Гибель Марса - Михаил Белозеров

  Тогда наконец все стали показывать на меня пальцем. При этом они очень обидно хохотали. Хороши друзья. Даже юмон позволил себе зубоскалить - совсем от рук отбился!

  Оказывается, это была шутка. Розыгрыш. По-моему, даже Катажина оказалась в курсе дела. Я мог бы и сам догадаться - ведь Леха Круглов не самоубийца, он по определению не мог сожрать столько колбасы, рулетов, окороков и прочих съестных припасов, которые были в моем кухонном холодильнике, иначе бы просто лопнул. Впрочем, мы с Катажиной были недалеки от истины - Леха не то что объелся, он еле дышал, даже жил, и единственное, что мог делать - осоловевши икать, тихо хихикать и, конечно, волочиться за Катажиной.

  -- Ладно, -- великодушно сказал я, -- вы здесь сварганьте что-нибудь, а мы сейчас придем.

  Я победоносно глянул на Леху, чтобы он не очень радовался, и мы с Катажиной и Россом поднялись на самый верхний этаж и обнаружили, что он превращен в спальню: огромная, грубосколоченная кровать была застелена периной и толстенным пледом, а на полу лежали волчьи шкуры, привезенные с Земли, потому что волков на Марсе с роду не было. Потолок подпирали вековые дубовые балки. А в углу, напротив камина, стоял вполне современный шифоньер, в котором висели куртки защитной окраски и длинные плащи.

  Вид широкой постели привел Катажину в соответствующее расположение духа. Она разлеглась так, чтобы не очень скрывать свои длинные красивые ноги. Да и вообще, на платье сбоку оказался длинный разрез, который я и не заметил.

  -- Ты интересный, как пять копеек! -- заявила она мне.

  -- А ты!.. - защищался я. - А ты!..

  -- Что я?! - спросила она.

  -- Ты -- лакрус дектус!

  -- Чего-о-о?!

  - Черная вдова!

  -- Боже мой! - отшатнулась она.

  -- Видать, тебя Леха распалил все-таки! - сказал я, и бросил ей одну из курток. - Оденься.

  -- Придурок! - вспыхнула она и прикрыла ноги. - Идиот! Психопат! Нашел к кому ревновать!

  -- А что не понравился!

  -- Может, и понравился, не муж все-таки!

  -- Это точно! - согласился я.

  -- Постой... -- сказала она.

  -- Ну?.. - обернулся я, собираясь спуститься вниз.

  -- Что-то у нас с тобой не ладится?..

  -- А чего ладить-то?

  -- Нечего? - спросила она со хриплыми нотками в голосе.

  -- Ну не знаю... -- остановился я. - Странно все выходит.

  -- Дурак! Люблю я тебя, -- сообщила она.

  -- О-па! - воскликнул я. - В кои веки слышу такие речи.

  -- Не веришь?

  -- Да уж... -- покачал я головой, -- особенно после сегодняшних нежностей.

  -- А ты поверь. Я тебе самой верной женой буду.

  -- Ты что, предложением мне делаешь? - удивился я.

  -- Ну да, -- она села на постели, растрепанная, раскрасневшаяся и одновременно прекрасная, -- а то сам никак не догадаешься.

  -- А драться будешь? - полюбопытствовал я.

  -- Буду! - упрямо тряхнула она волосами так, что они разлетелись во все стороны.

  -- Ну хорошо, я подумаю. Но не особенно надейся.

  -- Только не долго, -- попросила она, спрыгивая с постели и вешаясь мне на шею.

  Вот ты и попался, подумал я, глядя в ее бездонные глаза цвета земного неба и одновременно ощущая под тканью платья ее божественную талию. Надо ли упоминать, что кожа у Катажины была гладкая, как бархат, а ноги -- настолько обалденными, что в лучшие моменты жизни я не мог оторвать от них глаз, забывая обо всех других женщинах и желая только одного -- затащить Катажину в постель и насладиться ее телом. Правда, последний раз опыт получился не очень приятным, да и не понятно, на что я, собственно, надеялся в дальнейшем. Надо было выбирать. А как известно, ожидание праздника лучше самого праздника.

  Когда мы спустились, все уже налакались, кроме юмона, и Леха приступил к одному из своих любимых занятий - набиванию брюха, одновременно вращая над огнем вертел с курицей. Надо ли говорить, что пищеварение у Лехи было ускоренного вида, поэтому он вечно ходил голодным, словно внутри себя кормил многочисленных друзей.

  Росс присел рядом. С нетерпеливо горящими глазами, какие только бывают у эрделей, пододвигался все ближе и ближе. И вообще стал жить по Павлову, роняя из пасти слюни и суетливо перебирая передними лапами. Но из чужих рук брал не хотел, а ждал, когда я соизволю на правах хозяина накормить его.

  Горели свечи, и было жарко. Разговор, конечно, зашел о гесионах.

  -- Я слышал, что они распространяются по мере затопления древних русел рек, -- важно сказал Леха, наливая водку.

  -- Скоро и до нас доберутся, -- высказался Федор Березин с чувством превосходства.

  -- Исключено! - скромно заметил юмон.

