Избранное. Романы и повести. 13 книг - Василий Иванович Ардаматский

В середине рабочего дня Шарль Борсак пришел к Баранникову. Он принес какую-то небольшую деталь и во время разговора то смотрел на нее издали, отведя далеко руку, то подносил близко к лицу, то давал посмотреть Баранникову.

– Мы должны, товарищ Сергей, получить схематические чертежи «фау», – быстро говорил француз. – Без этого мы слепые котята. Здесь, на заводе, есть инженер-немец, который должен достать нам эти чертежи, но я этого человека не знаю. Поль до сих пор не может сообщить мне его имя. Известно только, что этот инженер здесь. и что он ждет, когда мы установим с ним связь.

– Может, товарищ Поль тоже его не знает? – высказал предположение Баранников.

– Между прочим, какое впечатление производит на вас Рудольф Гримм? – спросил Борсак.

– Он дал мне санитарный пакет для токаря, поранившего руку. И это он сказал, что делает завод.

– Вот как? – Глаза француза оживленно блеснули под косматым навесом бровей. – Со мной он более замкнут. Не дальше как вчера он заговорил со мной по делу. Но то ли ему не понравился мой корявый немецкий язык, то ли еще что, – разговор был предельно сухим и кратким. – Шарль Борсак подумал и сказал:,-А вдруг это он? И, может, он сам ищет контакта с нами? Вот что, товарищ Сергей! Раз он с вами разговорчивей, попробуйте с ним связаться. Запомните, наш пароль к нему: «Любое время года имеет свои прелести», и его ответ: «Так же, как и любой возраст человека».

Что, если вам попробовать в обычном разговоре вставить к слову пароль? В конце концов, фраза о погоде сама по себе безобидна. Рискнем?

– Подумаю. Есть еще один немец. Его фамилия Лид- ман. Не знаете?

– Знаю. С этим я говорил не раз. У меня впечатление, что он просто хорошо понимает, к чему катится Германия, и поэтому начал запасаться нашими симпатиями.

– Такой тоже может пригодиться.

– Да, особенно когда выбор у нас невелик. Значит, рискнем?

– Подумаю. Я не люблю торопиться.

Шарль Борсак ушел к себе. Баранников остановился возле станка Антека и, глядя, как он работает, задумался о предложении француза. Нужно решаться. Связи с центром нет. Ждать, пока восстановится эта связь, и бездействовать нельзя.

Маловероятно, что привет от товарища Поля был передан по приказу гестапо, да и Борсак не производит впечатления провокатора. В общем, надо решаться…

В цех, оживленно беседуя, вошли немецкие инженеры Лидман и Рудольф Гримм. Они направились к Баранникову.

– У нас возникла идея, – сказал, подходя, Лидман, – вернее, у коллеги Гримма. Речь идет о том, чтобы упростить изготовляемую вами деталь… – Лидман взял лежащий возле токаря чертеж и развернул его перед Баранниковым. – Изучение технологического потока показало, что в самое ближайшее время в результате освоения всех циклов производства тормозящим фактором могут стать несколько деталей, в том числе и ваша. Вот здесь. – Лидман показал чертеж. – Видите? Мы тут для резьбы вытачиваем стержень. А если этого не делать?

– А где же будет резьба? – спросил Баранников.

– Внутри конуса, – вступил в разговор Гримм,» беря у Лидмана чертеж. – Головка, которая раньше навинчивалась на стержень, будет ввинчиваться в конус. Тогда весь узел будет значительно прочнее.

– А это не усложнит изготовление? – спросил Баранников.

– Наоборот, упростит, – ответил Гримм. – Весь вопрос в квалификации ваших токарей.

– Надо попробовать, – сказал Баранников,

Инженер Гримм посмотрел на часы:

– Я пойду в инструментальный цех и часа через два принесу сюда и новый чертеж и необходимый инструмент. Попробуем.

Немцы ушли. Антек, слышавший разговор инженеров, обратился к Баранникову:

– Не волнуйтесь, пан инженер, резьбу нанесем, как надо. Это для нас не новинка.

Гримм пришел только перед самым концом работы.

– Придется попробовать завтра, – сердито сказал он. – Инструментальщики оказались формалистами, требуют, чтобы наше предложение было официально утверждено дирекцией. Но я думаю, что сегодня же вечером на совете у шефа получу его…

Немецкая аккуратность иногда становится чем-то вроде забора поперек дороги.

– Порядок есть порядок, – уклончиво высказался Баранников, страшно волнуясь, потому что в эту минуту он решил пойти на риск.

– Видите ли, коллега, – ответил Гримм, – бывает ситуация, когда темп работы становится самой главной целью. Причем целью не узко производственной или узко коммерческой, а государственной. И тогда все, что тормозит дело, следует устранять.

– Я понимаю, понимаю… – думая о пароле, сказал Баранников.

– Ведь глупо человеку, умирающему от жажды и добравшемуся наконец до оазиса, не давать пить, ссылаясь на то, что сырую воду пить опасно.

– Это верно, – улыбнулся Баранников, продолжая лихорадочно обдумывать, как бы так повернуть разговор, чтобы фраза о временах года не показалась странной.

– Как у токаря с рукой? – спросил Гримк.

– Все в порядке, спасибо.

Гримм оглядел цех и сказал:

– Когда я вижу этих несчастных людей, работающих в духоте, без света и воздуха, я утешаю себя только одной мыслью: что на фронте солдатам еще хуже, особенно в такую, как сейчас, холодную, дождливую погоду.

Баранников на мгновение затаил дыхание и затем как бы с иронией сказал:

– Любое время года имеет свои прелести…

Ни один мускул не дрогнул на лице Гримма, он продол жал вглядываться в сумрачную мглу цеха. Баранников уже готов был подумать, что пароль пролетел мимо, но в это время Гримм медленно повернулся к нему и, смотря в глаза, сказал:

– Так же, как и любой возраст человека…

Они долго молчали. Надо понять, что означали для них эти минуты. Еще недавно каждый из них мог думать о другом все, что угодно, а сейчас они оба знали: у них здесь одна общая судьба.

– Я давно жду вас, – тихо сказал Гримм. – Я уж думал, что связь потеряна. Кроме того, мне сообщили, что ко мне обратится француз.

– Это он передал мне