Насмерть - Борис Громов

— О, как, да они еще и разборчивые, — фыркает он себе под нос. — Не много ли на себя берешь, паренек?

— Нормально, — не соглашаюсь я. — В нашем деле — сначала ты работаешь на имя, потом оно на тебя. А если начнешь за все подряд без разбору браться — не только ничего не приобретешь, а наоборот, последнее потеряешь.

— Ну, ты гляди, прямо философ, — удивленно качает головой Полковник. — Короче, резкие, наглые и умелые люди мне нужны. Есть предложение: едем ко мне в Рощинский, там смотрим, на шо вы вообще способны и так ли хороши, как сами себя нахваливаете. Если решу, что подходите — тогда и о цене поговорить можно будет. Ну, как тебе предложение?

— Заманчивое, только какие гарантии, что мне и людям моим никакой дряни в чай не намешают, чтоб технику нашу к рукам прибрать да оружие с трупов поснимать?

— Да ты, хлопче, параноик, — мой собеседник снова кривит обожженное лицо в жалкой пародии на улыбку. — А на кой оно мне сдалось? «Брони» у меня своей полно, да и оружия хватает, а вот умелые, а главное, умные бойцы — не помешают. Даю гарантию безопасности тебе и твоим людям, ну, если сами никого не спровоцируете. Идет?

— И право беспрепятственно уйти дальше на север, если ваши условия нас не устроят, — категорично добавляю я.

— От, ты гляди ж, точно «бизнесмен», — в притворном восхищении Полковник шлепает себя ладонями по ляжкам. — Идет, и это тоже.

— Тогда — согласен.

— Ну, а раз согласен, скажи своим, чтоб перестали в нашу сторону стволами тыкать и по машинам садились — дорога дальняя, ехать пора. А сам ко мне садись, как раз в пути и расскажешь, шо ж у тебя за недоразумение такое с югороссийской армией в Хачмазе образовалось.

Он делает приглашающий жест в сторону машины, и мне ничего не остается делать, как, передав по рации все необходимые команды, залезть в пахнущий хорошо выделанной кожей салон «Комбата».

Не знаю, как выглядел Рощинский до Тьмы, но, думаю, практически ничем не отличался от любой другой крупной воинской части. Все, как везде: забор из бетонных плит с парой ниток ржавой «колючки» поверху, большие двустворчатые ворота цвета хаки с пятиконечными звездами, контрольно-пропускной пункт с турникетом-«вертушкой» и большой красной табличкой «КПП № 1» возле входной двери снаружи. Внутри — большой плац с расчерченными линейками и квадратами, столовая, штаб, казармы, парк боевой техники, склады… В те годы войсковые части различались не внешне, а только содержанием. Сколько я таких за свою жизнь повидал — уже и сам не вспомню. Но это раньше. Теперь же Рощинский был базой серьезной банды под предводительством явно умного и умелого главаря, и выглядела эта база соответствующе. Нет, все равно, не Ханкала, конечно, и не Червленная, но уж всяко не хуже нашей Большой Ивановки или Иловли. Высокие стены из бетонных блоков и плит, с бойницами, гнездами огневых точек, широкий и глубокий ров по периметру, перед главными воротами — целый лабиринт из обломков разных ЖБК, если что — на скорости не проскочить, только неспешными «зигзюгами» промеж них, под прицелом доброго десятка стволов весьма немалого калибра. И все это густо опутано колючей проволокой, спиралями «Егозы» или просто «путанкой». Все по уму, сразу видно — знающий человек при постройке руководил. И это только сама база. А ведь был еще городок вокруг нее. Все почти как в Средневековье: тогда города тоже строились вокруг рыцарских замков да княжеских крепостей.

