Роксолана - Осип Назарук

– А черный Хасан?

– Султан повелел бросить его в море со связанными руками: если доплывет до острова Принцев, может идти на все четыре стороны… Справедливо рассудил султан Сулейман – да благословит Аллах всемогущий следы его ног! Потому что все-таки крал налоги великий визирь Ахмед, но так крал, что никто не мог его в том изобличить… А в тех налогах – пот, стоны и кровь наша. Вот и выстонал их Ахмед в Джелад-одасы… А за остальное сочтется с ним Аллах с вечными очами…

Глава XV

Султанша Мисафир

Ни одна власть не родится из ненависти. Всякая власть и владычество родятся от любви. О вы, желающие хоть какой-то власти! Спросите себя, кого и что вы любите?

Власть родилась из любви, а выкормило ее уважение. В точности так же, как ребенок родится из любви и воспитывается в уважении к родителям.

Давным давно, когда тюркские племена двинулись из Азии на закат солнца, спасаясь от страшных орд Чингисхана, возглавил этот поход Осман, предок султана Сулеймана. И за это полюбил его турецкий народ и окружил почитанием всех его потомков. И чем больше росло в нем уважение к роду Османа, тем большую силу имел этот народ и тем сильнее была его власть. И вот – достиг турецкий народ вершины своей мощи при Сулеймане Великолепном, сыне Селима, чьи полки, поднимаясь вверх по Дунаю, достигли самого сердца Европы.

А затем алый кристалл власти турецких султанов благодаря любви Великого Султана попал в руки женщины, не привыкшей властвовать, что пришла Черным шляхом ордынским и Диким Полем килиимским из далекой страны как бедная невольница и пленила сердце падишаха.

Но не женщина то пришла, а неотвратимый кисмет Османов. Имел он ангельское личико и пальчики нежные, как первый проблеск занимающейся зари, а очи синие, как весеннее небо. И поддался его воле Великий Султан, владыка трех частей света, который не поддавался никогда и никому. И всматривался он в блеск занимающейся зари и в очи синие, как небо весной, и ждал – что же станет делать прекрасный кисмет, присланный ему непостижимой волей Аллаха – Черным шляхом степным и Черным морем бурливым…

Видел в ней разум светлый и сердце доброе. И тем любопытнее было ему: что же станет делать дальше его возлюбленная Эль Хуррем, которой он ни в чем не мог противиться?

Все окружение султана знало, что султанша Эль Хуррем быстрее узнала о смерти Ахмеда-паши, чем сам падишах.

Она смотрела на себя в зеркало в ту минуту, когда донесли ей об этом слуги. И эта весть оживила и благотворно укрепила ее, как растение, политое в жару. О, и у нее выдался горячий денек! Порой ей казалось, что плыла она в утлом челне по Днепру и одолела первый порог, о котором ей так живо рассказывал в Крыму старый казак-невольник. А порой становилось ей так зябко, как на лютом морозе.

Среди всей пышности нынешних покоев вдруг вспомнился ей скромный и уютный родительский дом, где в морозы потчевали крепкой горилкой работников, привозивших из лесу дрова. Казалось, и ее угостили крепким красным шербетом, и этот красный шербет пролился и забрызгал ее одежду и руки.

Она вымылась и переменила наряд, потому что все время ощущала запах крови. Но вины за собой никакой не чувствовала, потому что защищала сына. Но странный запах никуда не исчез и продолжал преследовать ее. Она позвала невольницу и велела принести ладана и самых дорогих арабских благовоний.

Нежные пахучие клубы дыма ладана напомнили ей Пасху в церковке Святого Духа. Упала на колени и попробовала молиться, оборотившись к Мекке, ибо знала, что и сейчас в гареме следят за каждым ее шагом.

Но внутренним взором видела образ Пресвятой Богородицы, что стоял между восковыми свечами в убогой церквушке в предместье Рогатина: «Боже, буди милостив ко мне грешной…»

Молилась искренне. Но грехом считала не то, что отправила на смерть человека, защищая сына своего. Грехом считала только то, что ради этого солгала мужу. За это и просила прощения у тайной силы, что пребывает над нами. И была уверена, что рано или поздно получит это прощение. Наконец почувствовала облегчение и даже какую-то неведомую силу, которая вливалась в нее и росла. Но тяжесть не ушла, о нет…

За молитвой застал ее Сулейман.

– Вот, пришел так же нежданно, как ты сегодня утром явилась ко мне, – начал он с улыбкой.

Ему явно было приятно видеть жену за благочестивым делом, к тому же, обращенной лицом к Мекке, как и полагается правоверным. Если и были в нем какие-то сомнения относительно того, что произошло сегодня, то теперь они окончательно развеялись.

Она вскочила и радостно, как дитя, обвила руками его шею. В полной уверенности, что именно Бог прислал сюда мужа в эту минуту, чтобы она могла просить у него прощения за то, в чем чувствовала себя согрешившей.

Они уселись по обе стороны курильницы с благовониями, и Сулейман начал подбрасывать на угли золотистые зернышки ладана.

– А нет ли среди твоей прислуги какой-нибудь невольницы, которая подбивала бы тебя сделать из моего сына христианина? – шутя, спросил султан.

Ответила оживленно:

– Нет у меня ни одной невольницы-христианки. Зато теперь непременно возьму! Ладно?

– Ладно, ладно! Должно быть, назло Ахмеду-паше: пусть перед смертью узнает, что тебе нечего бояться его наветов! – заметил султан.

– Он уже умер… – тихо проговорила она.

– Что? Без моего ведома? Без султанского суда?

Нахмурился, помолчал и спросил:

– Уж не ты ли, о Хуррем, подбила на это мою немую стражу?

Он был не столько встревожен, сколько раздражен тем, что добыча ускользнула из его рук. В эту минуту он походил на молодого тигра, из чьих когтей вырвался старый облезлый волк.

Она тут же почувствовала, что гнев султана обращен не к ней. И ответила так спокойно, словно речь шла о самых обыденных вещах:

– А что ты мне дашь, если я скажу тебе истинную правду?

На его лице появилось любопытство.

– А ты могла бы сказать и неправду? – спросил он. – Мне?

– Наверное, смогла бы. И ты бы никогда об этом не догадался. Но сам видишь – не хочу.

Султан решил, что с этим прекрасным ребенком и говорить надлежит по-детски.

– До сих пор я тебе ни в чем не отказывал. Говори, чего ты хочешь?

– Дважды по столько золотых дукатов, сколько вымогал Ахмед-паша!

Он рассмеялся и ответил:

– Ты знаешь, какая кара постигла его за это!

– Но ведь мне, в отличие от него, не нужны эти дукаты!

– Тогда для кого же они?

– Для мечети.

– Какой мечети?

– Такой, какой еще не бывало в твоей столице.