Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— Я заказал ужин, — подпёр он плечом косяк и нервно сглотнул, — если хочешь, спустимся в ресторан, если нет — принесут сюда.

— А если я не хочу есть? — остановилась я перед ним. — Этот вариант не рассматривается?

— У-у, — отрицательно покачал он головой. И приподнял одну бровь. — Но мы можем перебраться ко мне. Тут недалеко. Ты в этой, не знаю, как называется, — показал он рукой на мою длинную футболку с капюшоном, — охренительно сексуально выглядишь.

— Правда? — усмехнулась я. — Я в ней сплю.

— М-н-н, — простонал он. — Не произноси при мне слова «сплю», «кровать», «хочу», «на мне нет белья» или это закончится плохо.

Я демонстративно оттянула на груди футболку, заглядывая внутрь. Нет, белья на мне не было. Но он же знал. Да и я не надела его специально. И вдруг поняла, что мне чертовски нравится его мучить. Впрочем, это он тоже знал. Знал, что заслужил. Знал, что вытерпит что угодно. И, конечно, просто позволит мне. А я безбожно этим воспользуюсь.   

— То есть, если я пойду в ресторан так, ты не будешь против?

— Если так тебе удобно — конечно, нет.

Он поднял с пола большого белого медведя, посадил его на диванчик и присел рядом.

— Ждёшь, что я буду переодеваться при тебе? — смерила я его взглядом.

Он замер, доставая из кармана телефон, всем своим видом давая понять, что это не пришло ему в голову, но сейчас идея ему нравилась.

— Конечно, — убедительно кивнул он и достал телефон. — А ещё твоего решения. Мы спустимся или останемся здесь?

Напряжённо выпрямился, отклоняясь к стенке, потому что я встала между его ног и упёрлась коленками в диван, глядя на него сверху-вниз. Потянула за галстук.

Моцарт поднял палец, словно говоря мне: одну секунду!

— Дверь открыта, — назвал он номер своей квартиры, — сервируйте ужин там.

А потом уронил телефон, подхватил меня на руки и в одно движение положил спиной на кровать.

Скорость, с которой он срывал с себя одежду, получив моё молчаливое согласие, позавидовали бы спринтеры.

Разлетелись пуговицы рубашки. Упали на пол брюки. Я выскользнула из футболки, как бы она ни называлась, сорванной через голову.

— Скажи «нет» пока я ещё могу остановиться, — прошептал он, горячо выдохнув в шею.

— Да, — подняла я руки над головой и выгнулась, уступая.

Уступая ему и ещё двум товарищам по имени «прогестерон» и «эстроген».

Может быть, их имена звучат скучно и совсем не так сексуально, как их отголоски в моём теле, но тебе чертовски повезло, Моцарт, что против вас твоих мне не устоять.

— Будет быстро и жёстко, — прикусил он мочку уха, проложив дорожку жадных горячих поцелуев по моему телу. — Дольше я просто не смогу. Я адски соскучился.

— Мне чертовски нравится твой план, — обхватила я его ногами.

И одним прицельным снайперским ударом, и в несколько глубоких толчков была отправлена в нокаут немедленно. Вскрикнула, содрогнулась всем телом и улетела куда-то далеко-далеко, откуда не хотелось возвращаться, подчиняясь его рукам, его глазам, его словам…

— Детка, какая ты… Как я… — он мучительно выдохнул. — Спасибо!

Осторожно опустился рядом, и тяжело дыша, завалился на спину.

Я перекатилась на бок, чтобы на него посмотреть. Сердце сжалось: на животе алела свежая рана, даже две, словно его проткнули насквозь. Это плюс к старой ране от пули и шраму от операции. Я с трудом сдержалась, чтобы не прикоснуться к ними пальцами.

Мой воин, рыцарь, викинг. Самурай.

Мой повелитель прогестеронов и эстрогенов!

— Не расслабляйся, Моцарт! — улыбнулась я. — Это был только первый раунд.

— Но за первый я заслужил хотя бы поцелуй? — поймал он меня и подтянул к себе.

— Конечно, а ещё ужин, — сочно чмокнула я его в щёку. — И спасибо за цветы!

— Всегда пожалуйста, леди Моцарт, — положил он руку на мой ещё такой плоский живот. Горячую, тяжёлую, тёплую.