Судя по тому, что увидел в окно «Комбата», этот «посад» — брат-близнец Нефтянки: гостиницы, постоялые дворы, какие-то мастерские, лавок и кабаков вообще полным-полно. Причем с ходу и не скажешь, чего же больше. Дома, правда, выглядят намного более запущенными, чем в Иловле, многие явно требуют косметического, а то и капитального ремонта, но и совсем хибарами их не назовешь. Вот дороги — те да, подкачали, от лежавшего тут некогда асфальта уже давно и следа не осталось — весь траками бронетехники в пыль перемололо. Так что улицы тут грунтовые: где-то щебень, где-то песок, а где и вовсе грязь непролазная. С санитарией тут вообще напряжно: помоев на улице хватает, отчего и запах соответствующий, и насекомые. По загаженным боковым переулкам неспешно и вальяжно прогуливаются жирные крысы. Вот ведь неистребимые твари! Еще в Червленной мне Костылев рассказывал, что после Большой Тьмы кошек и собак в некоторые районы завозить пришлось, как в свое время в Ленинград после снятия блокады. Поели человеки своих четвероногих «братьев меньших». А эти падлы сами плодятся. Ну, и оборванные и грязные донельзя нищие, тоже красоты пейзажу не добавляют и воздух не озонируют.

На улице, кстати, многолюдно и народец бродит самый разный, от вполне благообразных торгашей или мастеровых, до разбойного вида бродяг, в грязных, пыльных, вытертых и выгоревших длиннополых плащах, и при оружии. У многих налицо признаки слабой и средней «лучевки», причем в самом прямом смысле: волос на головах нет совсем, кожа в зарубцевавшихся язвах и струпьях, физиономии темно-бордового, почти свекольного цвета и шелушатся, будто их хозяева под палящим солнышком часиков этак на десять задремали. Красавцы. И главное — их много. Похоже, те, кто составлял аналитическую справку по банде Полковника, в той ее части, что касалась количества его головорезов, здорово промахнулись. Глядя по сторонам, лично у меня складывается впечатление, что шесть-семь сотен стволов — это только личный отряд Полковника, те, что в крепости на территории бывшей военной базы живут. А в городке вокруг — еще примерно столько же, а то и больше. И, кстати, вот как раз вся эта рвань приблудная по внешнему виду и экипировке здорово напоминает тех гавриков, которых мы в Ольховке уконтрапупили. А что? Не исключаю, что Полковник туда кого-то из этих ухарей и заслал. Там же все на мази было, особых проблем не ждал никто: пограничники на войну укатили, а наличия отмороженного омоновского «прапора» со товарищи там и ожидать никто не мог. За что и поплатились. Но сейчас не об этом, а о том, что в случае необходимости Полковник сможет поставить под ружье не неполную тысячу, а примерно две — две с половиной тысячи бойцов. И пусть даже половина из них будет иметь подготовку не лучше чем у ополченцев из Нефтянки, это все рано серьезная разница, из-за которой можно очень крепко просчитаться, например, при подготовке операции по уничтожению здешней бандитской вольницы.

Легенду свою я Полковнику изложил еще в пути, подробно и в красках. Местами специально приврал, кое о чем умолчал, кое-где даже самому себе слегка противоречил. Словом, сделал все, чтобы история выглядела максимально правдоподобной, живой, а не заученной наизусть, ведь никто незнакомому человеку всей правды вот так, с ходу, не выложит. Похоже, тот купился. Хотя, когда имеешь дело с такими как Полковник, сложно сказать что-либо определенное. Но, как бы то ни было, доехали без происшествий. На постой нас разместили в одном из многочисленных постоялых дворов в «посаде», буквально метрах в тридцати от крепостного рва и примерно в сотне от центральных ворот. В саму крепость, понятное дело, не пустили, что неудивительно. Не идиоты же они — пришлых чужаков в самое сердце базы запускать. Ну, а мы ребята не гордые, и снаружи перекантуемся. Сказав на прощание, что подумает по поводу найма моего отряда и, когда примет какое-то решение, пришлет за мной посыльного, Полковник, сопровождаемый своим грохочущим и воняющим выхлопом конвоем, укатил в сторону ворот. А мы остались обживаться.