Драконы зимней ночи - Маргарет Уэйс

– Еще чего! – стуча зубами, откликнулся гном. Он мрачно греб, глядя куда угодно, только не в воду, и оттого не попадал в такт с остальными.

– Ты не ошибся, маленький кендер, – улыбнулась Сильвара. – Вот и Сильванести дали нашей реке имя «Тон-Саргон», что значит – «Серебряная Дорога». Жаль, что вы попали сюда при такой скверной погоде. В полнолуние она особенно прекрасна: вся река словно бы течет расплавленным серебром…

– Почему? – спросил Тас, с удовольствием разглядывая свою поблескивающую ладонь.

– В точности не знает никто, – замялась Сильвара. – В моем племени бытует одна легенда…

И она замолкла, покраснев.

– Что за легенда? – спросил Гилтанас. Молодой вельможа сидел как раз напротив Сильвары, устроившейся на носу. Веслом он, правду сказать, действовал не намного проворнее Флинта, ибо то и дело засматривался на Сильвару и забывал о деле. Она уже и глаз поднять не могла без того, чтобы тотчас не встретиться с ним взглядом. А поскольку длилось это не первый час, смущение девушки не знало предела.

– Тебе вряд ли покажется интересной наша легенда, – сказала она, глядя в серо-серебристую даль и старательно избегая его взгляда. – Это всего лишь детская сказка о Хуме…

– Хума! – встрепенулся Стурм, сидевший позади Гилтанаса. Рыцарь греб размеренно и неутомимо – и за себя, и за эльфа с гномом. – Пожалуйста, расскажи нам о Хуме!

– Расскажи, – улыбнулся Гилтанас.

– Что ж… – Сильвара покраснела еще пуще и, откашлявшись, начала: – Каганести рассказывают об этом так… На закате войн с драконами рыцарь Хума путешествовал из страны в страну, пытаясь хоть чем-нибудь помочь людям. Но, к великому своему горю, видел, что не в его силах было остановить разрушение и смерть, которые приносили на своих крыльях драконы. И тогда он обратился к Богам…

Сильвара покосилась на Стурма. Тот утвердительно кивнул головой:

– Все верно. И Паладайн ответил на его молитву, послав ему Белого Оленя. Но куда завел Хуму тот Олень, не знает никто.

– Мой народ знает, – тихо ответила. Сильвара. – Ибо, преодолев бесчисленные опасности и испытания, Хума вышел вслед за Оленем в тихую рощу – здесь, на Эрготе. Там его встретила женщина, столь же добродетельная, сколь и прекрасная. Она говорила с ним и нашла слова, облегчившие его боль. Они с Хумой полюбили друг друга, но еще много месяцев она отвергала все его клятвы и лишь потом, не выдержав огня, бушевавшего в ее сердце, ответила на его любовь. И счастье их было подобно серебряному лунному свету в страшной ночи…

Сильвара умолкла, невидяще глядя куда-то вдаль. Потом рассеянно коснулась грубой ткани, в которую было завернуто Око Дракона, лежавшее у ее ног.

– Продолжай же, – попросил Гилтанас. Молодой эльф уже и не притворялся, что гребет, и сидел неподвижно, зачарованный красотой Сильвары и музыкой ее голоса.

Сильвара вздохнула и, выпустив уголок ткани, устремила взгляд за реку, туда, где темной стеной стояли леса.

– Недолгим было их счастье, – тихо продолжала она. – Ибо женщина та хранила страшную тайну: вовсе не к роду людскому принадлежала она. Она была драконицей, и лишь волшебство придавало ее телу видимость женского. Но Хуме она солгать не могла: она слишком любила его. Ужасаясь, открыла она Хуме свое естество, явившись ему однажды ночью в своем истинном облике, в облике серебряной драконицы. Жизнь была не мила ей; она надеялась, что Хума возненавидит ее или даже убьет. Но рыцарь, увидевший перед собой лучезарное, великолепное существо, тотчас признал в нем благородный дух женщины, которую полюбил. Тогда она вновь обернулась женщиной и обратилась с молитвой к Паладайну, прося оставить ее навеки в женском обличье. Она готова была отказаться и от способности к волшебству, и от долгого драконьего века, лишь бы полностью принадлежать Хуме… жить в его мире…

Сильвара опустила ресницы; на лице ее было страдание. Гилтанас, смотревший на нее во все глаза, недоумевал, почему так волновала и мучила ее эта старинная повесть. Наклонившись вперед, он коснулся руки Сильвары. Девушка вздрогнула, точно дикий зверек, и отшатнулась так резко, что закачалась лодка.

– Прости, я совсем не хотел испугать тебя, – виновато проговорил Гилтанас. – Но что же было дальше? Что ответил ей Паладайн?

Сильвара глубоко вздохнула.

– Паладайн пообещал исполнить ее желание… но с одним условием, и страшным было это условие. Он открыл перед ними будущее, и они увидели: если она останется драконицей, им с Хумой даровано будет Копье и силы для победы над драконами Тьмы. Если же она сделается человеком, они с Хумой будут жить долго и счастливо как муж и жена – но власть над миром обретут силы Зла. Тогда Хума поклялся отдать все – даже свое рыцарство и свою честь – за счастье вдвоем с любимой. Но свет померк для него при этих словах, и, плача, он понял, какой ответ даст. Нельзя, чтобы драконы Тьмы правили миром… А серебряная река, говорят, возникла из слез несчастной драконицы, которые она пролила, когда Хума покинул ее, отправившись на поиски Копья…

– Хорошая сказка, только уж больно печальная, – зевнул Тассельхоф. – Ну и что, вернулся к ней Хума? Как там насчет счастливого конца?

– Историю Хумы счастливой не назовешь, – сказал Стурм, неодобрительно хмурясь. – Он с величайшей славой пал в битве: сразил предводителя драконов, но и сам получил смертельную рану. Я слышал, однако, – добавил рыцарь задумчиво, – что в последний свой бой Хума летел верхом на Серебряной Драконице…

– Тот рыцарь в замке Ледяной Стены тоже сидел на серебряном драконе! – радостно встрял Тас. – И он отдал Сту…

Рыцарь немедленно ткнул его в спину, и кендер запоздало припомнил, что это было вроде как секретом.

– Серебряная Драконица? – пожала плечами Сильвара. – Не знаю. Мой народ вообще-то немного знает о Хуме. Он, в конце концов, был человеком. Я думаю, и легенда-то сохранилась у нас потому лишь, что связана с рекой, которую мы любим, которой мы доверяем своих умерших…

Тут один из Каганести указал пальцем на Гилтанаса и резко сказал что-то Сильваре. Гилтанас, ничего не понимая, вопросительно посмотрел на нес, и девушка улыбнулась:

– Он спрашивает, действительно ли ты слишком знатен, чтобы грести? В этом случае вашему сиятельству предоставляется плыть…

Гилтанас улыбнулся в ответ. Щеки молодого вельможи вспыхнули, он поспешно подхватил весло и взялся за работу.

К концу дня даже Тассельхофа вновь засадили грести, но, несмотря на все их усилия, лодки медленно и с трудом продвигались вверх по реке. Ко времени вечернего привала у каждого болели все мышцы, а на руках кровоточили мозоли. Сил едва хватило на то, чтобы втащить лодки на берег и укрыть их в кустах.