Книга о Прашкевиче, или От Изысканного жирафа до Белого мамонта - Александр Етоев

Похоже, у тебя получилось. Ведь с книгой «Герберт Уэллс» ты только что стал лауреатом «АБС-премии». А каковы твои ближайшие планы?

Ага, вот он, этот знаменитый вопрос!

Было бы странно не услышать его, правда?

Но если всерьез, то задумано много чего… Некая вещь — почти по мотивам «Аэлиты» Алексея Толстого… Роман о чрезвычайно далеком будущем… Повесть, скажем так, «палеонтологического» плана… Книга о братьях Стругацких… Работа с литературным интернет-порталом «Белый мамонт»… Все зависит от того, какие силы и сроки нам отпущены…

Александр Етоев:

Комментарии к «Беседе шестой»

Для начала покаюсь. Из четырех или пяти романов, написанных Прашкевичем вместе с Богданом, я успел прочесть лишь один — «Пятый сон Веры Павловны». «Противогазы для Саддама», «Человек „Ч“», «Русская мечта» и «Поражение» так и пребывают отложенные, но «не успетые быть прочитанными» (выражение, убранное в кавычки, заимствовано из словаря современных авторов, работающих в фантастическом жанре). Просто не успеваю читать, а если что-то и успеваю, не получается работать по-журналистски. Профессия моя все же не репортер, мне нужно время для усвоения, период «отстоя пены», как говорили в славную и, увы, невозвратимо потерянную эпоху пивных ларьков.

Меня извиняет то, что, дожив до своих седин, я и из литературы классической многого пока не прочел. Не всего Толстого, Диккенса, Тургенева, Гончарова, «Подростка» Достоевского не читал, три четверти пьес Островского. Зато шесть раз перечитал «Щупальца спрута» писателя Иосифа Фрейлихмана. Знаете такого? Не знаете? А я знаю. И В. Попкова «Тайну голубого стакана» почти два раза читал.

Но время вроде бы у меня еще есть, лет двадцать боженька, надеюсь, накинет, не пожидится, не даст пернатому гадёнышу алконосту склевать до срока мою бедную печень. Вот и почитаю тогда без спешки то, что прочитать не успел.

А «Пятый сон Веры Павловны» мне понравился. Хорошая книжка.

Во-первых, порадовал меня Саша Рубан умным предисловием к книге. Сам он меня не помнит наверняка, мы с ним виделись в конце 90-х, когда он приезжал в Питер, в издательство, где я в то время работал и в котором вышла книга его повестей, к сожалению, не замеченная тогда и вряд ли кем-либо перечитываемая сегодня из-за общего паралича вкусов.

Рубан, кстати, один из авторов «Сибирских Афин», литературного альманаха, который в «Пятом сне Веры Павловны» выпускался на деньги А. Д. Суворова, томского подвижника-олигарха, организатора коммунистического фаланстера на территории бывшей лагерной зоны. Поэтому не исключаю возможность, что и самому Рубану приходилось встречаться на альманашных сборищах с героем книги сумасшедшим поэтом Морицем, наркоманом, алкоголиком, скандалистом и — как там про него говорится? — «дезадаптированной личностью с дилинквентным поведением», кажется, так.

Впрочем, к чему лукавить, встречался, непременно встречался, ведь образ поэта Морица списан с другого известного томского литературного хулигана Макса Батурина (1965–1997); и девушка Зейнеш — от него, и стихи, и эпистолы, да авторы «Пятого сна» этого, собственно, не скрывают, в постскриптуме к роману говорится об этом прямо.

За Батурина моя отдельная благодарность авторам (автору! Прашкевич, тебе, конечно!), не они б (он), никогда я, наверное, не прочитал бы замечательных батуринских «Ёлупней» (Макс Батурин, Андрей Филимонов. Из жизни ёлупней. Поиск в Сети по ссылке http://dargot.ru/?page_id=382), главка из которых, почти не переделанная, вошла в роман (композиционно из него выбиваясь, отчего и смотрится поначалу какой-то беззаконной кометой среди расчисленных светил прочих глав).

Александр Рубан начинает предисловие к книге с пересказа своими словами отрывка из Тита Ливия, повествующего об основании Рима.

«Если верить Титу Ливию (не столько историку, сколько поэту), мечта о справедливом мироустройстве была реализована приблизительно лет за семьсот до Рождества Христова, когда на семи холмах у реки под названием Тибр поселились Ромул и Рем с компанией отморозков, изгнанных из разных, сопредельных с этими холмами, государств. С компанией воров, грабителей, убийц, которым не повезло стать уважаемыми членами властных и торговых структур своего времени и своего пространства… И вот они, найдя друг друга, первоначальный капитал и никем не занятую территорию, решили создать и создали собственное государство.

Рим.

Это и была одна из первых коммунистических утопий.

Успешно реализованная. Просуществовавшая более тысячи лет. Сначала как царство. Потом как республика свободных и равных (где даже у последнего землепашца было не менее трех рабов). Наконец как империя, пытавшаяся овладеть всем миром».

Далее Саша Рубан перекидывает мост в настоящее:

«Осуществление мечты чревато кровью. Кровью, железом, владычеством, рабством. И за семьсот лет до Рождества Христова, и спустя два с лишним тысячелетия после. Так было. Так есть. Так будет».

И заканчивает поэтическим обобщением:

«И всегда будут поэты, никогда не совместимые с мечтой о справедливом мироустройстве. Но они будут пленяться этой мечтой и описывать стены, сквозь которые — не пробиться.

Осуществить мечту поэта — значит убить ее.

Но ни то, ни другое, к счастью (или к сожалению), невозможно. Убитая мечта бессмертна. Она живет. Она — сама — убивает».

Итак, мысль романа: рай и дорога к раю; мечта и ее осуществление.

В фильме Алексея Балабанова «Кочегар» киллер убивает «плохих» людей, а его старый друг, который работает кочегаром, сжигает их трупы в топке. Пока не обнаруживает среди «заказанных» убийце клиентов труп собственной дочери.

Тоже вариант пути к раю, обществу безгрешных людей, — уничтожить всех моральных уродов, — и вариант этот не раз прорабатывался на практике и результат имел всегда впечатляющий.

Тема цели и пути к цели в мировой литературе тема важнейшая.

Обретение потерянного рая, мечта о стране счастливых, о далеком Ультима Туле, острове в туманных морях, куда редко, но, бывает, доводят капитаны свои усталые корабли.

Умный человек понимает, что потерянный рай лишь символ, центр, направление поиска, точка приложения сил. Не в потерянном рае смысл. Смысл в поиске, в духовном пути, ведущем нас от окраин к центру. Не рай главное, а дороги, к нему ведущие.

Цель, повторяю, — символ.

Слово же «символ», для тех, кто забыл, ведет начало от греческого глагола «symballein», означающего «бросать вместе, соединять». Произошедшим от него словом «symbolon» в Древней Греции называли опознавательный знак, который получался, когда разламывали кусок кости или монету, с тем чтобы, к примеру, гонец или тот, кому посылали знак, в дальнейшем, встретившись и соединив обе части, могли опознать друг друга. В переносном смысле символ означал также отсутствующую, невидимую часть.