Сергей Павлович Королев - Ребров Михаил Федорович

…Точно по графику предстартовой подготовки приступили к заправке ракеты. Из дренажных отверстий предохранительных клапанов появилось белое испарение. Носитель словно ожил, и время ускорило свой бег. И снова мысль: «Правдоподобно ли все это? Не сказка ли, не сон?» — «Да, нет же, — говорю себе. — Нет! Пришел тот звездный час человечества, когда оно готово шагнуть в космос. Готово!»

Я находился на ферме установщика, на поясе, что ниже площадки у посадочного люка. Увидел глаза Гагарина. Он был спокоен.

— Будешь вести сопровождение, — напомнил Королев, хотя об этом было сказано накануне.

…Главный конструктор на то и главный, что держит в своих руках все. И чтобы это «все» было управляемо и подвластно ему, он требовал постоянной информации — точной, лаконичной и исчерпывающей.

Лицо Королева, с которого уже сошла усталость бессонной ночи, усталость ожидания и долгих размышлений, отражало уверенность. Он был собран. От его острого взгляда не ускользало ничто. И тогда я как-то по-особому ощутил, что все происходящее — не фантастика. Это реальность.

Королев направился в пусковой бункер, а я уехал на первый «НП», на станцию телеметрии. Она в ту пору размещалась в фургоне. Начался отсчет последних секунд. Не скажу, вслух я это произносил или про себя, но точно помню, что «уговаривал» ракету: «Давай, родная, трогай… Пошла, пошла… Хорошо! Хорошо идешь!»

Одновременно выдавал на громкую связь:

— Тангаж и рыскание — в норме…

— Идет устойчиво…

— Давление — в норме…

«Восток» вышел на орбиту. Первое, о чем подумал, — назовут ли сегодня имя Королева Ведь он — Главный. Авиационных конструкторов, когда поднимаются в небо созданные ими самолеты, называют поименно…

Королев не жаждал славы. Сделанное расценивал не как свой личный успех: считал, что это работа всех.

Павел Попович, тогда кандидат в космонавты:

Гагарин шел к лифту. Неторопливо, покачиваясь — скафандр стеснял движения. Железная клеть заскользила по наклонному стальному канату. С верхней площадки ферм обслуживания он еще раз помахал всем нам, оставшимся внизу у подножья ракеты.

Мне поручили поддерживать связь с бортом «Востока». Аппарат стоял на обычной тумбочке, недалеко от стартового сооружения. Примерно за полчаса до пуска «переговорную точку» перенесли в бункер. Вскоре туда спустился Сергей Павлович Королев.

Он волновался. И это было заметно. Раньше я его не видел таким. Порой он даже забывал нажать кнопку переговорного устройства. В такие моменты я говорил ему: «Сергей Павлович, нажмите кнопку, а то Юра вас не слышит».

Микрофон вздрагивал вместе с его рукой, но голос Королева был тверд. Чувствовалось, что ему немалых усилий стоит эта выдержка и желание скрыть свое волнение.

— Юрий Алексеевич, все идет по графику. Только что справлялись из Москвы о вашем самочувствии. Мы туда передали, что все нормально.

— Понял вас, — ответил Юрий. — Передали правильно.

Королев транслировал на борт весь ход предстартовой подготовки. Он вел переговоры с Гагариным и тогда, когда «Восток» находился на траектории выведения.

Через тринадцать минут после старта все, кто находился в бункере, сознанием ощутили, что первый в мире полет человека в космос начался.

Трудно пересказать, что происходило в эти короткие минуты на Земле. Сначала была тишина. Все напряженно ждали сообщений с пунктов слежения. Потом напряжение сменилось взрывом радости. Мы кричали, размахивали руками, не скрывали своих чувств. Это были и радость, и гордость, и счастье. Наш товарищ, советский человек, перешагнул грань неизведанного.

И все-таки в тот день и час мы еще до конца не поняли всю масштабность события, участниками которого довелось стать. Это пришло позже.

Таков он, взгляд на апрельский день памятного 1961-го с разных ракурсов.

