Булава скифского царя - Пётр Волкодав

— Наконец их поймали. — радовался товарищ Арташа. — Слава Папаю и нашему царю, а Крон-то, оказался убийцей и заговорщиком. Кто бы мог подумать, сколе.

— Про главного вещуна я не знаю, — отозвался Арташ, опрокинув третий килик. — Он вылечил моих детей. Ты сколе не пей много и не болтай лишнего — ночью заступать на дежурство.

— Знаю, Арташе, но Крон-то каков…

— Расступись! — прервал его громкий окрик. Затрубил рог… В мгновенье ока скифы умолкли и потянулись к вратам городища… Первым выехал Тертей и глашатай. За ними — Зиммелих и десяток верховых — скифская знать. Глашатай снова затрубил в рожок, но тихо было и без рожка.

— Не каждый раз на твоих глазах казнят вещуна, ещё и главного вещуна, — шептались сколоты. Зиммелих, поднявшись в седле, закричал на всю округу. Мой народ, вы знаете, что под моим носом затаился изменник и предатель… Суд будет краток: — награбленное бандитами имущество вернётся к владельцам! — скифы одобрительно загудели. Раздался одинокий крик подвыпившего скифа. — А где наша царица, мой царе. Мы редко видим её. — На кричавшего зашикали, а Зиммелих насупился. — Царица приболела. Теперь к делу. Мой бывший вещун оказался в среде заговорщиков. Их целью было убить моего брата — царя Ассея, положив вину на меня.

Оглушённые услышанным сколоты взорвались. — Отдай его нам. Этот гад хотел раздуть войну меж нами! — Тертей поднял руку, а Зиммелих продолжил. — Крон выдал всех заговорщиков. Я не хочу тратить на него деревьев для сожжения. Его, вместе с бандитами кинут в прорубь. Это моё решение и так сказали наши боги. Во время праздника, нельзя предавать огню преступников, и, тем более — проливать кровь. Этот закон известен всем. Теперь по поводу многих убийств, совершённых ритуальными ножами… Их больше не будет! Кто решится на подобное, клянусь Папаем, будет предан мучительной смерти со всеми родственниками и детьми…. Тертее, доверяю тебе преступника — Крона. Отправишь к его духам — ты. Отдельно от всех и подальше отсюда — в прорубь! А ты, мой народ продолжайте веселье. Нечего глазеть. Когда начнутся вечерние хороводы, я приду с царицей. — сколоты одобрительно загудели, а Зиммелих развернул коня и направился в Городище… В воротах он столкнулся с выезжающими двумя кибитками. Царь грозно посмотрел на отъезжающих. — А вы куда, воловьи дети?

— Прости царе, — извиняющимся голосом пролепетал возница, — заболел старейшина моего рода. Разреши… - сколот согнулся в поклоне.

— Ладно, езжай. Возьми у виночерпия амфору вина. Скажи, я приказал. Пусть старик твой побалуется.

— Спасибо мой царе! — обрадовался возница, неожиданной щедрости…

— Одну! — захохотал вдогонку кибиткам Зиммелих, а вместе с ним — воины, охраняющие вход в городище. Зиммелих шутливо пригрозил пальцем, стоящим на страже. — Почему не проверили кибитки? — Старший из караульных пожал плечами, усмехнулся и почесал бороду…

Привязанный к седлу, босой и окровавленный Крон тяжело плёлся за лошадью Тертея. Скифы в страхе наблюдали, боясь приблизиться к колдуну. Кто смелее, норовил плюнуть в лицо бывшему вещуну, но поднять руку не решился никто. Желающих последовать за Тертеем и посмотреть на казнь не рискнул никто, побаиваясь мести мёртвого вещуна.

Накра сжала губы и, отвернувшись, не отвечала. — Что с тобой жена? — повторил как можно мягче Зиммелих.

