья, они считывают пульс, потоотделение и транслируют данные в глазную линзу Стелле. Осторожный, ненавязчивый детектор лжи.

— Как ваши успехи на работе? Вы довольны своей должностью?

— Да, — привычно отвечает Карел. Это — правда. Конечно, есть куча недостатков, но правильнее их списать на общество в целом, а не на работу.

Психолог кивает, видимо, действительно правда.

— Были ли какие-то интересные случаи на последних неделях? Что-то необычное?

Карел усмехается. Как будто ей действительно все это интересно. Но беседу надо поддерживать.

— В среду я на три минуты опоздал на рабочее место из-за остановки вагонов метро. Ну, не только поэтому — еще я на несколько минут задержался, забежав перед аварией по дороге в магазин. За опоздание мне автоматически начислили штрафные баллы. Эту же самую остановку рассматривал наш отдел. Поскольку я написал отчет об аварии в течение одной смены, мне добавили премиальных…

Стелла недолго, почти наигранно смеется.

— А вас не волнует то, что вы уже пятнадцать лет не соглашаетесь на должность начальника отдела, хотя вам несколько раз предлагали повышение?

— Нет, не волнует. Я делаю это вполне сознательно, потому что мне не нужна лишняя ответственность.

Стелла делает удивленное лицо, хотя слышит этот ответ уже не в первый раз:

— Вы боитесь ответственности?

— Нет… Не знаю. Скажем так, не ответственности в целом — только лишней.

— Хорошо. — Психолог кладет ногу на ногу. Колено направлено к собеседнику — все знают, что это знак расположения, и таким жестом надо пользоваться очень осторожно. — Как ваши дела вне работы? У вас нет проблем в семье?

— Нет, — твердо отвечает Карел.

— Ну же, Карел, зачем вы мне врете. У вас уже давно проблемы с вашей второй половинкой. Почему вы снова ее выключили на этой неделе?

Все знает, зараза. Еще бы, сфера полномочий корпоративных психологов куда шире, чем это может казаться.

— Захотелось резко оборвать разговор.

— Но это же не гуманно и нарушает права кибер-жен! Как я понимаю, не было никакого намека на семейный скандал или угрозу психике, и вы все равно применили крайний метод…

Разговор с психологом развивается по стандартной модели. Сначала надо спросить про работу, а потом расслабить собеседника и по локоть влезть ему в душу.

— Не знаю. Ну не нравится она мне, что я могу поделать?

Стелла понимающе, с сочувствием кивает.

— За такое начисляются штрафные баллы. Вы уже трижды делали подобное, после пятого дело будет рассматриваться в суде. Вы, вероятно, при покупке выбрали не тот психотип. Я рекомендовала вам развестись, почему вы не последовали моему совету?

— А разница? — усмехается Карел. — Я боюсь, что меня не устраивают все женщины, которых собрали на заводе, но уже поздно что-либо менять — лицензия на брак с человеком стоит гигантские деньги для меня, на это уйдут годы. К тому же все равно это похоже на…

Он осекся.

— На что?

— На клетку. Простите, но нынешний брак человека с человеком похож на клетку, после которой, в случае любой малейшей ошибки, — расстрел.

Стелла отводит взгляд. Удивительно, но Карелу даже на миг кажется, что она с ним согласна. Однако порядок проведения «воспитательной беседы» требует другого.

— Карел, мы все тут, в Белгороде, не без грешка. Но, простите, вы нисколько не изменились за то время, что здесь живете. Вы все так же похожи на подростка, у которого проблемы с социализацией. Вас не волнует прогресс. Вы отказались от добровольного чипирования, пользуетесь устаревшей техникой, глазной линзой одной из первых моделей. Не участвуете в политических процессах, вас не волнует глобальное потепление. Насколько мне известно, вы непозволительно много… злоупотребляете креативом. Должна вам сообщить, что я запросила ваше расширенное досье.

Карел вздрагивает. Снова кто-то лезет в самое сокровенное, что у него осталось. Пусть. В конце концов, шило в мешке не утаишь. Психолог, ставшая больше похожей на прокурора, продолжает:

— У вас уже были проблемы в области свободно распространяемой музыки, как мне стало известно из досье. Вы не хотите поговорить об этом?

— Честно говоря, не хочу, но кому интересно мое мнение? Задавайте вопросы дальше.

— Вот, например, что мне известно из расширенного досье. Оказывается, вы не атеист, ваше вероисповедание — ежепоклонник, — длинное слово Стелла читает по слогам. — Почему вы мне раньше не сообщали об этом? Что это за церковь?

— Я с детства поклоняюсь Великим Ежам, — усмехается Карел. — Это вера моего отца. В нашей Тайной Церкви осталось всего пять человек, но мы — зарегистрированное религиозное объединение и вправе справлять свои обряды. В период расцвета культа у нас даже было храмовое помещение в Иркутском Изоляте, но…

— Ладно, ясно, — обрывает Стелла, но тут же спохватывается и спрашивает. — Надеюсь, я за время нашего общения не оскорбила ваши религиозные чувства?

— Оскорбили, дважды. Но я не буду подавать на вас в суд, обещаю.

На миг в глазах Стеллы заметен испуг, потом она снова принимает наступательную позицию. Карел еле сдерживается, чтобы не засмеяться — иногда так смешно наблюдать полное отсутствие чувства юмора у собеседника.

— Вы носите одежду с фотоизображениями других людей. Это может нарушать авторские права, их право на личную жизнь и прочее. Я просканировала вашу футболку, но не нашла соответствий этих лиц в базах знаний. Кто это?

— Харитонов и Барбье. Одни из основателей лоубит-движения. Не бойтесь, они не будут выражать своего протеста, они жили в первой половине двадцать первого века. Все их изображения доступны по свободной лицензии.

— Хорошо. Дальше — вы указали в числе родных языков русский. Вам известно, что этот язык является уже двадцать лет запрещенным за пределами шести Особых Зон?

В глазах Стеллы горит огонь. Похоже, эта тема для нее болезненна.

— Я ничего не могу сделать с тем, что я на четверть немец, на четверть голландец, на четверть турок и на четверть — удмурт. То есть практически русский. Я выучил русский еще в юности, из интереса, потому что когда-то думал заниматься переводами русской литературы на мировые языки. Потом это стало ненужным, так как русскую литературу тоже запретили. Кажется, во время трудоустройства я уже рассказывал об этом…

Стелла холодно кивает.

— Возможно. Итак, Карел, время нашей беседы, к сожалению, заканчивается, и мы не успели поговорить о вашем толерантном круге оптимального общения. Я вынуждена отложить разговор на следующий раз, а пока что я дам вам следующие рекомендации…

Карел спешит — не потому, что задержался, а потому, что все надо сделать быстро. Он идет на встречу с одним из своих зарегистрированных друзей. Всего в том самом «толерантном круге оптимального общения» семеро человек, с кем Карелу дозволяется «вступать в диалог на любые темы, используя уменьшенную дистанцию, совместно заниматься спортом, развлечениями, за исключением деяний, составляющих сексуальный характер и ущемляющих права…» и далее по тексту Рекомендаций. Из семерых — одна женщина, с которой запрещено общаться живьем, один инвалид-индус с проблемами веса, и лишь двое живут в Белгороде.

Анри — самый молодой из друзей Карела. Этому лысоватому толстому бородачу всего двадцать девять, хотя выглядит он на сорок. В его крохотной квартире беспорядок, который раньше называли «холостяцким», странным образом уживается с коллекциями антиквариата, тропической экзотики, старого компьютерного «железа» и прочими странными штуками. Для своих лет Анри зарабатывает очень много.