Руку отца. Руку мужчины, которого я любила, люблю и, боюсь, никогда не смогу разлюбить… и никогда не устану мучить.

— Леди Моцарт? — я оперлась локтями и теперь смотрела на сетку голубоватых вен на его сильной большой руке, что нежно гладила мою кожу. — Забудь. Это теперь просто секс. И отношения двух взрослых людей, которые нас ни к чему не обязывают.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 36. Моцарт

— Нет, — упрямо твердил я, скармливая ей салат со своей вилки. — Никаких «только секс». Ничего не хочу об этом слышать.

Мы перебрались в мой номер. Вокруг горели свечи. В маленьком фонтанчике, создавая романтический уют, булькала вода. Смятые шёлковые простыни, на которых второй раунд, долгий и нежный, закончился моей полной и окончательной победой, и, как водится, фейерверком, которым взорвалась моя петарда в её благословенном теле.

Но моя коварная бандитка уложила меня на лопатки сегодня уже дважды: сначала, когда сказала, что ждёт ребёнка. Потом, когда заявила, что мы даже не пара. Что новый уровень наших отношений — исключительно горизонтальный и в топку всё остальное.

 — То есть ты считаешь можно просто сказать: забудь меня, малыш. А потом вернуться, и всё будет по-прежнему? — облизала она вилку так, что я резко почувствовал, что готов к третьему раунду.

 — Я хотел поступить правильно, малыш, — снова подцепил я политые соусом листья салата, руколы и креветку, но Женька отказалась, хотя я держал, подставив ладонь. Даже здесь потерпев фиаско, я отправил салат обратно в тарелку. — Я не хотел тебя обижать! Не хотел делать больно! — умоляюще смотрел я на неё.

— И всё же сделал, — легко соскользнула она с постели, где мы самым негигиеничным образом устроили ужин.

Я повесил голову. Если бы только был другой способ: безболезненный, с анестезией.

Но, увы, я его не знал.

Она была права. Грёбаная Ева её так не задела, как ранили мои слова. Мои чёртовы слова, за которые я проклинал себя каждый день. Особенно теперь, когда вышел.

Тогда, оттуда, с той стороны всё выглядело совсем по-другому.

Женька выдернула из-под меня простынь, чтобы прикрыться:

— Ничего уже не будет по-прежнему. Не спорь со мной напрасно.

Пройдя через всю комнату, она открыла дверцу холодильника и теперь изучала содержимое бутылок.

— Я и не собирался. Тебе нельзя волноваться. И пить виски тоже, — подал я голос, когда, проведя ревизию, она остановилась на квадратной залитой красным сургучом бутылке.

— Давай, теперь поучи меня как быть беременной, — равнодушно вернув на место бурбон, она достала гранатовый сок.

Она восхищала, удивляла, поражала и убивала меня одновременно.

Я её не узнавал. Я сходил по ней с ума. Но это новое Солнце нещадно жгло, жалило, иссушало и пугало меня до чёртиков. Мне думалось, это я выйду из тюрьмы другим человеком: сломленным, недружелюбным, недоверчивым. Но, наверное, я всегда таким был, поэтому чувствовал радость полной грудью, ощущал, как сладок воздух свободы, как прекрасна и удивительна жизнь, и наслаждался.

А она… Из порывистой, искренней, милой девочки она стала даже не женой Моцарта, она стала Леди Моцарт, Моцартом в юбке, наводящим ужас даже на меня.

— Чёрт бы тебя побрал, Женька, — покачал я головой, глядя как она обливается соком, глотая его прямо из бутылки.

— Я уберу, не переживай, — оценила она стекающие по груди бордовые потоки.

— Уборщица уберёт, — потянул я её к себе. — Я не об этом. Хотя бы поговори со мной. Ну нельзя же всё сводить только к сексу.

— Правда? — она вытерла рукой губы и вручила мне бутылку. — Жаль. Потому что это меня очень даже устроило бы. Но нет, так нет.

Она равнодушно пожала плечом и сбросила на меня простынь.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Жень! — подскочил я.

Путаясь в чёртовой тряпке, шагнул к столу, чтобы поставить на него бутылку. И едва успел остановить свою бандитку у балконной двери.

Было что-то бесовское в этих кровавых потёках сока на её обнажённом теле. Что-то от «Мастера и Маргариты». Эта дьявольская улыбка. Это ранящее безразличие. Холодность. Прямота. Пугающая откровенность.