Твоя на одну ночь - Ольга Иконникова

сделать для того, чтобы помочь тем, с кем он, возможно, когда-то сражался плечом к плечу. Прошу вас, не обижайте нас отказом.

Его взгляд смягчился, и я заметила, как задрожала его лежавшая на спинке кресла рука.

– Я не знаю, что сказать, ваша светлость, – выдохнул он, наконец, когда молчание стало слишком тягостным. – За эти пятнадцать лет я позабыл о хороших манерах. Я знаю, что должен был бы отказаться от вашего щедрого предложения…

Я протестующе вскинула руку, а Мелли охнула, и на его бледных потрескавшихся губах впервые появилось некое подобие улыбки.

– Простите, я вряд ли найду нужные слова для того, чтобы вас поблагодарить.

– Мы приехали не за благодарностью, – возразила я. – Тем более, что эти деньги предназначены не лично вам. Не сомневаюсь, вы распорядитесь ими должным образом. Не ваша вина в том, что сражавшиеся за свою родину солдаты и офицеры оказались ею не вознаграждены. Я надеюсь, что его величество всё-таки вспомнит о том, что они находятся на его попечении, и подумает об их нуждах.

Он подошел к нам и поцеловал руку сначала мне, потом – Мелли. У него были грустные глаза. И я почему-то вздрогнула, когда увидела, как пульсирует вена на его иссеченном шрамами виске.

– Я надеялся на это целых десять лет, – сказал он. – Провиант и мундиры для действующих военных и то поступают в наш гарнизон не слишком часто. Чего же говорить о тех, кто уже не состоит на службе? Королевский двор предпочитает делать вид, что их не существует. Нами восхищаются, когда идет война, но забывают сразу же, как только наступает мир.

– О, нет! – воскликнула Мелани. – Поверьте, ваша светлость, это не так! Вы не представляете, сколько людей до сих пор помнят ваши подвиги и гордятся вами!

Он улыбнулся в ответ на ее горячность.

– Благодарю вас, мадемуазель. Не буду скрывать, что мне приятно это слышать.

– Я говорила ему то же самое, – подала голос старая герцогиня, – но он не верил мне. Если его величество не считает нужным быть отцом для своих солдат, то пусть это останется на его совести. В простых людях порой больше подлинного благородства, чем в тех, кто облечен властью.

– Да, матушка, вы правы, – подтвердил генерал. – Только за сегодняшнее утро я уже дважды имел возможность убедиться в том, насколько отзывчивыми к чужой беде могут быть люди. Незадолго до вашего появления, сударыни, мне нанес визит некий барон Дюваль – военный советник короля Камрии.

Мелли выразительно посмотрела на меня – дескать, ну вот, я оказалась права насчет барона, – а у меня не хватило сил даже для того, чтобы просто кивнуть в ответ.

– Люди, с которыми мы были противниками все пять лет войны, оказались добрее и щедрее, чем те, за кого мы сражались. Он тоже привез деньги для моих солдат – нынешних и бывших. Его величеству Алану Седьмому рассказали о том, что случилось вчера в саду, и он посчитал своим долгом поддержать тех, кто пострадал, воюя с ним самим. Представляете, какая ирония судьбы?

Я мысленно похвалила Алана за столь благородный поступок.

– Есть ли в вашем госпитале хорошие доктора? – поинтересовалась я. – Я знаю одного очень неплохого лекаря, который давно мечтает сменить столицу на какой-нибудь маленький городок в горах. Если позволите, я сама буду выплачивать ему жалованье – поверьте, это не будет слишком обременительно.

– Буду вам признателен, ваша светлость, – поклонился генерал. – Наш местный эскулап уже стар и будет рад любой помощи.

– Но как так получилось, что в вашем госпитале до сих пор находятся столько уже не состоящих на службе солдат? – спросила Мелли. – Разве у них нет родных и близких, которые могли бы о них позаботиться?

Дюплесси вздохнул:

– У каждого из них – своя история. Кто-то потерял руку, кто-то – ногу, и став беспомощными, они не захотели обременять свои семьи. Они трудятся при госпитале, как могут. Сложнее с теми, кто здоров физически, но потерял на той войне свой разум – от страха или от горя. Некоторые из них сражаются до сих пор – вскакивают по ночам, размахивают палками, представляя, что это шпаги. Не думаю, что родные обрадуются, вернись они домой в таком состоянии.

Мелли воскликнула:

– Как вы неправы, ваша светлость! Да если бы я только знала, что Дидье жив… Я приняла бы его любым, поверьте!

Дюплесси посмотрел на нее с одобрением.

– Не сомневаюсь в ваших словах, мадемуазель. Но иногда мы даже не знаем имен тех, кто у нас оказался, а значит, и не можем сообщить о них родным. Среди людей в моем гарнизоне есть один офицер, который здоров и физически, и духовно, но полностью потерял память. Он не помнит ни своего имени, ни местности, откуда он родом. Когда-то его нашли на поле боя местные жители. Он долго находился без сознания, а когда пришел в себя, то его память была чиста как еще не использованный художником холст. Доктор говорит, что память может вернуться к нему внезапно или вовсе не вернуться никогда.  При этом он в здравом рассудке и полон желания оставаться военным – я даже зачислил его на службу под именем Шарля Дижона.

– Какая грустная история! – Мелани уже не пыталась сдержать слёзы. – Но хорошо, что он обрел в вас поддержку. Он выполняет свой долг и чувствует себя полезным.

– Именно так, мадемуазель, – подтвердил генерал. – Это отличный парень, и я всячески пытаюсь хоть как-то пробудить его память. Я даже намеренно взял его с собой в Луизану, надеясь, что он сможет узнать какой-нибудь город или деревушку, через которые мы проезжали. Но нет – ни столица, ни провинции не показались ему знакомыми. Наверно, он родом с совсем другого конца Эльзарии.

– Он весьма симпатичный молодой человек, – сказала герцогиня Дюплесси, – и мне тоже искренне жаль, что он не знает, кто он такой. Но довольно о грустном! Я очень рада, сударыни, что вы посетили нас. Я давно уже никуда не выезжаю. Я непременно пригласила бы вас бывать у нас в гостях запросто, но через несколько дней мы с сыном покидаем столицу. Да-да, мы продаем особняк и отправляемся на границу! И нет, я ничуть об этом не жалею! Я уже не надеялась свидеться с сыном, но