СПАСАТЕЛИ ВЕЕРА - Василий Головачёв

— Ты получил все, что хотел, Посланник, — раздался ее низкий, гортанный голос. — Теперь моя очередь. Сними свою кольчугу, она тебе не понадобится до утра.

Кровь бросилась в лицо Никиты. Раскрепощенное дитя своего времени, он не был ханжой и понимал свободу отношений между мужчиной и женщиной так же, как и его современники и сверстники, но и воспитан он все же был хотя и в театральной среде, но не без романтики и веры в чистоту и святость. К тому же урок Гиибели не пропал даром: ему дали звонкую пощечину, и звук ее до сих пор стоял — не в ушах — в сердце. Но главным обстоятельством, сквозь призму которого он пытался смотреть на события вокруг, была Ксения. И все же… и все же он не мог просто сказать «нет» и уйти. Простота отношений полов в этом мире была подготовлена тысячелетием морального раскрепощения, основанием которому служила этика жестокого патриархата, и отказ мужчины высокородной даме, да еще жрице, воспринимался здесь как смертельное оскорбление. Отказ этот следовало готовить исподволь, с одновременной попыткой объяснить положение.

— У нас разные системы восприятия, — хрипло сказал Никита, невольно раздевая глазами женщину… хотя что тут было раздевать? — И разные системы ответственности.

Тааль склонила голову к плечу:

— Да, ты тоже колдун, как и твой слуга: я слышу два голоса.

— Он не слуга — он мой друг. Можешь называть его оруженосцем или лучше Наблюдателем.

— Поясни, что ты имел в виду — насчет систем ответственности. Впрочем, не надо, ты слишком много говоришь, Посланник. Раздевайся, пока я не приказала тебя раздеть.

— Вряд ли это удастся, если я не захочу.

— А ты не хочешь? — В голосе женщины одновременно прозвучали ирония, удивление и гнев.

— Не могу, — коротко ответил Никита. — У меня есть девушка… я люблю ее. А по нашим земным понятиям, то, что может между нами произойти, — предательство по отношению к ней.

— Ты лжешь, Посланник! — Не голос — лед. — Я кое-что знаю о морали землян, иначе не была бы Наблюдателем. Земной мужчина может любить двоих и троих, много. Ты смеешься надо мной? Или причиной отказа служит маска? — Тааль вдруг щелкнула застежкой и сорвала маску с лица. На Сухова глянуло странное, прекрасное и одновременно страшное лицо: одна половина его, белая, чистая, идеально красивая, напоминала маску — мраморную, безжизненную, с застывшим глазом, а вторая была багрово-синей, сведенной судорогой, с пылающим черным глазом, полным гнева и тоски, презрения и ярости.

Сухов невольно отшатнулся.

Тааль засмеялась сквозь рыдание, но тут же взяла себя в руки, захлопнула маску, сказала с презрением:

— Я так и знала: ты такой же, как и все. Иди. Завтра вы умрете… если не поможет Ягуар. Ты не Посланник, ты его бледная тень.

Никита вспыхнул, хотел ответить резкостью, потом решил извиниться, утешить женщину, попытаться сказать что-то в свое оправдание, но все слова были бы лишними сейчас, и он промолчал, повернувшись, чтобы уйти.

— Подожди, — повелительно окликнула его жрица. — Возьми для своей девушки… если она существует. Это муиски.

Никита подошел к Тааль на ставших ватными ногах, принял из ее руки красивую, изумительно тонкой работы золотую заколку в виде крокодильчика с четырьмя глазами-изумрудами. Рука женщины дрогнула, Сухов почувствовал ее порыв, и страсть, и сердцебиение, однако поцеловал руку.

— Вы очень красивая, Тааль!

— Я знаю, — снова рассмеялась жрица с горечью и гневом. — Но ты отказал мне!

— Я отказал себе! И когда-нибудь я вернусь, чтобы вылечить тебя. Артхурон, то есть заклятие и наговор, снимается, кто бы его ни сотворил.

— Только не заклятие Семерых!

Никита вздрогнул.

— Так заклятие… сотворила… Семерка магов?! За что?!

Тааль отступила в глубину комнаты, сделала отталкивающий жест.

— Мой первый муж — Вуккуб, я ему помогала во всем. А теперь уходи!

Никита постоял немного, плохо соображая, что к чему, помотал головой, упрямо набычился.

— Тогда я приду с другой Семеркой. Жди.

Он, как слепой, повернулся и вышел в коридор, где его поддержала рука служанки. Он не помнил, как дошел до своей спальни, которую в тревоге мерил шагами Такэда. Не отвечая на вопросительно-озабоченные взгляды, Сухов разделся и лег, даже не глянув на эрцхаор, тускло мерцавший вишневым огнем. В голове царил сумбур, мысли разбежались, а из чувств преобладали безмерное удивление и растерянность. Лишь через минуту до Никиты дошло, что Толя трясет его за плечо и что-то спрашивает. Тогда он выслушал вопрос и убил Такэду одной фразой:

— Она — бывшая жена Вуккуба!

