Современный российский детектив - Анна Майская

Такими рассуждениями были наполнены мысли отчаявшейся красавицы, которая постепенно стала замечать, что ее туловище колотит неприятная нервная дрожь, заставляющая ходить ходуном и слегка поскрипывать хирургический стол, жестко вмонтированный в неровный бетонный пол и используемый, как она уже нисколько не сомневалась, в качестве ее последнего ложа. Эти необычные звуки привлекли внимание в том числе и необычного незнакомца, что отчетливо угадывалось по его слегка напрягшемуся корпусу и на несколько секунд застывшим движениям; однако длилось это недолго, видимо, соседство с отвратительными и ужасающими предметами все же внесло свою лепту в формирование его восприятия и он научился в точности распознавать слышавшиеся звуки, даже не подвергая их изучению взглядом; по его же удовлетворенному кивку головой плененная проститутка смогла понять, что возвращение к ней сознания не прошло незамеченным.

Маньяк между тем продолжил скрупулезно зашивать поврежденную часть лица, протыкая иголкой кожу и водя ею планомерно — то верх то вниз. Вид, открывавшийся с противоположной стороны, был намного ужаснее, и Маргарита предпочла сконцентрировать свое внимание на этом, пусть и не совсем обычном, занятии. Продолжая дрожать всем своим телом, связанная путана с нестерпимой тоской наблюдала за неторопливыми и уверенными движениями омерзительной личности, отдаленно напоминающей некое подобие человеческой расы; правда, на этот раз он не выглядел таким уж впечатляюще ужасным, но его плотно прилегающая к телу змеиная кожа и полу-мрачное помещение, где в непосредственной близости соседствовали отделенные от туловищ головы и человеческие сердца, нагоняли на страдалицу такой ни с чем не сравнимой жути, что назвать в своих мыслях этого мерзкого человека как-нибудь по-другому — на это у нее просто язык бы не повернулся. Чтобы хоть как-то унять свои нестерпимые страхи, девушка стала пытаться разглядеть лицо своего будущего мучителя, наивно предполагая, что если она будет знать, как он выглядит, то сможет найти разгадку такого его неуемного внимания к своей — что там греха таить! — совсем нескромной особе и попробует вымолить себе пощады, а заодно и прощения, если, конечно, она в чем-нибудь провинилась, а попросту не стала заложницей повышенного маниакального интереса помутившегося рассудком до последней крайности извращенного типа.

Между тем незнакомец расположился таким образом, что при всем огромном желании пленницы, — как она не напрягала свои глаза и не щурила веки — единственное, что ей удалось разглядеть, так это смуглый цвет его ровной и гладкой кожи, выдающей вполне еще молодого человека, лицо которого еще нисколько не было тронуто старостью; можно было даже предположить, что он находится в возрастном промежутке, расположенном от двадцати до двадцати пяти лет; его же черты, пусть даже и мельком замеченные, ничем не напоминали перепуганной девушке хоть сколько-нибудь знакомые очертания — это был абсолютно неизвестный ей человек, волею судеб пожелавший как ее саму, так и принадлежавшей ей прекраснейшей плоти.

Пока Поцелуева, терзаясь непреодолимыми мучениями, силилась наконец понять, в чем состоят ее вольные или невольные прегрешения и за что провидение решило так жестоко с ней обойтись, незнакомец закончил себя оперировать и, сделав последний стежок, притянул разъехавшийся от ранения участок кожи и завязал совсем даже нехитрый, небольшой, узел. Секунду понаблюдав за выполненной работой, он, очевидно, остался ею вполне доволен, так как слегка кивнул головой, изображая удовлетворенность от получившегося у него результата, после чего взял небольшие маникюрные ножнички и ловким движением, словно всегда только этим и занимался, перекусил ненужный конец нитки, удерживавшийся своей другой частью в ушке иголки. Отложив все это в сторону, маньяк слегка наклонил голову и поднял со стола двумя руками какой-то бесформенный мягкий предмет; он прислонил его к своему лицу и стал аккуратными и бережными движениями пальцев, похожими на толстенькие сардельки, как бы приляпывать его к верхнему слою кожи; это занятие было схоже с тем, когда в театральной мастерской молодому артисту накладывается грим, чтобы придать ему сходство с прожившим долгую жизнь согбенным, сморщенным старцем.

Из-за огромных ладоней, закрывавших переднюю часть лица, Поцелуевой вначале никак не удавалось разглядеть, что же такого необычного пытается сотворить со своей физиономией сидящий к ней спиной незнакомец, но когда он в конце концов отнял свои руки, то в отражении небольшого зеркала виду пленницы предстало то омерзительное явление, что так испугало ее в их самую первую встречу — гладкая, смуглая кожа мгновенно преобразилась, превратившись в кишащую опарышами бесформенную массу, где из человеческого облика можно было различить только выпуклость носа да разве что еще бесчувственные небольшие глаза, налитые кровью и не выражающие совсем никаких эмоций.

В один миг Маргарита почувствовала, как напряглось все тело и как совершенно куда-то исчезла только что нещадно колотившая ее дрожь; становилось ясно — приближается кульминация всего этого навязчивого мучительного кошмара, ведущего к окончанию такой недолгой и совершенно неяркой жизни совсем еще юной, но уже довольно распутной деви́цы. Омерзительный незнакомец, одетый в змеиный костюм и похожий в своем ужасающем виде на внезапно увеличившуюся в размерах гадюку, упершись руками в стол, медленно стал подниматься с насиженного им места; он оторвал от стула покоившееся на нем «заднее место» и одновременно согнул свой корпус, обозначившись наклоном вперед и создавая впечатление, что это стал стремительно разрастаться покоившийся до этого могильный холм, выпуская из своих недр какого-нибудь ужасающего покойника, сохранявшегося там долгое время и вдруг внезапно ожившего.

Страшилище постояло в таком положении не больше пары секунд, как будто размышляя, чем ему дальше предстоит заниматься и не лучше ли будет опуститься своей «пятой точкой» на прежнее место, продолжив спокойно созерцать свое мерзкое отражение, но нет! Он оторвал руки от стола и, не торопясь выпрямляя туловище, почти сразу же развернул его к трепетавшей от страха плененной девушке.

Сумрачный свет, царивший в этом подвальном помещении от излучающей копоть масляно́й лампы, делал вид этого чудища еще только ужаснее; отбрасывая на него неяркие блики, он выхватывал из темноты исполинскую фигуру, сравнимую своими размерами разве что только с Буйволом, одетую в черное мрачное одеяние, переливавшееся гладкими змеиными маленькими чешуйками; лицо, как теперь уже становилось абсолютно понятным, скрывалось за ужасающей маской, плотно облегающей мельчайшие контуры, и своими многочисленными шевелящимися опарышами придавало этому исчадию ада сходство с уже начинающим тлеть, но по чье-то неведомой воле внезапно вернувшимся к жизни покойником. Но ничто из перечисленного не нагоняло жути больше, чем его, не выражающие никаких чувств и эмоций, «безжизненные» глаза! В мерцающем полумраке отчетливо выделялась и словно даже как-то зловеще поблескивала ярко-красная белочная оболочка, окружающая одну, сплошную, черную роговицу, хотя и представляющуюся зрачком, но притом увеличенным до удивительно