Негодяй в моих мечтах - Селеста Брэдли

Он надеялся, что его маленький план, вдохновленный Бейливиком, сработает. То, что еще недавно Джеку и в голову бы не пришло применять предложение огромного служителя клуба, не ускользнуло от его внимания. Однако он понимал, когда его превосходят, а Бейливик явно гораздо быстрее приближался к завоеванию своей любви, чем Джек. Мужчина всегда должен быть готов поучиться у мастера.

Мелоди укачивала свою полузадушенную Горди Энн и напевала любимую песенку о пони. Мэдлин считала, что чем чаще ее петь, тем прозрачнее будет намек. Но Прю отказывалась верить, что у Мелоди хватит тонкой дипломатии для намеков. Она утверждала, что ребенок скорее просто ткнет пальцем в пони, и потребует купить. Джек только ждал сигнала, потому что уже купил крепкого послушного пони, чья масть в точности соответствовала масти коня Эвана, Рамзеса.

Мелоди будет его обожать, а Эван умрет от ужаса.

Тут Джеку пришло в голову, что стоит сообщить Колину и Эйдану о готовящемся сюрпризе. Прежде чем Мелоди станет хозяйкой сразу трех пони.

— У тебя чудесный голос, леди Мелоди.

— Я знаю.

Джек посмотрел на нее через плечо:

— Леди Мелоди, когда получаешь комплимент нужно сказать спасибо.

— Спасибо, — послушно повторила Мелоди и тут же поинтересовалась: — Что такое компли-минт?

— Комплимент, — старательно выговорил Джек. — Это когда кто-то говорит тебе что-нибудь приятное.

Мелоди раскрутила Горди Энн и занялась этим по новой.

— Мама поет красивее.

Руки Джека замерли.

— Правда? — Слышал ли он когда-нибудь, как поет Лорел? Нет. Она всегда держалась на втором плане, не желая соперничать с Амариллис за внимание окружающих.

Охваченный внезапным желанием услышать, как поет Лорел, Джек снова загубил узел галстука.

— Черт побери!

— Черт побери! — пропела Мелоди. — Черт побери! Великолепно! Компли-минт! — Затем, продолжая играть с куклой, рассеянно заметила: — Тебе с мамой нужно пожениться, папа. Тогда мама сможет выйти из башни.

Казалось, комната заходила ходуном. Джек оперся обеими руками на туалетный столик и сделал глубокий вдох.

Он был переполнен противоречивыми чувствами, невероятными и бурными. Он был взволнован, страстен и встревожен… все одновременно. А подспудно ощущал еще счастье и чисто мужскую панику. От этой адской смеси эмоций его замутило.

«Я ее люблю».

Разумеется, за этой звучащей, как колокол, мыслью последовало тяжкое мрачное раздумье.

«А она меня ненавидит».

Он покончил с галстуком и надел вечерний сюртук.

Повернувшись к дочери, он развел руки и спросил:

— Что ты думаешь?

Она захлопала в ладоши:

— Великолепно, папа! Горди Энн тоже думает, что ты великолепный!

Джек сглотнул слюну и понадеялся, что не услышит противоположного мнения, когда поднимется на чердак.

Лорел зажгла еще одну свечу из тех, что утром нашла на подносе с завтраком, и вернулась к книжке, которую не могла отложить. Она скорее походила на переплетенную рукопись, чем на печатный роман, и была написана четким мужским почерком.

«Я хочу, чтобы ты прочитала эту книжку… “Тень Миледи”».

Лорел еле успевала переворачивать страницы. Это была увлекательная история о храброй и умной женщине, которая хотела убежать от бешеного волка, который втянул ее запах и не желал оставить ее след.

Во время своего бегства женщина нашла любовь и поддержку одного феодального лорда, но даже лорд не мог прекратить безумную волчью погоню. Волк затащил героиню в свое логово и там запер.

Лорел читала, как волк захватил ребенка лорда… У нее прервалось дыхание, и она захлопнула книжку. Тень Миледи!

Мэдлин. Эйдан. Плохой человек…

Мелоди!

Лорел смотрела в пространство.

— По-моему, мне сейчас станет плохо, — прошептала она пустой комнате.

Это и было волчье логово. Именно поэтому Мелоди в тот первый день не хотела выходить из старого подъемника. И поэтому ей понадобились уверения и убеждения, прежде чем она согласилась провести ночь здесь, на чердаке.

Лорел взглянула на книжку. Больше она не могла прочесть ни строчки.

И не могла бросить читать ее.

Успокаивая себя тем, что и Мэдлин, и Эйдан, и Мелоди теперь в безопасности, а Джек торжественно поклялся, что плохой человек абсолютно и категорически мертв, Лорел открыла книгу и начала читать дальше.

Когда внезапно раздался стук в дверь, Лорел чуть не умерла от страха.

— Войдите, задыхаясь, произнесла она.

Вошел Джек, как обычно, что-то держа в руках. Лорел подняла на него глаза, еще встревоженные прочитанной историей.

— Уимблдон только что застрелил волка!

По какой-то причине Джек застыл на месте и долго смотрел на нее. Затем отвел глаза и подошел к постели.

— Вообще-то его зовут Уиббли-форс, А по-настоящему Уилберфорс. — Он положил на постель большую коробку и вернулся к двери. — Я вернусь к тебе через полчаса, — объявил он. — Я… я надеюсь, что оно тебе понравится.

Только когда Джек покинул комнату и запер за собой дверь, Лорел осознала, что он был одет в вечерний наряд.

И кстати, выглядел в нем чертовски привлекательно.

Хотя на лежащей, на постели коробке не было снаружи никаких отметок, по цвету и стилю она выглядела точно так же, как предыдущие со знаком «Л», только творение Лементье могла отвлечь Лорел от недочитанной книги. Однако при всей своей разумности она, прежде всего, была женщиной. И, прикусив губу, она побежала через комнату.

Когда она подняла крышку, дыхание вылетело из груди блаженным вздохом. Дрожащими руками она потянулась к коробке. Если когда-нибудь каким-то образом она встретится с Лементье лично… то расцелует его!

Это было платье. Впрочем, с тем же успехом можно было назвать лебедя уткой, как это творение из небесно-голубого шелка просто платьем! Лорел разделась донага, затем сначала натянула чулки, такой тонкой вязки, что сквозь них просвечивало розовое тело. Потом она завязала над коленями подвязки и легкими касаниями разгладила чулки.

У нее никогда не было ничего такого замечательного… а это было лишь начало!

Голубое платье было пошито изумительно. Она смогла дотянуться до пуговичек на спине, потому что оно было очень низко, даже опасно, открыто. Крохотные рукава, скорее, можно было назвать крылышками-пушинками: они едва прикрывали плечи, но вместе с тем платье сидело так идеально, что никогда бы с нее не соскользнуло.

Как смог кто бы то ни было сшить для нее подобный наряд, пользуясь в качестве мерки только парочкой ее старых платьев?

Ей не стоило принимать подарки. Это ведь подразумевало… ох, да все равно! Она уже родила от него ребенка! Насколько неприличнее может быть все остальное?