Англичанин при Царском Дворе. Духовное паломничество Чарлза Сиднея Гиббса - Кристина Бенаг

class="p1">Эта линия фронта возникла задолго до того, как Николай II взошел на трон — когда Западный мир стал в различной степени осваивать социал-демократическую идеологию, пытаясь с помощью просвещенной социальной доктрины и экономического процветания превратить человечество в сознательных граждан, лишенных эгоистических принципов и пригодных для нового порядка. В этом увлекательном светском мире гуманистическая вера быстро вытесняла традиционную религию. В предполагаемом новом мире, где человек сможет управлять не только самим собой, но и природой, Царство Небесное становилось устаревшим понятием; внимание, направленное на то, чтобы достичь его, стало бы только отвлекать силы от выполнения настоятельной задачи построения общества, где каждый волен распоряжаться своей судьбой. Понятие божественного изгонялось из жизни ради примитивной социализации, а роль правительства низводилась до того, чтобы откликаться на волю народа, наделенного властью, причем такого народа, который отвернулся от Бога. Эта волна пробудившихся ожиданий нахлынула на Россию со всей силой за несколько десятилетий до того, как Николай II стал Императором, однако его воспитание, его сердечные наклонности, его природные инстинкты привязывали его к старому порядку, который «не прославлял индивида и не верил в его право выбирать собственный путь в жизни». Хотя Николай не желал, а, возможно, не смог сформулировать теологические и политические последствия такого наступления, он ощущал их всем своим существом, и его реакция было сугубо русской, сугубо православной. Он видел маячившую впереди катастрофу и принял на себя роль, уготованную ему судьбой, со страхом и трепетом, зная, что она может стоить ему всего, что у него есть; однако он твердо верил в предназначение русского Царя и целиком посвятил ему себя. Его священное коронование «представляло соединение в молитве Бога, Царя и православного народа». В коронационной молитве он обратился к Богу: «Боже Отцов и Господи милости, Ты избрал мя еси Царя и Судию людям Твоим… Владыко и Господи мой, не остави мя… вразуми и управи мя в великом служении сем… Буди сердце мое в руку Твоею, еже вся устройши к пользе врученных мне людей и к славе Твоей, яко да и в день суда Твоего непостыдно воздам Тебе слово…» Царь почти ежедневно повторял эту молитву. Консерваторам была слишком известна порочность человечества, чтобы верить, будто с помощью законов можно его исправить. Что касается демократического процесса, то он, похоже, распахивал двери перед анархией, поскольку индивиды требовали, чтобы правительство удовлетворяло их личные интересы, даже самые низменные и эгоистические; а честолюбивые политиканы настаивали на том, чтобы покориться мифической «воле народа». России, которую знали консерваторы, был нужен Царь.

Николай II оказался в чрезвычайно сложном положении. «Прогрессивные» силы, жаждавшие покончить с самодержавием и присоединиться к светско-гуманистической волне, сосредоточились в крупных городах — Москве, Санкт-Петербурге, Киеве. Они состояли из интеллигентов, которые успели испить из источников французской и немецкой политической теории, а также аристократов, побывавших за границей и недовольных, по их мнению, отсталостью своей родины.

За пределами городов жили крестьяне, составлявшие четыре пятых населения страны и представлявшие собой обособленную, характерную культурную группу, а не забитый, опустившийся народ, населявший мечты социал-демократов.

Фактически крестьяне враждебно относились к революционерам, которые намеревались учить их уму-разуму. «Нет никаких причин полагать, что крестьянин относился к крепостному праву, которое приводило в ужас интеллектуалов, как к невыносимому бремени». Заботы крестьян не носили политического характера, им была нужна земля, и после отмены крепостного права в 1865 году и реформ, предпринятых Столыпиным, они ожидали, что Царь дарует ее им со дня на день. После этого они стали бы жить, как и прежде, деревенскими общинами.

Деревни эти были, по существу, небольшими, почти независимыми сообществами, управлявшимися патриархальными законами поведения, где права отдельной личности ничего не значили и где верх держала воля общественности. Царские чиновники вмешивались в жизнь лишь для того, чтобы собирать подати и набирать рекрутов. Крестьянский образ жизни мог показаться трудным, тяжелым и убогим постороннему человеку, но только не сильному, выносливому крестьянину, чьи беды и удачи были связаны с природой и воспринимались им с известного рода смирением и достоинством. Его живописный, украшенный богатой вышивкой костюм, замысловатая резьба по дереву, которой он занимался во время зимней передышки, заводные частушки и пляски свидетельствовали о его грубоватой, но страстной натуре.

Даже их труд представлял собой своего рода ритуал.

«Перед севом озимых следовало обращаться к Борису и Глебу и закончить его до праздника этих святых… Василий — покровитель свиней, Козьма и Демьян врачуют болезни домашней птицы, Зосима заботится о пчелах, Еремей — об орудиях труда, Флор и Лавр охраняют лошадей. Анастасий присматривает за овцами; и таких святых множество… Если тут и можно говорить о суевериях, то они заметны ничуть не больше, чем в других странах. Но разве такие обычаи не украшают их образ жизни? Каждый вид деятельности связан с той или иной церемонией, столько дней вычеркивалось из нудного круговорота, каждый вид работы благоговейно посвящался его святому покровителю и тем самым приобретал особое значение».

Николай II твердо верил этим стойким людям, которых считал «подлинными русскими». Проблема заключалась в том, что они были аполитичны, и хотя глубоко почитали Царя, как Помазанника Божия, им было чуждо понятие патриотизма, они не чувствовали себя связанными с судьбой страны, находившейся за пределами их деревни, и потому были не в состоянии оказать ему дружную поддержку.

Городские интеллектуалы были гораздо более воинственными. После манифеста 1905 года, даровавшего населению свободу слова, печати, собраний и союзов, газеты и журналы принялись систематически разрушать авторитет и достоинство самодержавия, предприняв кампанию по распространению ложных слухов. Эти клеветники специализировались на сочинении историй о влиянии Распутина на Царя, о его отношениях с Царицей, о немецких родственных связях Александры Феодоровны, а во время войны, когда армию преследовали неудачи, — о предательстве Императора и Императрицы. Когда Временное правительство предприняло тщательные расследования после отречения Николая II, не было обнаружено ни единого доказательства, подтвердившего обвинения, однако страшный вред был уже нанесен. Печать явилась средством, которое использовали политические противники Императора, чтобы питать непрерывный поток критики, указывающей на то, насколько он отставал от времени и политической жизни.

Западный мир был вовсе не намерен терпеть существование Царя-самодержца; и хотя он был их союзником в Великой войне, Запад его презирал. Когда возникла Дума и в 1905 году была дарована ограниченная конституция, английская лейбористская партия направила в Санкт-Петербург делегацию, чтобы поздравить демократов

и заставить их продолжить наступление на власть. «Как они были бы недовольны, если бы от нас поехала депутация к ирландцам и пожелала тем успеха в борьбе против правительства!» — писал по этому поводу Государь Императрице