 ВЕРШИНА 4. ВОИН—МАСТЕР

 Глава 1

Никита спал уже вторые сутки после боя с индейскими профессионалами мбоа — мастерами единоборства — и бегства в темпорал.

Уснул он мгновенно, как только они вывалились из кокона станции хроносдвига в новом мире и нашли пристанище. Сначала лицо его было измученным и бледным, к тому же бородка и усы старили танцора, прибавляя ему лет двадцать. Но потом, сутки спустя, лицо Сухова разгладилось, успокоилось, порозовело, сны перестали отражаться на нем, как облака на водной глади, и Такэда, не отходивший от временной постели друга почти ни на минуту, позволил себе расслабиться.

Поразмыслив, он сделал вывод: и на этот раз кто-то помог им спастись. Бой был дик и непредсказуем, но они не получили ни одной царапины! Разве что дошли до той степени изнеможения, когда организм начинает расходовать биоэнергетику, сжигая себя. Правда, именно этот режим, имеющий в спортивной медицине название «красный коридор», и помог им выжить. «Коридор» включил резерв сверхмобилизации Сухова, а тот, в свою очередь, родовую память и Весть. И все сразу изменилось.

Такэда еще раз глянул на заросшее спокойное лицо Никиты, лицо типичного молодого росса, и вышел из хижины, построенной неизвестно кем и неизвестно когда.

Хижина стояла на острове, окруженном гигантским болотом. Таких болот инженер еще не видел, хотя и знал об их существовании: тысячи квадратных километров грязи, кочек, редких мшистых островков, луж и бездонных трясин, тысячи соленых пятен, пузырящихся газом колодцев, странная флора всех оттенков синего и зеленого цветов и неизвестная фауна. Себхра. Болото-океан до горизонта и за ним казался противоестественным образованием, а хижина и вовсе подарком судьбы. Сложенная из желтых пористых брусьев, без окон, с единственной дверью, она вызывала недоверие и желание попробовать материал ее стен на вкус, однако внутри нее было сухо и тепло, а постели из мха и длинных сухих водорослей делали ее по-домашнему уютной, и беглецы не стали искать другого пристанища.

— Может быть, это детище еще одного беглеца по хронам, — предположил Такэда, когда они вышли из темпорала. Сухов ничего в ответ не сказал, ему было все равно.

Такэда глянул на холм невдалеке, внутри которого скрывался темпорал. Холм как холм с виду, и все же что-то в нем было не так. Форма? Порода, из которой он сложен? Странное дерево наверху, похожее на сросток антенн? Не менее странные камни? Да, наверно… хотя и не очевидно. Что еще?

Толя покачал головой, досадуя на бедность фантазии, и присел на камень у хижины. Мысли снова вернулись к последним событиям суточной давности…

Утром пятеро воинов-гигантов отвели их в трапезную, где гости отведали блюдо из кумара — сладкого картофеля — и запили каким-то хмельным напитком, от которого у обоих закружилась голова и задрожали ноги. На вопрос: «Что это за отрава?» — девушка-прислужница коротко ответила: «Хаома», — и Такэда успокоил танцора:

— Это напиток бессмертия, если верить Тааль. Еще его называют напитком неуязвимости. Приготавливается из плодов лианы асавати, которая плодоносит раз в семь лет.

— Ничего себе «неуязвимость» — ноги разъезжаются и глаза в кучу!

— Сейчас пройдет.

И верно, отрицательные ощущения вскоре прошли, Никита почувствовал необыкновенную легкость во всем теле и прилив сил. После завтрака те же бесстрастные воины повели пленников по улицам города пешком, словно затем, чтобы те могли в последний раз полюбоваться архитектурой, ее великолепными барельефами, скульптурными и каменными стрелами и цветными изображениями воинских и охотничьих сцен. Но свернули не ко дворцу Повелителя Дома Утренней Зари, а к реке, спускавшейся в долину уступами. Верховная жрица храма Науатль так и не появилась.

Дома вскоре кончились, мощенная плитами дорога шла между двумя стенами, и вскоре стал слышен какой-то мерный шум, принятый пленниками сначала за шум реки. Но вот дорога повернула очередной раз и вывела процессию на площадь, похожую на стадион.

Овальная чаша площади с трех сторон была окружена широкими ступенями, на которых стояли тысячи индейцев, мужчин и женщин, а четвертая обрывалась уступом в реку. Тихий говор множества людей и приняли пленники за шум реки. В центре овала, выложенного шершавыми каменными плитами кирпичного цвета, неподвижно и грозно стоял ровный квадрат индейских воинов, одетых в блещущие золотом доспехи, такие же были на Тааль, когда она забирала пленников, и Никита почувствовал, как екнуло сердце. Наверное, это и были профессионалы мбоа, Богоизбранные, с которыми предстояло сражаться.