Дорога без привалов - Олег Коряков

Все в повести начинается с того, что трое подростков-десятиклассников с одним взрослым парнем, прежде судившимся, на пустынной ночной улице избивают подвыпившего мясника Бусыгина, причем последний получает еще и ножевое ранение. В ходе предварительного следствия выясняется, что ребята били человека неспроста: они по предложению Сережи Горшкова решили проучить подонка за его бесконечные пьяные выходки, досаждавшие многим, и нож, на который напоролся Бусыгин, принадлежит ему самому, им он хотел подколоть ребят. Но следователь не смог выяснить главное — побудительной причины нападения на Бусыгина. Лишь в ходе судебного следствия удалось установить, что этот мерзкий тип пытался изнасиловать девочку, в которую был влюблен Сережа; ребята молчали об этом, храня ее честь и достоинство. «… Следователь ошибся, полагая, что перед ним типичный случай уличного хулиганства, — размышляет судья. — Ан нет, в нашем деле типичного не бывает…»

«Типичного не бывает» — все требует тщательного, очень конкретного, индивидуального исследования. Это кредо судьи Галышева.

Собственно, и повесть-то о нем. Случай с подростками послужил автору лишь поводом и стал сюжетной основой раздумчивого рассказа о народном судье.

Владимир Васильевич Галышев избрал профессию не случайно. Еще парнишкой, пройдя войну и сложные ее переплеты, он «решил, что… самое главное судить справедливо», и потому учиться пошел на юриста. Работы у него по горло, благородной, но не всегда благодарной; автор показывает, в каком круговороте дел проходят будни судьи и сколь разнообразны «дела» — от мелкой семейной ссоры до убийств. Но ни на минуту не черствеет Галышев душой и, свято соблюдая законность, не дает дремать беспокойному стражу человечности — совести. «Всегда ли ты судишь справедливо?» — этот тревожный вопрос стоит перед ним постоянно, он слышит его от своих избирателей, от родной дочери и чаще всего задает себе сам. И потому живет в нем чувство ответственности.

«Они ждут от меня справедливости. Подсудимый стоит не передо мной, он стоит перед своим Государством. И по тому, как оно отнесется к его поступку, он будет судить о Государстве и обо всех, кто представляет его».

Наказание несет не только карательную функцию — оно воспитывает. В руках судьи острое оружие в борьбе за человеческое в человеке, за коренные принципы социалистического общества. Недаром так взволнованно говорит об этом фронтовой друг Галышева.

«Колотовкин трехпалой рукой поднял рюмку:

— За трудную вашу должность, комбат! Не вышли вы из войны. Продолжаете бой за людей».

С разными «делами» встречается судья Галышев, разные люди с разными судьбами проходят перед ним, и непрестанно приходится ему размышлять о таких нелегких и «грязных» проблемах, как борьба с мещанством, с легким, потребительским отношением к жизни, с пьянством, с корыстью и равнодушием. Вместе со своим героем размышляет автор. И мы, читатели, втянутые в круг их дум, тоже размышляем, судим…

… Уже несколько лет Виктор Александрович живет на родине — в Москве. Но писателем он остается «уральским», потому что об Урале в основном его книги, там живут его герои и его душа. Вот сейчас, уже не первый год, трудится он над большой повестью о Мамине-Сибиряке, писателе тоже «уральском», хотя жил и печатался Дмитрий Наркисович по большей части не на Урале.

Углубление В. А. Старикова в жизнь Мамина-Сибиряка было для меня, как и для многих других, несколько неожиданным.

— А я им уже более сорока лет интересуюсь, — сказал мне Виктор Александрович. — Началось это еще в тридцатых годах с поездки в Висимо-Шайтанский завод, с путешествий по Чусовой. Позднее были встречи с Борисом Дмитриевичем Удинцевым, племянником писателя, известным маминоведом. Многое дали архивные розыски в ЦГАЛИ, в Пушкинском доме, работа в Ленинской библиотеке и музее Мамина-Сибиряка в Свердловске. Вот, например, переписка отца писателя со своими товарищами…

И увлеченно, с подробностями, Виктор Александрович принялся рассказывать о документах, которые он использует в работе над повестью.

Это будет объемистый труд. Выдающийся писатель-реалист, видный и своеобразный представитель русского социального романа, убежденный демократ, Дмитрий Наркисович Мамин еще во многом не раскрыт литературоведами и биографами. Мало исследована его журналистская деятельность, плохо прочитаны вовсе не редкие при жизни писателя критические высказывания его современников, недостаточно полно рассмотрены личные, семейные взаимоотношения.

