Бог, человек, животное, машина. Поиски смысла в расколдованном мире - Меган О’Гиблин

и они достигают ее, уцепившись за носителя и взломав его репродуктивный механизм для своих собственных целей. То, что в теории культуры, где человеку отводится роль пассивного объекта, настоящими активными субъектами оказываются идеи, у которых обнаруживаются «цели» и «намерения», обычно объясняют как «фигуру речи».

Когда Рашкофф начал писать о «вирусных медиа», интернет был в самом расцвете своей бурной юности. Как многие в то время, Рашкофф верил, что сетевая Вселенная сулит множество благ людям, «обделенным традиционной политической властью». В теории система, где неизвестны ни личность, ни статус пользователя, представляется радикально демократичной. В теории она должна нивелировать существующие иерархии и создать равные условия для всех игроков, так что особенно удачные идеи естественным образом достигнут успеха – совсем как самые удачные гены одерживают победу под равнодушным взглядом природы. Однако к 2019 году Рашкофф стал настроен пессимистично. Слепая логика сети оказалась не так слепа, как думалось когда-то, – или, точнее, она легко поддавалась манипуляциям со стороны тех, кто отнюдь не был обделен ресурсами. «В наши дни низовые партизанские практики медиаактивистов оказались в руках могущественнейших корпораций, политиков и пропагандистов», – пишет он в своей книге «В команде с людьми». Более того, оказывается, что слепота системы не гарантирует ее справедливости. В высококонкурентной медиасреде показатели успеха стали чисто количественными – просмотры страниц, клики, лайки, – и поэтому потенциал распространения ценится выше качественного и достоверного содержания. «Неважно, каких взглядов придерживаются люди, важно, чтобы мем зацепил их и они распространили его дальше», – пишет Рашкофф. Однако самые удачные мемы вовсе не апеллируют к нашему интеллекту. Так же как новые вирусы распространяются за счет организмов, которые еще не выработали необходимый иммунный ответ, так и самые эффективные мемы, минуя рассудок, воздействуют непосредственно на наши «самые автоматические импульсы». Эта логика заложена в алгоритмы социальных сетей, где наибольшим успехом пользуется контент, вызывающий у пользователей самые крайние эмоции (от ужаса до восторга). В сочетании с таким же слепым и бескомпромиссным диктатом свободного рынка эти тенденции порождают, по выражению одного журналиста, «глобальную борьбу за внимание в режиме реального времени».

Весной 2020 года, когда COVID-19 делал первые шаги по Соединенным Штатам, Пол Эли опубликовал в журнале The New Yorker статью о том, как прочно за последние два десятилетия в нашу культуру вошли образ вируса и связанная с ним терминология. По мере того как одна сфера за другой, от развлечений до журналистики и издательского дела, поддавалась соблазну больших чисел и мгновенного распространения, виральность начала восприниматься как нечто такое, к чему следует стремиться. Мы успели забыть, что используемые нами термины заимствованы из эпидемиологии: «кривая», «точка перегиба». Вместо этого мы пели дифирамбы и старались подражать тем, кто был наделен властью делать информацию вирусной. Как отметил Эли, термин «инфлюенсеры» (прозвище тех мастеров виральности, которые зарабатывают на своих постах в социальных сетях) происходит от того же корня, что и «инфлюэнца». Подобно тому как Сьюзен Сонтаг предостерегала от искушения использовать рак и СПИД как метафоры, Эли полагает, что повсеместное распространение метафоры вируса внушает беспокойство.

«Возможно, наша любовь к вирусу как метафоре мешает нам воспринимать вирусы как потенциально опасные, даже смертоносные, биологические явления, – пишет он. – И, напротив, можно предположить, что из-за неготовности воспринимать вирусы буквально мы не особенно настаиваем на соблюдении стандартов и практик, которые могли бы предотвратить их распространение».

Это наблюдение оказалось пророческим, хотя у повсеместного распространения метафоры вируса есть и другие, не столь очевидные, но едва ли не более опасные последствия. В мире, где корреляции, петли обратной связи и другие сетевые эффекты становятся самостоятельной реальностью, наиболее востребованными экспертами оказываются не люди, которые разбираются в биологии вируса (в смысле болезни), а тренды и модели, отслеживающие последние новости о нем. Погружаясь в воронку ужаса, в которую превратились социальные сети в начале пандемии, невозможно было не наткнуться на какого-нибудь вундеркинда из Кремниевой долины: он не спал всю ночь, анализируя открытые массивы данных, и теперь охотно делился графиками своих прогнозов. Один (реальный) специалист по вирусам объявил это явление катастрофой в области общественного здравоохранения – «эпидемией кабинетных эпидемиологов». Эта пандемия самопровозглашенных экспертов продолжала развиваться параллельно с реальной пандемией, и часто создавалось впечатление, что разрушения, которые они несут, сопоставимы по масштабам. Самым ярким, но отнюдь не единственным стал случай технологического стартапа Nomi Health: он получил госконтракт на $80 млн и должен был отвечать за тестирование на коронавирус в четырех штатах, но быстро развалился из-за неграмотного планирования и нехватки оборудования (у основателей не было опыта работы в медицине).

Одной из первых ласточек этой опасной тенденции стал широко разошедшийся пост Аарона Джинна, 32-летнего «хакера роста», который специализируется на вирусной популяризации новых технологических продуктов. Если бы за наше внимание не боролось столько вещей одновременно, этот случай мог бы послужить нам предупреждением. Джинн назвал коронавирусную панику «истерией» и заявил, что она возникла из-за ошибочного подхода к обработке данных. «Вирусы, данные и рост – это то, чем я занимаюсь профессионально», – написал он. Рассмотрев в своей статье данные CDC[76] и ВОЗ, он пришел к выводу, что имеющиеся модели опираются на «метрики тщеславия» – так называют тип данных, которые взяты вне контекста и поэтому легко подгоняются под нужные результаты (часто «метриками тщеславия» пользуются стартапы, чтобы создать иллюзию своего быстрого и успешного роста). Казалось бы, человек, хорошо понимающий, как опасно бывает изымать данные из контекста, должен подумать, прежде чем переносить логику развития стартапов на глобальную пандемию – но автор, похоже, не осознал иронию ситуации. Заранее предупреждая возможную критику, связанную с тем, что он не является эпидемиологом, Джинн апеллировал к основополагающему принципу кибернетики: информация – это универсальная метафора, а ее структуры и модели остаются одними и теми же в различных дисциплинах. «Данные – это данные, – сказал он. – Необязательно иметь диплом специалиста, чтобы понимать, что показывают и чего не показывают данные. Цифры универсальны».

Как бы в подтверждение того, что Джинн и правда мастерски разбирается в вирусах, статья распространялась с огромной скоростью – за двадцать четыре часа она набрала 2,6 млн просмотров, – хотя ее популярность в конечном счете только доказала, что в борьбе за выживание в интернете ни правда, ни точность не являются преимуществами. Всего через несколько дней после публикации статьи Medium принял решение ее удалить – после того как выяснилось, что в посте есть ряд несостыковок и ошибок, объяснявшихся тем, что его автор ничего не смыслил в медицине и инфекционных заболеваниях. Кроме того, в 2012 году Джинн участвовал в президентской кампании Митта Ромни, занимаясь агитацией в соцсетях, а также оказался соучредителем консервативной НКО, которая заявляет своей целью развитие свободных рынков и «преодоление