Закон улитки - Андрей Курков

Виктор оторвал взгляд от окна, обернулся. Посмотрел на Нину.

Подошел. Постоял около нее минут пять, а в голове крутилось одно-единственное слово – «сиротка». Крутилось со вчерашнего дня, с новогодней елки во дворе Сергея Павловича. И звучало оно в его мыслях совершенно серьезно, без иронии. Первой произнесла это слово Соня, когда они поймали частника и вместе с Мишей ехали домой после веселого обеда в «Макдональдсе».

– А правда, что они все сиротки? – спросила в машине Соня. – Мне одна девочка сама так сказала.

– Правда, – ответил Виктор.

– А я ведь тоже сиротка! – продолжала Соня.

– И ты, – кивнул Виктор, – и я, и он, – показал глазами на Мишу, стоявшего на сиденье у дверцы и смотревшего в окошко машины.

Водитель при этих словах обернулся и удивленно посмотрел на Виктора.

Но потом Виктор стал объяснять Соне совершенно взрослым языком, что у нее, Сони, есть он, дядя Витя, есть тетя Нина, есть Миша. И поэтому все они уже не сиротки. Соня слушала и кивала. А потом спросила: «А дядя Леша – сиротка?» Виктор в ответ пожал плечами.

Вспомнилось, как Галина Михайловна, завуч интерната, долго жала ему руку, когда уже все дети сидели в автобусе.

– Вы приезжайте к нам! – просила она. – Будем чай пить! У нас рядом речка, весной там такая красота! И бобры есть, и нутрии плавают. У нас и переночевать можно!..

Виктор пообещал приехать. А теперь стоял и думал, что будь на его месте Хачаев – тот бы ничего не обещал, зная, что не сделает. А вот ему пообещать было легко. И обещал он только для того, чтобы ей, Галине Михайловне, приятное сделать. Чтобы она в таком же хорошем настроении доехала до своей глуши, до села Калиновка. Чтобы и она, и дети еще несколько дней жили этими впечатлениями.

И о Сергее Павловиче Виктор вдруг подумал хорошо. Не жадный, не подлый. Работать у него несложно, и ничего подозрительного в этой работе нет. Это не «крестики» на живых писать.

Надев халат, Виктор прошел на цыпочках через гостиную и закрылся на кухне. Включил свет. Зажмурился, пока глаза, привыкшие к темноте, настраивались на электрический свет.

Хотел было поставить на стол пишущую машинку, но представил себе ее обычный рабочий звук, и желание это пропало. Нарушать тишину он не хотел. Просто достал лист бумаги, ручку. Уселся на свое место и замер, глядя на белое полотно листа.

И вдруг кухонная дверь скрипнула и открылась. Виктор вздрогнул, обернулся и увидел в проеме пингвина Мишу, замершего на месте, смотревшего прямо в глаза Виктору.

– Может, есть хочешь? – спросил негромко Виктор.

Пингвин сохранял неподвижность тела и взгляда, и в конце концов Виктор принял его присутствие как необходимость, как присутствие чего-то высшего, наблюдавшего за ним, Виктором, за его делами и помыслами.

И Виктор написал на листе: «Миша». Снова оглянулся на питомца. Потом вернулся взглядом к бумаге и добавил: «Отправить на родину». А еще через несколько минут рука сама потянулась к вроде бы оконченному предложению и поставила в его конце большой вопросительный знак.

80

Соня, проснувшись, первым делом внимательно осмотрела квартиру и недовольно поджала нижнюю губу. Сухо поздоровалась с еще валявшимся под одеялом на составленных двух креслах Лехой.

– Ты чего? – спросил Леха сонным голосом.

– А ты знаешь, что сегодня Новый год? – поинтересовалась девочка, буравля Леху ехидно-недовольным взглядом.

– Не сегодня, а завтра.

– Нет, Дед Мороз придет сегодня ночью. И куда он будет подарки класть? – она покачала головой. – Елки нет! Квартира не убрана! Как будто мы не люди!

Леха удивленно покосился на нее. В последней фразе он явно услышал интонации Нины, хотя в его присутствии Нина таких слов не говорила.

– Так скажи папе, – посоветовал он. – Еще не поздно елку купить.

– А возьму и скажу! – сердито заявила Соня и тут же закричала: – Дядь Витя! Ты где? Надо елку купить!

– Я здесь! – донесся из кухни голос Виктора, и Соня тотчас побежала туда.

Елку Виктор с Соней нашли под ближайшим гастрономом. Продавал ее за три гривни оборванный бомж, по землистого цвета лицу которого трудно было определить возраст. Но даже он пытался выглядеть по-новогоднему и поверх ярко-зеленого шарфика намотал несколько прядей блестящего серебристого «дождика».