— Не подходи ко мне убийца. — зло выпалила Накра. — Ты приговорил к смерти невинного. Я думала, ты стал прежним Зиммелихом, а ты… Ты…

— Я не могу быть прежним жена. Я — царь, а не мальчишка. — Накра вдруг осеклась. В шатёр без спросу вошла полоумная. Вдова молча подошла к царице и вытерла подолом, опухшее от слёз лицо Накры.

— Иди за мужем. Иди. — Вдова повертелась на одной ноге, запела под нос и закружилась.

— Иди за мужем царица, иди за мужем — безостановочно повторяла она слова песни. Зиммелих обнял жену. — Пойдём со мной жена, тебе нужно развеяться. Я тебе расскажу… ты всё поймёшь, не спеши с выводами. Идём.

— Куда? — безразлично спросила Накра…

— Куда мы едем Зим? Ты говорил — на хоровод. И почему нас сопровождает один Тертей — убийца. — царь усмехнулся. — Скоро узнаешь. Пришпорь свою лошадь жена. Я ведь всё рассказал тебе, а Крон признался… У меня для тебя милая сюрприз. Если тебе не понравится, осуществишь давнюю мечту и отсечёшь мою голову, если я соврал… Видишь вон те две кибитки?

— И что, — Накра попыталась улыбнуться, смотря за остановившимися у деревьев близ реки — кибиток. Царь всех скифов обхватил за талию жену, поднял, словно пушинку и поставил в снег, а затем соскочил и сам. — Разожжём костёр.

— Не подлизывайся Зиме. Почему ты не разрешил мне присутствовать на допросе Крона?

— Он всё равно мало что сказал. Я боялся, что твоё лицо выдаст тебя. Прости, но так было нужно в интересах моего народа. А Тертея не нужно обвинять. Мой учитель расскажет тебе о твоём отце. Иди к кибиткам. По моему приказу сейчас разведут огонь, и ты поймёшь всё, моя жена…

— Не подлизывайся, я не пущу тебя на ложе. — Накра взглянула в сторону кибиток и вдруг замолчала. Сбоку от повозки, обнажённый по пояс человек обтирал себя снегом. Бутафорские следы побоев и кровь сходили с "преступника". Под закатанными до колен штанинами — в шрамах ожогов нога, а на плечах и груди верховного жреца проявились татуировки…

Не помня себя, Накра посмотрела на мужа и, отвесив звонкую пощечину, бросилась к главному вещуну. Тертей хохотнул.

— Ко всем тайнам, которые храню, добавилась ещё одна.

— Смотри мне. — погрозил Зиммелих. Они усмехнулись и направились к возам, где слуги Крона разжигали костёр.

— …Я знала, знала… ты жив! Знала! — Накра прижалась к груди и больше не сдерживаясь, заплакала.

— Жаль, что мама не дожила.

Крон гладил волосы дочери и не стеснялся своих слёз.

— Извини Накра, мне нельзя было засвечиваться, слишком опасно. Мои люди защищали амазонок, а потом я потерял ваш след. Тогда, когда тебя увёз твой муж… Зиммелих решил все вопросы одним махом. Я рад за вас обоих. Однажды я был у вас, но Лана не узнала меня. Я был загримирован. Ты была маленькой.

— Отец не уходи, останься! Побудь несколько дней, пожалуйста. — Крон грустно покачал головой.

— Прости дочь, но я не могу. С тех пор, как я верховный жрец, я не принадлежу себе.

— Может и впрямь, Кроне — к ним подошёл Зиммелих и Тертей. — День, два.

— Нельзя мой царе. Тогда в Торжище ты, Зиммелихе совершил большую ошибку. Я не успел, да и не до того было — Хорсил умирал… Оршес закрыл ворота и пригрозил убить всякого, кто попытается выйти. Я не стал раскрываться, потому что знал — "скиф" не останется в стороне — последние слова прозвучали для Зиммелиха, словно гром с ясного неба.