  -- Это почему? - спросили мы хором, а Леха Круглов даже пролил водку мимо стакана.

  -- Потому что есть программа искоренения местной фауны.

  -- Но это же не местная фауна, -- заметил я.

  -- Какая разница! - как бы мимоходом бросил юмон, макая сосиску в горчицу.

  -- И то правда, -- согласились мы и выпили.

  Федор Березин стал буянить.

  -- Я русский офицер! - кричал он в темноту ночи, распахивая окно. - Слышите! Гесионы! Черти полосатые! Я русский офицер! Приходите, искоренимся!

  Мы с Лехой едва оттащили его за ноги, опасаясь, что на крики действительно сбегутся все гесионы со всей округи.

  -- Не наливайте ему больше, - сказал я, чувствуя одышку в груди, потому что Федор Березин был здоров, что твой буйвол -- вцепился руками и зубами в подоконник и вытянул из нас всю душу, пока мы его отцепляли.

  -- Пошли к черту, черти полосатые! - ругался Федор Березин, отползая под секретер, где у него была лежка на половиках.

  Мы с укором смотрели, как он, подобно собаке, крутится, устраиваясь удобнее и поднимая клубы пыли.

  -- Напиться не дают нормально... гады!

  -- Ну и ладно... -- произнес Леха, наливая еще водки. - Нам больше достанется.

  Стало скучновато. Леха попробовал рассказать байку, но она, что говорится, не пошла. Леху даже не вдохновляло присутствие Катажины. Он стал кунять носом. Сорок пятый принес дров, и мы разожгли самый жаркий огонь, который когда-либо горел в этой башне. На ее стенах заплясали тени и отблески пламени.

  Минут через двадцать Федор Березин проспался, вылез из-под секретера и, как ни в чем ни бывало, позевывая, присоединился к нам. Леха быстренько налил. Федор, лихо подкрутил усы, быстренько выпил, крякнул и ему снова захотелось выпендриться -- он снова завел песню о гесионах. Стал храбриться, что разорвет их голыми руками, затопчет, изничтожит всеми известными ему средствами, и в том же духе.

  Я знал, что многообещающее начало не сулит ничего хорошего, скорее всего большую драку, и подтолкнул Катажину в бок.

  Катажина попросила:

  -- Расскажи, почему тебя зовут Мама ту-ту?

  -- Мата ту-ту? - переспросил Федор Березин, силясь понять, о чем идет речь. -- А... Ну да. Когда я был маленьким... -- начал он, закусывая соленым огурцом.

  -- Ты и сейчас маленький, -- легкомысленно заметил я, наливая себе и Катажине водки и намекая, что он ведет себя не сообразно чину и возрасту.

  Федор Березин поморщился.

  -- Совсем крошка? -- уточнил Леха.

  -- Еще в школу ходил? - переспросила Катажина.

  -- Да... в десятый класс! - Федор Березин начал терять терпение.

  -- Ха-ха-ха... -- не удержался юмон.

  -- Чего ты ржешь?! - возмутился Федор Березин. - Чего ты ржешь! Все равно маленький!

  -- Ну в общем, конечно, -- согласился я.

  -- Не расскажу ничего! - обиделся Федор Березин.

  Где-то в лесу перекликались шитики, да один раз почудилось, что гесион подал голос. Мы помолчали, прислушиваясь. Я стал дремать, прижимаясь к теплому катажининому боку. Иногда мне ее не хватало. Но последние годы я все чаще свыкался с одиночеством. Любить все же лучше на расстоянии.

  -- Был маленьким, а дальше что? -- Я почувствовал, как Катажина подмигнула мне.

  -- Ну в общем... - начал Федор Березин с трагическими нотками в голосе. -- Был такой случай: я в десятом классе учился, но уже был такой же здоровым и крупным, как сейчас

  - Шкаф, одним словом? -- заметил Леха.

  -- Скорее переростком, -- уточнил Сорок пятый.

  -- Слушай! - возмутился Федор Березин. - Я тебе в морду дам!!!

  -- Ладно, мальчики! - остановила его Катажина легким прикосновением. - Что дальше?

  -- Да ничего!..

  -- Ну говори!

  -- Пусть он заткнется!

  -- Хорошо, я помолчу, -- пообещал юмон.

  -- Жили мы в Гореловке - наконец воодушевился Федор Березин. -- Туалет на улице, умывальник тоже. Даже душ - в огороде. Однажды встаю, а бежать в клозет облом. Я и сел на горшок брата - он, кстати, большим писателем заделался. Пишет о каких-то лунных вариантах, пожарах в метрополиях и прочее, в общем про землян. А у нас в поселке двери с роду никто не закрывал. Веник снаружи поставишь - и все дела -- то есть, хозяин дома. Только натужился, входит... постальонша. Что делать? Не вскакивать же голышом? Соседям расскажет - сраму не оберешься. Все знают, что я летчиком собирался стать. Я морду скорчил, вроде как даун, и бубню: -- Мама ту-ту... мама ту-ту... -- и слюни пускаю, пусть на брата думает, с которым, кстати, мы очень похожи.