Ангел мести - Элизабет Грегг

Рид проснулся от собственного крика и вскочил, задыхаясь и обливаясь холодным потом.

Тресси в темноте крепко обняла его, притянула к себе, согревая сонным теплом своего тела.

– Боже, помоги мне! – простонал Рид, уткнувшись лицом в ее плечо.

– Тс-с, тише, тише, – шептала она, – все хорошо, родной, это просто сон. Я здесь, ты со мной, успокойся же, успокойся.

Тресси баюкала его, как ребенка, покуда он не перестал дрожать.

Они должны выдержать и это испытание – любой ценой. Она больше ни за что не покинет Рида, но и от мести своей ни за что не откажется. Должен же быть какой-то выход из этой западни. Они его найдут, обязательно найдут.

15

Джарред Линкольншир смотрел на Тресси с нескрываемым сожалением.

– Нам будет недоставать тебя, детка. Ты уверена, что так уж хочешь уехать?

Он жестко, неприязненно глянул на Рида Бэннона – тот стоял чуть поодаль, держа в руках шляпу. Без бороды лицо его выглядело куда моложе, четко очерченный рот был упрямо сжат. Тресси рада была, что он побрился.

Рид ответил Линкольнширу таким же неприязненным взглядом. Эти двое невзлюбили друг друга с первой же минуты. Тресси втайне даже позлорадствовала по этому поводу. Поделом Риду – нечего было оправдывать неприглядные поступки человека, которого в жизни не видел! И все же, хоть англичанин и был виноват перед Розой, сама Тресси не испытывала к нему ничего, кроме глубокой благодарности.

– Чем вы собираетесь заняться? – спросил Линкольншир.

– Отправимся в Баннак, – не слишком любезным тоном вмешался Рид. – Может быть, примкнем к старателям.

– И ты хочешь тащить ее с собой? – возмутился англичанин. – Старательские лагеря – самое неподходящее место для женщины! Непосильная работа, грязь, грубые нравы. Пусть Тресси останется в Вирджинии, подождет, пока ты вдоволь не натешишься старательством. – И, не дожидаясь ответа, повернулся к Тресси: – Дитя мое, будь же наконец рассудительна! Не позволяй своим чувствам возобладать над разумом. Подумай – он ведь загоняет тебя до смерти!

Тресси поразила такая горячность. Она, конечно, знала, что Линкольншир неплохо к ней относится, но сейчас он вел себя совершенно необъяснимо – словно приходился ей отцом, а не нанимателем и отчасти другом.

Тресси тронула его за руку, умоляюще заглянула в глаза:

– Пойми, Джарред, именно это мне и нужно – уехать подальше отсюда. Ничего плохого с нами не случится. Рид будет заботиться обо мне, честное слово!

– Пойдем, Тресси, – требовательно бросил Рид. Лицо его потемнело от гнева, но до открытой вспышки дело пока не дошло. Быть может, Рида удерживало ее уважение к Линкольнширу. Этот человек немало сделал для нее и Калеба. Удивительное дело – Тресси никогда не видела, чтобы Рид приходил в ярость, и прежде ей казалось, что его ничто не в силах вывести из равновесия.

Она хорошо помнила, как отец иногда впадал в гнев – лицо его багровело, кулаки сжимались, порой он мог опрокинуть стол или швырнуть чем-то в человека, вызвавшего его ярость. Как-то Тресси перепугалась до полусмерти, увидев, как отец, поспорив с мамой, в бешенстве сильно толкнул ее. О чем был спор, она уже и не помнила. Разгневанный мужчина – пугающее зрелище, тем более что гнев он слишком часто вымещает на женщине. Впрочем, Тресси любила отца, и даже такие случаи не могли тогда поколебать ее любовь. Нет, она не будет вспоминать об этом, возвращаясь мыслями в прошлое. Былая жизнь ушла бесследно – спасибо дорогому папочке! Неужели она никогда не сможет простить его?

Тресси очнулась, услышав безжалостный вопрос Линкольншира:

– А как же похороны?

Она охнула, прижав ко рту кулачки. Эту часть своей жизни она постаралась так прочно вычеркнуть из памяти, словно Калеб никогда и не существовал. Возвращение Рида наполнило сердце Тресси блаженной радостью, и меньше всего на свете ей хотелось развеять это блаженство. Напоминание о похоронах одним толчком швырнуло ее в невеселый реальный мир.

– О господи! – пробормотала она. – Я совсем забыла. Когда будут похороны?

– В эту субботу. На кладбище придет весь город. Тресси коротко кивнула.

– Мы останемся до похорон, – сказала она, даже не спрашивая у Рида, согласен ли он. Для нее это обсуждению не подлежало.

– Конечно, останемся, – эхом подтвердил Рид. – А пока Тресси будет жить в гостинице, то есть если ты не против.

– Да, но… – начала было Тресси.

Не дав ей договорить, Линкольншир круто развернулся и ушел прочь. Сапоги его звучно шлепали по весенней грязи, затем и этот звук стих.

– Я могла бы поработать на кухне, пока он не найдет мне замену, – вздохнула Тресси.

– Вот уж незачем, – отрезал Рид. – Так будет лучше всем, понимаешь?

Тресси понимала и спорить не стала.

В пятницу, ближе к вечеру, когда Тресси гостила у Розы в «Золотом Солнце», подруга сообщила, что у Мэгги, оказывается, есть для нее траурное платье.

Удивительно, что именно у Мэгги оказался такой благопристойный наряд, но Роза была занята делами по горло, и у нее не нашлось времени объяснять, в чем тут дело. Мэгги сегодня тоже была нарасхват, и прошло немало времени, прежде чем она поднялась наверх потолковать с Тресси.

Платье действительно было черного цвета, с высоким воротом и длинными рукавами. Мэгги отдала его Тресси со слезами на глазах, и та ошибочно решила, что хорошенькая брюнетка уже пожалела о своей щедрости.

– Да нет, что ты, – покачала головой Мэгги. – Просто с этим платьем связано столько печального.

– Печального? – переспросила Тресси, разглядывая платье. – Знаешь, оно очень красивое, но какое-то совершенно неподходящее для тебя.

– Потому что оно принадлежало моей матери. Мои родители были мормонами и отправились на запад вслед за Бригхемом Янгом. Было это в сорок седьмом году – то есть мне как раз сравнялось три годика. Отец и три его жены умерли. Детей постарше разобрали по другим семьям – всех, кроме меня. Я хворала, и все решили, что я скоро умру. Один из старейшин оставил меня на тракте с материнскими пожитками и письмом, в котором объяснялось, почему он так поступил. – Мэгги смолкла и дрожащими пальцами бережно погладила платье.

– Боже милостивый, Мэгги! Какой ужас! И что же случилось потом? Я имею в виду – как ты попала сюда? – Тресси подумала, что, наверно, у каждой женщины, живущей в этих краях, есть своя невеселая история.

– Маленькие девочки – ценный товар, – с горечью сказала Мэгги, кривя губы. – Особенно для некоторых мужчин и особенно в постели.

– Ох, Мэгги! – только и вымолвила Тресси, крепко обнимая подругу.

– Ничего, – процедила та, – с этим мерзавцем я посчиталась, едва только подросла. Как-то ночью он вдоволь натешился и уснул – тут-то я и выпалила ему в ухо из его же собственного ружья.