ТАСС выдал сообщение без задержки. Планета ликовала. В разноязыком голосе дикторов всех радиостанций звучал один мотив: «Восхитительно! Фантастично! Невероятная сенсация! Сказочная быль!» Мир говорил о «русском чуде», пережив шок, потом бурю восторга, а вот осмысление, наверное, так еще и не пришло. Пришла ложь, а за нею — домыслы и сплетни. Покойный ныне Аллен Уэлш Даллес, один из крестных отцов «холодной войны», даже в день исторического старта нервно изрек: «Блеф все это! Мистификация. Они хотят обойти нас на словах!» И вроде неведомо ему было, что уже через пятнадцать минут после запуска «Востока» сигналы с борта космического корабля запеленговали наблюдатели с американской радарной станции «Шамия», расположенной на Алеутских островах. Пятью минутами позже в Пентагон ушла срочная шифровка. Ночной дежурный, приняв ее, тотчас же позвонил домой Джерому Вейзнеру — советнику президента Кеннеди. Заспанный Вейзнер взглянул на часы. Было 1 час 30 минут по вашингтонскому времени. С момента старта Гагарина прошло ровно 23 минуты.

Пройдут годы, и первый из землян, ступивший на Луну, скажет: «Он всех нас позвал в космос!» Это слова Нейла Армстронга. А «он» — это Гагарин.

13 апреля в городе Куйбышеве, куда прибыли члены государственной комиссии, состоялось заседание по итогам космического полета. В центре внимания был Гагарин. Он подробно доложил обо всех этапах своего рейса. Доклад стенографировался. Эта стенограмма до недавнего времени тоже имела гриф «Сов. секретно, экземпляр № 1».

Такой же гриф стоял и на 10 страницах приложения к докладу — вопросы к космонавту и его ответы на них. Оба эти документа главный маршал авиации К. А. Вершинин представил в ЦК КПСС 19 апреля 1961 года с короткой препроводительной запиской. На ней имеется такая пометка: «Тов. Хрущеву доложено 21.04.61. Шуйский».

Эти уникальнейшие свидетельства истории примечательны иным. Надо знать Гагарина, его волевой характер, его отношение к порученному, чтобы со всей глубиной понять, сколь ответственно он подошел к выполнению задания, к осмыслению происшедшего, сколь высоко его умение оценивать ситуацию в самых ее мелочах и принимать верные решения. Он скажет на Госкомиссии: «Тяжело, но терпеть можно».

«Я не ошибся в этом парне», — подумал про себя Королев. — История всегда находит лучшего исполнителя своих замыслов».

Сергей Павлович предложил закончить заседание. Он еще раз поблагодарил Гагарина за отличное выполнение полетного задания и ценнейшую информацию, привезенную им из первого космического рейса.

Оставшись один, главный конструктор затребовал запись ощущений космонавта. Ему хотелось еще раз прослушать впечатления человека, который первым из землян покинул свою планету, увидел ее со стороны и «совместил» все это с работой техники.

«..Как только погасло окошко при прохождении третьей команды, я стал наблюдать за давлением в ТДУ (тормозная двигательная установка. — М. Р.) и в системе ориентации. Оно стало резко падать… Я почувствовал, как заработала ТДУ. Через конструкцию ощущался небольшой зуд и шум… Перегрузка нарастала… Стрелки в этот момент в системе автоматической ориентации и в баллоне ТДУ сразу прыгнули на нуль… Корабль начал вращаться… с очень большой скоростью… Скорость вращения была градусов около 30 в секунду… Получился «кордебалет»: голова — ноги, голова — ноги с очень большой скоростью вращения… Только успевал закрываться от Солнца, чтобы свет не попадал в глаза. Я подставил ноги к иллюминатору, но не закрывал шторки. Мне было интересно самому, что происходит. Я знал, что по расчету это должно произойти через 10–12 секунд после включения ТДУ… по моим ощущениям, больше прошло времени, но разделения нет. На приборе «Спуск 1» не гаснет, «Приготовиться к катапультированию» не загорается. Разделение не происходит… «Кордебалет» продолжается. Я решил, что тут не все в порядке… Прикинул, что все-таки сяду… до Дальнего Востока где-нибудь сяду… Ключом я передал «ВН» — все нормально.

…Начинается замедленное вращение корабля, причем по всем трем осям. Корабль начал колебаться примерно на 90 градусов! Вправо и влево… ощутил колебания корабля и горение обмазки… Чувствовалось, что температура была высокая… Затем начался плавный рост перегрузки… По моим ощущениям, перегрузка была за 10 «ж». В глазах стало немного сереть. Снова поднатужился, поднапрягся. Это помогло, все как бы стало на свое место…»