Мне довелось читать начальные главы произведения В. Старикова. Это очень интересно. Правда, говорить о неопубликованном у нас не принято. Может быть, действительно, подождать? К тому времени, когда эти мои заметки увидят свет, первая часть повести о Мамине-Сибиряке — рассказ о жизни Дмитрия Наркисовича до появления его «Золотухи» в «Отечественных записках» — должна быть напечатана на страницах журнала «Урал»…

Очень уж быстро движется время. Кажется, совсем недавно я писал статью, вызванную 60-летием В. А. Старикова. И уже прибавилось пять лет. Но важнее то, что годы эти проходят не впустую: новые свершения, новые книги. Жизнь продолжается, и впереди, как сказал сам писатель, дальняя дорога…

1975 г.

ПАВКА-КОММУНИСТ

Так называется повесть Павла Дмитриевича Соломеина о Павлике Морозове. То была его последняя работа: книжка вышла в ноябре или декабре 1962 года — 11 декабря Павел Дмитриевич умер.

Был жгучий мороз. Гроб долго несли на руках на далекое первоуральское кладбище. Процессия была густой и длинной. Могилу в проледеневшей каменистой земле вырубили глубоко. Гроб, по старинному уральскому обычаю, опустили на толстые смолевые плахи и плахами же прикрыли. Глухо падали стылые комья земли. Леденели венки. Кто-то из заводских мужиков вздохнул сдавленно:

— Вот и похоронили Павку-коммуниста…

«Павке» было пятьдесят пять, но друзья часто называли его так — как и героя его повести. И это не было случайным совпадением. Продлись жизнь того паренька из лесной деревеньки Герасимовки, не оборви ее в 1932 году зверюги в человеческом обличье, Павел Трофимович Морозов жил бы, наверное, схоже со старшим тезкой, и вместе в одной партии творили бы они свое коммунистическое дело.

В Павлике Морозове с особой резкостью и силой отразилась эпоха второй революции в деревне, свирепый пламень классовой борьбы, полыхавший в годы коллективизации. Два мира — молодой, светлый советский мир и черный мир кулачья-капиталистов — сшиблись в смертной схватке. И в кипень яростного боя отважно вступил простой деревенский мальчишка.

Он был ярым, воинствующим правдолюбом. А правда для него была одна — святая правда ленинских идей.

Он познал ее в школе, в книгах и газетах, в жизни. Она пронизала все его существо, и ей он отдал свое сердце, свою жизнь.

Алексей Максимович Горький писал в 1933 году:

«Родные по крови, враги по классу убили Павла Морозова, но память о нем не должна исчезнуть, — этот маленький герой заслуживает монумента, и я уверен, что монумент будет поставлен».

Одним из самых первых, кто позаботился о монументе герою, был Павел Соломеин.

Впервые его книга о Павлике Морозове вышла в 1933 году. Второй ее вариант под названием «Павка-коммунист», переиздаваясь, живет и поныне.

Право на это Павлу Дмитриевичу Соломеину дала его жизнь, и я хочу о ней рассказать. Ибо в ней — и эпоха, и личность незаурядного гражданина своего времени, и его литературный труд.

Родился Павел Соломеин в семье потомственного кузнеца 12 июля 1907 года в селе Сосновском Покровского района, что раскинул свои земли на юге Свердловской области. Восьмилетним мальчонкой он остался без родителей, мыкался сиротой и до 1924 года вел бесшабашную, голодную, изнурительную жизнь беспризорника. Однако чистота души и зачатки воспитания в трудовой семье не дали прилипнуть к парнишке коростам неправедности, а когда было Павлу уже под семнадцать, советская судьба раскрыла перед ним двери Маминского детдома.

Детдомовская обстановка, коллективизм были ему бальзамом. Павел стал организатором одного из первых в Покровском районе пионерских отрядов и одним из первых покровских комсомольцев. Двадцати лет он вступил в Коммунистическую партию. Поучившись в родном селе столярному делу, в 1928 году направил Павел свои стопы в областной город. В Свердловске работал он рассыльным писчебумажного склада, потом был в этом складе учеником продавца и упаковщиком книг.

Работа как работа, но была она не очень по душе. А по душе дело дала ему партия: в 1930 году Павла в числе 25-тысячников направили в деревню.

Перед отъездом он зашел к своему знакомцу Павлу Петровичу Бажову. С этим светлоглазым бородачом, который в редакции «Крестьянской газеты» заведовал отделом крестьянских писем, молодой Соломеин был связан давно: еще из Покровского района слал в газету свои заметки и корреспонденции. Бажов в то время пристально следил за происходящим на селе, в «Крестьянской газете» кроме многочисленных заметок и корреспонденций он печатал свою повесть «Потерянная полоса», очерки «В новой деревне», которые позднее составили книгу «Пять ступеней коллективизации».