Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как бойники у лютичей? — переспросил Берислав.
— Отличный пример, — кивнул князь. — Этот народ похож на бойников. Он тоже живет войной и презирает трусов. Только бойники могут уйти со своих земель, а маори живут на островах, и их мир со всех сторон омывается океаном. Так вот, однажды, самое слабое племя под названием мориори решило бежать. Оно село на большие лодки и поплыло, куда глаза глядят. Им немыслимо повезло, и они наткнулись на остров в открытом океане. Там-то они и остались жить. И они полностью отказались от насилия.
— А почему? — с любопытством спросил Берислав.
— Те острова оказались холоднее, чем та земля, откуда они приплыли, — пояснил отец. — Там плохо росло зерно, которым питались мориори. Им пришлось ловить рыбу и собирать выброшенных на берег моллюсков. Войны привели бы к тому, что их народ погиб. На тот момент они приняли верное решение. Все их войны свелись к тому, что они били друг друга палками до первой крови. При этом палка не должна быть толще большого пальца и не длиннее руки. Их вожди постановили: «Отныне и навеки, с этого дня, пусть никогда не будет войн! Да сгниёт ваше чрево в тот день, когда вы осмелитесь ослушаться!». Так они жили двадцать четыре поколения, мирно и счастливо.
— А что случилось потом? — с жадным интересом спросил Берислав.
— А потом на этот остров приплыли их родственники маори, — пояснил отец. — Хотя маори было намного меньше, они легко завоевали остров, а его жителей истребили или превратили в рабов. Мальчиков они сделали евнухами, потому что по их понятиям потомство трусов не имеет право на жизнь. Остальные же превратились в домашний скот, и их участь была ужасна. Многие из мориори умирали от тоски или бросались со скал. И ты знаешь, никто из маори не раскаялся в содеянном, ведь они поступали в соответствии со своими обычаями. Понимаешь, сын? Они считали, что поступают правильно! Для воина маори трус, который не хочет драться за свою свободу — это мерзость перед лицом их богов. Они делали благо, когда освобождали землю от таких людей. Они делали благо, когда насиловали их женщин. Ведь у этих женщин был шанс родить детей от настоящих людей. Теперь от народа мориори остались жалкие остатки, и весь он является плодом насилия маори над женщинами-рабынями. Вот так вот…
— А разве мориори не пробовали дать отпор? — удивился Берислав.
— Молодежь хотела это сделать, но старейшины запретили им. Они не стали ломать традиции.
— Но ведь традиции можно поменять, — удивился Берислав. — Сказано у Экклезиаста: «Время собирать камни и время разбрасывать камни».
— Традиции менять можно и нужно, сын, — кивнул отец. — Да только люди никогда не меняются. Они всегда остаются прежними, глупыми, жестокими и жадными. Помни об этом, когда какая-нибудь очередная блаженная глупость придет тебе в голову. Твоя доброта может погубить многие тысячи, в то время, как моя жестокость их спасает.
— О, новенький! Из каких будешь? Как зовут? — посыпались со всех сторон вопросы.
— Иржи я, — стеснительно ответил Берислав. — Попович. Родные от оспы умерли, а меня сюда отдали.
После долгих раздумий его сделали сыном священника. Только так и можно было объяснить грамотность и чистые руки того, кто никогда не знал труда.
— Да… — протянул крепкий мальчишка, на голову выше Берислава. — Не повезло тебе, пацан. Вляпался ты по самые уши.
— Почему это? — не понял Берислав.
— Узнаешь! — многообещающе протянул мальчишка. — Чего встал? Метлу видишь? Мети! Сегодня твоя очередь.
— Так твоя же очередь, Арни? — удивились мальчишки.
— Его очередь, — жестко сказал мальчишка, что был родом то ли из тюрингов, то ли из франков, то ли из саксов. Он и сам этого толком не знал, будучи приемышем, отданным из лесной веси в Сотню за свирепый нрав. Беспокойный был малец, и работник из него рос, как арбалетный болт из коровьего дерьма. — Я так сказал.
Господь терпел и нам велел, — думал Берислав, — выметая убитый ребячьими пятками до каменного состояния земляной пол. — Всего восемь лет осталось… Всего восемь…
* * *
В то же самое время. Сокотра.
— Ну что, брат, — лениво спросил Стефан. — Как жена? Подросла хоть немного?
— Самую малость, — все так же лениво ответил Надир. — И не во всех местах. Дитё дитём, и тоща, как весло. Надо было вдову какую-нибудь за себя брать. Но нельзя, засмеют. Э-эх!
Тростниковый навес защищал их от солнца, которое пекло тут зимой весьма и весьма умеренно. Скорее ласкало своими лучами, чем пекло. Не сравнить с летом, когда все вокруг превращалось в раскаленную сковороду. Они лежали на кушетках, застеленных мягкими покрывалами, которые слуги вынесли на улицу. С моря дул свежий ветерок, даря блаженную негу двум мужам, которые только что поддались греху чревоугодия. Недавний обед привел их в состояние полнейшего счастья. Тут прекрасно готовили ягнятину, и Стефан, потерявший доступ к высокой кухне, почти примирился с действительностью.
Глинобитный одноэтажный дом с плоской кровлей, который служил дворцом новому владыке, был убран коврами и уставлен новой посудой. Скромная, но весьма деятельная амира[475] оставалась почти невидимой, но хозяйство в своих маленьких ручках держала крепко, не ослабляя вожжи ни на миг. Она подала мужу и деверю молодого барашка, и унесла остатки еды, как обычно, не проронив ни слова.
Они отдыхали уже не первую неделю. Продуманные люди братца Само решили обойти ненасытных александрийских мытарей и перегрузить бесценную поклажу в княжеские корабли прямо с берега. А для этого им пришлось задержаться здесь, на Сокотре, чтобы перебраться через Синайский перешеек во второй половине марта. Средиземное море ранней весной бывает неласково. Впрочем, купцы и тут не теряли времени даром, скупая у местных мирру, ладан, алоэ и кровь драконьего дерева. И специи, и эти диковинные товары с руками оторвут на Большом Торге, куда придут купцы из четырех франкских королевств.
Серебро и перец пролились щедрым дождем на островитян, остававшихся в стороне от главных торговых путей. Когда затянуло песком Канал Фараонов, а Красное море подмяли под себя эфиопы из царства Аксум, остров покинула колония индийских купцов. Им больше нечего было тут делать. Они ушли в Адану, в главный порт Йемена, а Сокотра превратилась в далекое захолустье, прибежище пиратов и рыбаков.
— Что там племянник наш делает? — спросил Надир, лениво отгоняя от себя назойливую муху.
— Да их взводный гоняет, как скаковых лошадей, — с немалой толикой удивления ответил Стефан. — Вот не думал я, что у воинов
