Утро после «Happy End» - Татьяна Веденская

– Нам с тобой? – удивилась я, потому что если Динку что-то и ждет в столице, то меня – точно нет.

– Да. Нам. Или ты предпочитаешь кушать репу в обществе своей мамочки до самой пенсии? – язвительно спросила Динка.

– А на что ты собираешься там жить? – полюбопытствовала я.

– Ну, я могу сдавать тебя в сексуальную аренду. У тебя теперь такая потрясающая грудь… – хищно осмотрела меня она. Я поежилась.

– Полгода в одиночестве, и ты уже неадекватна. Может, тебе найти кого-нибудь?

– Зачем? – удивилась Динка. – И потом, с чего ты взяла, что я одинока? Не суди по себе! За мной просто день и ночь Фимочка круги наворачивает!

– Серьезно? – ахнула я.

– А то! По-моему, он решил трахнуть меня во что бы то ни стало. Может, даже попытается опоить меня снотворным. Дурачок! Ну что бы ему помыться, захватить с собой букет ландышей или, на худой конец, гвоздик с вокзала, они там всего по тридцатке. Пара комплиментов, ужин в «Пирожковой» – и я его!

– Конечно! А если подарит часики, зови и меня, – расхохоталась я.

– Ба, все так запущено? Колхозник? А как же заповедь про большой кошелек? – засмеялась она.

– Знаешь, все в мире относительно. Здесь, в тишине сельских лугов, многое теряет значение. И потом, большой кошелек – это, все-таки, больше твое условие. Я могу и так.

– «Так» никто не должен ничего делать. А тем более мы – такие красивые и умные, – изящно отбрила меня Дудикова. Я смотрела на нее и поражалась, как быстро она пережила, в общем-то, невероятную, трагическую потерю всех своих сбережений.

– Были бы мы умные, разве ж мы сидели в Петушках? – вздохнула я.

– Ты читаешь мои мысли! – загадочно подмигнула Динка. – Так не поехать ли нам в Москву?

– Сейчас? – удивилась я. – И что нас там ждет?

– А когда? Когда Стрельников реализует очередной коварный план? Или когда у тебя от скуки мозги сведет судорогой? – деловито вопрошала она. Надо же, она улыбалась, выпендривалась и собиралась в Москву. Что может быть более потрясающим?!

– Когда ты хочешь ехать? – поинтересовалась я. Мне и в голову не могло прийти, что она зовет меня с собой всерьез. Я решила, что это своего рода знак вежливости между близкими подругами. В самом деле, зачем ей тащить с собой такую обузу?

– Как только ты уберешь с рожи это трогательное выражение и изволишь побросать свои тряпки в мою машину! – засмеялась она. Я встряхнулась и осмотрела ее более внимательно. Было похоже, что она говорит серьезно.

– Зачем я тебе там сдалась?

– А что, простое дружеское участие исключается?

– Абсолютно. Я живу дома, в тепле и относительной сытости. Я не пропаду, если ты оставишь меня на попечение мамочки. Значит, тебе от меня что-то надо, – выдала ей результаты небольшого, самого поверхностного анализа я. Динка раздосадовано отбросила в сторону какую-то палку, которую теребила в руке.

– Знаешь, чего я по здравом рассмотрении, никак не могу понять? – перевела разговор в другое русло она.

– Что? – встрепенулась я. Когда Динка выдавала результат своей напряженной умственной деятельности, он, как правило, оказывался потрясающим.

– Почему мне нельзя было оставить хоть работу? Я прекрасный специалист, и, очевидно, что без работы никак не смогу рассчитаться с долгами. Почему на это наплевали?

– Потому что в тот момент всем потребовался крайний.

– И они решили, что это буду я, – кивнула Динка. – А я тут прикинула и не очень горю желанием ею быть.

– А что ты можешь сделать? – удивилась я. Видимо, в тиши и покое родного болотца я успела несколько поглупеть, раз считала, что Динка говорит о чем-то из чистого умозрительного интереса, абстрактно. И это я, которой прекрасно известна Дудиковская конкретность.

– Ну, кое-что можно. Правда, трудно состыковать все это с совестью, но…я работаю над этим уже всю зиму и, кажется, уже начало получаться, – расплылась в широкой, искренне, открытой улыбке кобры Динуля.

– А я?

– А ты, ты должна мне помочь, – требовательно сказала она.

– Это уголовно наказуемо? Мы будем грабить твою сберкассу? – предположила я, заставив Динку расхохотаться.

– Это наказуемо, но моя сберкасса тут не причем. И я тебя уверяю, что если мы сделаем все, как я решила, то нам ничего не будет. Кроме пользы и благополучия.

– О Господи, – прикрыла рот рукой я. – Что ты задумала?

– Можно, я тебе сейчас ничего не буду рассказывать? Можно, ты просто поедешь со мной? – прикусила губу Дина.

– Интересно, почему? – заинтересовалась я.

– Чтобы когда ты все узнаешь, ты уже сидела бы у меня в машине. И когда ты начнешь орать «ты сошла с ума» и «это безумие, я в этом не участвую», было бы уже поздно, – исчерпывающе пояснила свои мотивы Дина. Я усмехнулась и сказала:

– Ну, тогда я пошла собираться. Но когда меня будут вести в тюрьму, помни, что ты обязана позаботиться о Константине.

– Постой, – посерьезнев, оборвала меня Динка. – Ты уверена, что действительно хочешь мне помочь? Может, тебе действительно стоит остаться здесь?

– И покрыться плесенью? – замахала руками я. – Нет, я решительно еду с тобой. И мне наплевать, что ты там задумала. В конце концов, ты тянула меня все это время. Без тебя я пропала бы. Так что можешь считать это простым долгом вежливости.

– Какие слова! – подняла палец вверх она. – Просто хочется грязно материться. Короче, меньше слов. Ты едешь?

– Конечно, – кивнула я и помчалась собираться. Моя мама кругами ходила вокруг меня, умоляя еще раз подумать и не связываться с Динкой Дудиковой, от которой у меня «всегда одни неприятности». Но я только ласково обрывала ее, объясняя, что одни неприятности у меня исключительно по собственной дури. В тот момент, что бы и кто не объяснял мне, что лучше остаться, не соваться, не лезть, я не послушала бы. Даже если бы это был господин Президент. Хотя какое до меня дело президенту. Мой пресловутый внутренний голос твердил, что здесь, в Петушках для меня ничего не осталось. Что моя временная передышка окончена, и что, если я здесь застряну, то потом уже не выберусь никогда. Подобное чувство было у меня, когда я переступила порог той беспросветной квартиры в Бирюлево. Еще минута в таком месте – и спасения не будет. Конечно, можно сказать, что из моего порыва откровенности не вышло ничего хорошего, но это спорный вопрос. В конце концов, я всего-навсего потеряла мужа. Как правильно сказала продавщица из магазина на Верхних полях, «это как у всех». Кто в наше время не терял мужа? Зато я не потеряла себя. Не потеряла способности совершать необдуманные поступки, навеянные мне минутным порывом, движением души. Я уверена, я твердо верю, что порыв души имеет решающее значение в любом случае. Поэтому я поцеловала маму, подхватила на руки моего толстого, поздоровевшего и порозовевшего на деревенском воздухе малыша и побежала к Динкиной машине. Она уже сидела там, подкрашивая губы.