Елка была маленькой, не выше полутора метров. Соня сразу взялась помогать ее нести, и так они и вернулись домой, разделив тяжесть праздничной ноши пополам. Виктор шел сзади, крепко сжимая в руке нижний срез ствола, а Соня ручками в варежках держала верхушку.

Украшали елку все вместе. Поэтому было тесно, и из-за тесноты Нина умудрилась разбить два шарика. Леха в своем кресле на колесах занимался распаковкой украшений – лежали они в коробках из-под обуви, и каждый шарик был хорошо укутан в обрывок старой газеты.

Наконец, когда больше не осталось елочных игрушек, процесс остановился. И только тогда все заметили, что елка, как яблоня в урожайный год, перегружена. Спасало только то, что все украшения были чрезвычайно легкими.

– Такой красивой у нас еще не было! – воскликнула Соня. Потом оглянулась по сторонам. – А где Миша?

Виктор тоже оглянулся, но пингвина не увидел.

– Он был в кухне! – сказал Виктор.

Девочка побежала на кухню и через минуту вернулась с Мишей. Он не спеша шел впереди, а Соня сзади поторапливала его словами.

– Ну давай, быстрее, для тебя же старались! – говорила она Мише.

Виктор вдруг заметил, что Соня стала выше пингвина. На целые полголовы. Вспомнил, что они были одного роста. Еще год назад. Вспомнил и то, каким маленьким показался Виктору Миша в Чечне, когда он первый раз увидел его ночью, в вольере для собак.

«Нет, это Соня выросла», – решил Виктор.

А пингвин остановился перед елкой. Осмотрел ее. Потом сделал шаг вперед и заглянул под нижние ветки.

– Там еще ничего нет! – заявила Соня. – В полночь появится! Дядя Витя пойдет купит что-нибудь и даст Деду Морозу, а тот, пока мы будем праздновать, потихоньку все подарки туда положит!

Виктор посмотрел на Соню и вздохнул. Стало понятно, что девочка верит в детские сказки ровно наполовину. «Лишь бы оставшаяся половина веры в сказки продлилась у Сони подольше», – подумал он.

Время в последний день года пронеслось удивительно быстро. Да и день был короткий, а когда часовая стрелка еще и до четырех не дотянулась, на улице стемнело и тут же посыпался, воспользовавшись темнотой, крупными хлопьями снег.

Во всех комнатах зажгли свет. Нина включила телевизор. Повторяли старую советскую кинокомедию про комбайнеров. Бодро и весело пели черно-белые колхозницы. Никто на них не смотрел, но песня из прошлого доносилась до кухни, где Нина занималась мясом, а вызвавшийся ей помогать Леха чистил картошку. Под столом мяукала кошка, ожидавшая, что и ей перепадет чего-то с кухонного стола, и не в полночь, а намного раньше.

Виктор оказался вдруг без дел. Соня побежала к соседке-подружке. В гостиной только пингвин молча стоял на подстилке из куска верблюжьего одеяла, постеленного у заклеенной балконной двери, из-под которой все равно сифонило. Виктор опустился возле Миши на корточки.

– Ну как ты? – спросил.

Пингвин обернулся. Посмотрел на Виктора внимательно. Потом снова повернул голову к балконной двери, словно что-то хотел этим сказать. И Виктор понял.

– Давай я тебя на минутку отодвину! – Виктор взялся за край «верблюжьей» подстилки и потянул на себя.

Пингвин вздрогнул, сдвинувшись вместе с подстилкой. На ходу спрыгнул и проследил за движениями хозяина.

– Ну вот, – Виктор улыбнулся, – теперь можем с тобой и охладиться! Только подожди еще минутку.

Зашел на кухню. Похвалил Нину и Леху. Взял свою эмалированную кружку с Винни-Пухом. Нашел в кухонном шкафчике маленькую бутылочку коньяка «Коктебель» и потихоньку вышел. Ни Нина, ни Леха даже не оглянулись.

Дверь на балкон открылась со звуком рвущейся бумаги – отодрались бумажные полоски с поролоном. В комнату сразу ворвался порыв холодного ветра, а с ним и снежные хлопья. Упали на пол. Стали таять.

– Ну что, – Виктор посмотрел на пингвина. – Пошли! Вперед, к холоду!

И Миша, словно поняв команду, быстро прошел на балкон. Провалился тут же в снег, потоптался на месте, расширяя для себя пространство. И в его движениях прочихалось что-то веселое. Он оглянулся на хозяина, словно ждал, когда и он станет рядом.

Виктор бросил взгляд на свои тапки. Снега они не выдержат, а значит, ноги сразу будут мокрые. Но показывать свою нерешительность и глупые человеческие сомнения перед пингвином не хотелось. И Виктор тоже вышел, остановился в снегу. Опустил вниз бутылочку и кружку. И закрыл дверь на шпингалет. Холодный колкий воздух пронизал его, и он уже пожалел, что не одел эмчеэсовскую куртку и такие же теплые брюки.