Домашние правила - Джоди Линн Пиколт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я также помню, как Джейкоб опрокинул высокий стульчик, на котором сидел малыш Тэо, когда я отказалась дать ему еще стакан шоколадного соевого молока. Я помню момент, когда он затискал хомяка до смерти.
Матерям положено всячески поощрять своих детей. Матерям положено верить в своих детей, несмотря ни на что. Матери будут лгать себе, если понадобится, чтобы сделать это.
Выйдя из дому, я бреду по подъездной дорожке в ту сторону, куда убежал Тэо и зову его:
– Тэо!
Голос звучит как чужой.
Сегодня я намотала 193 мили на своей машине, съездив в Спрингфилд, домой и обратно. В пять тридцать я снова в тюрьме, у входа для посетителей. Рядом со мной стоит Оливер Бонд. Он оставил мне голосовое сообщение на телефоне, велев встретиться с ним здесь и объяснив, что он организовал для меня специальное посещение, пока разбирается с долгосрочным планом визитов.
Услышав это, я так обрадовалась, что даже не задумалась о смысле слова «долгосрочный».
Сперва я едва узнаю Оливера. Сегодня он не в костюме, как вчера, а в джинсах и фланелевой рубашке. От этого он выглядит еще моложе. Я смотрю на свою одежду – так я оделась бы на рабочую встречу в редакции. Что заставило меня думать, будто для похода в тюрьму нужно принарядиться?
Оливер ведет меня к посту охранника.
– Имя? – спрашивает тот.
– Эмма Хант, – отвечаю я.
Дежурный поднимает взгляд:
– Нет, имя того, к кому вы идете.
– Джейкоб Хант, – встревает Оливер. – Мы договорились о посещении через начальника тюрьмы.
Охранник кивает и протягивает мне планшет со списком, где нужно расписаться. Просит мои права.
– Отдайте ему ключи от машины, – говорит Оливер. – Они будут у него, пока вы внутри.
Я отдаю ключи дежурному и подхожу к рамке металлодетектора.
– А вы не пойдете?
Оливер качает головой:
– Я подожду здесь.
Появляется второй охранник, ведет меня по коридору. Вместо того чтобы завернуть в комнату, где стоят столы и стулья, он отводит меня за угол, в маленький закуток. Сперва я думаю, что это кладовка, но потом понимаю: нет, это кабинка для посещений. Табурет придвинут к окну, сквозь которое видна точно такая же каморка. На стене висит трубка переговорного устройства.
– Думаю, это какая-то ошибка, – говорю я.
– Никаких ошибок, – отвечает мне охранник. – Для находящихся в заключении под защитой возможны только бесконтактные посещения.
Он оставляет меня в крошечной комнатушке. Оливер знал, что я увижу Джейкоба только через стекло? И не сказал, чтобы не расстраивать меня, или у него не было этой информации? И что значит «заключение под защитой»?
Дверь в комнатке за стеклом открывается, и вдруг появляется Джейкоб. Охранник указывает ему на телефон на стене, но Джейкоб увидел меня сквозь стекло. Он прижимает к нему ладони.
На рубашке у него кровь, и в волосах тоже. На лбу – ряд фиолетовых синяков. Костяшки пальцев ободраны, он стучит рукой по бедру как сумасшедший и пружинит на пальцах ног.
– О, малыш, – тихо говорю я и указываю на трубку, которую держу в руке, а потом на то место, где у него должна быть такая же.
Джейкоб не берет ее. Он бьет ладонями по разделяющему нас пластику.
– Возьми телефон! – кричу я, хотя он меня не услышит. – Возьми его, Джейкоб!
Вместо этого он закрывает глаза, потянувшись вперед, прижимается щекой к окну и расставляет руки в стороны как можно шире.
И я понимаю, что Джейкоб пытается обнять меня.
Тогда я кладу трубку и делаю шаг к окну. Повторяю его позу, так что мы становимся зеркальными отражениями друг друга, разделенными пластиковой стеной.
Может быть, для Джейкоба это всегда так: он пытается войти в контакт с людьми и ему это не удается. Может быть, мембрана между человеком с синдромом Аспергера и остальным миром – это не невидимая прослойка из электронов, а прозрачная перегородка, которая позволяет испытать лишь иллюзию чувства вместо настоящего ощущения.
Джейкоб отступает от окна и садится на табурет. Я беру трубку телефона, надеясь, что он последует моему примеру, но Джейкоб избегает контакта глазами. Наконец он берет трубку, и я вижу мгновенную радость, которая в детстве распространялась по его лицу, когда он обнаруживал что-нибудь страшное, но интересное и приходил поделиться со мной. Джейкоб вертит в руках трубку телефона, потом подносит ее к уху:
– Я видел это в «Борцах с преступностью». В той серии, где подозреваемый оказался каннибалом.
– Привет, малыш, – говорю я и заставляю себя улыбнуться.
Сидя на табурете, Джейкоб раскачивается. Пальцы свободной руки дергаются, будто он играет на невидимом пианино.
– Кто тебя ударил?
Джейкоб осторожно прикасается ко лбу:
– Мамочка? Мы можем пойти домой?
Я точно знаю, когда в последний раз Джейкоб называл меня так. Это случилось после выпускного в средней школе, когда ему было четырнадцать. Он получил аттестат и, подбежав ко мне показать его, сказал: «Мамочка». Остальные дети, услышав его, захохотали. «Джейкоб, – дразнили они, – твоя мамочка пришла забрать тебя домой». Слишком поздно он сообразил, что, когда тебе четырнадцать, чтобы выглядеть круто перед своими приятелями, нужно подавлять искренние чувства.
– Скоро, – говорю я, но получается не утверждение, а вопрос.
Джейкоб не плачет, не кричит. Он просто роняет трубку и опускает голову.
Я автоматически тянусь к нему, но моя рука натыкается на плексиглас.
Голова Джейкоба чуть приподнимается и снова падает. Лоб ударяется о металлическую полку. Он бьется об нее снова.
– Джейкоб! Не надо!
Но он, конечно, не слышит меня. Трубка болтается на металлической пуповине.
Джейкоб продолжает биться головой о полку под окном. Я открываю дверь кабинки. Снаружи стоит охранник, который привел меня сюда.
– Помогите! – кричу я.
Он глядит поверх моего плеча: что там делает Джейкоб? После чего бежит по коридору, намереваясь вмешаться.
Я вижу через окно кабинки, как он и другой охранник хватают Джейкоба за руки и оттаскивают его от окна. Джейкоб кривит рот, но я не могу понять, кричит он или плачет. Руки ему заломили за спину, чтобы надеть наручники; один из охранников толкает его в спину.
Это мой сын, и с ним обращаются как с преступником.
Охранник возвращается ко мне, чтобы отвести к выходу из тюрьмы.
– С ним все будет в порядке, – говорит он мне. – Медсестра дала ему успокоительное.
Когда Джейкоб был младше и больше склонен к нервным срывам, врач прописал ему оланзапин, антипсихотическое средство. Оно избавило его от вспышек раздражения, а также лишило личности, точка. Я заставала сына сидящим на полу в спальне, один ботинок надет, второй валяется рядом, безучастный взгляд устремлен в стену. Когда у него начались приступы судорог, мы перестали давать ему это лекарство и больше не экспериментировали ни с чем подобным.
Я представляю, как Джейкоб лежит на полу в камере, зрачки расширены, взгляд блуждает, он то отключается, то приходит
