В переулках Арбата - Александр Анатольевич Васькин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напрасно пишут, что это был элитный роддом для партноменклатуры, это не так. Другое дело, что «у Грауэрмана», наравне с простыми советскими трудящимися, рожали в том числе жены и дочери членов Политбюро, например супруга народного комиссара внешней и внутренней торговли СССР Анастаса Микояна.
Можно сказать, что и само здание родильного дома сохранилось благодаря его заступничеству.
В своих мемуарах Микоян рассказывает, как 1 сентября 1927 года его жена Ашхен родила четвертого сына Вано, которого вскоре все стали называть просто Ваней: «Уже 2 сентября я передал Ашхен в роддом им. Грауэрмана – возле ресторана „Прага“ на Арбатской площади записку, а потом вторую:
„Милая Ашхенушка! Утром позвонили мне, сказали, что меня пропустят к тебе от 3 до 7 часов. Пришел с заседания, говорят, что только записку можно передавать. Оказывается, семь дней не дадут совершенно повидаться. Чертовские правила! Ты молодчина, милая. Пришел я домой ночью в 3 часа, не мог спать до 5. В 4 часа позвонил врач, что ты уже родила. Молодчина ты, держись крепко и поправляйся. Крепко целую, Арташ“».
* * *
«Дорогая Ашхенушка! Пришли записочку, пожалуйста. Посылаю бумагу и карандаш. Когда нужно будет, можешь поручить позвонить мне или Ефимову – пошлем за получением записок. Я не знаю, как обстоит дело с твоим питанием. Как кормят? Что надо тебе отсылать? Завтра я кое-что пришлю, но лучше ты сама напиши. Вчера поздно ночью с тремя товарищами из Комиссариата был в Зубалове. Ночевали и утром уехали. Дети здоровы и очень хорошо себя чувствуют… Крепко целую – Арташ».
«Арташ» – так подписывался в письмах к жене Анастас Микоян, а в роддоме Грауэрмана появились также на свет сын Сталина Василий и воспитывавшийся в семье «отца народов» Артем Сергеев. Что касается Анастаса Микояна, они с женой очень хотели девочку: «И вот, когда в 1929 г. Ашхен вновь ожидала ребенка, мы оба надеялись, что на этот раз наконец будет девочка. Но опять 5 июня 1929 г. родился мальчик, которого мы назвали Серго – в честь Орджоникидзе. Серго Орджоникидзе очень любил моих детей и уделял им внимание. Может быть, это обостренное чувство возникло из того, что у них с Зиной не было детей, они удочерили девочку, назвав ее Этери. Борис Пильняк, известнейший тогда писатель, подарил мне свой новый роман в трех книгах с надписью: „Дорогой Анастас Иванович, ура – за двенадцать сыновей!“» Пильняка, правда, в конце 1930-х годов расстреляли, но не за это.
Кто из отцов не спал ночами в ожидании приятного известия из родильного дома, а затем не писал трогательных записок? Дело понятное, а то, что в роддом не пускали даже Микояна, говорит о царящем в его стенах строгом и непререкаемом порядке и для членов Политбюро, и для их потомков. Кормили же, надо полагать, неплохо, причем всех рожениц, невзирая на служебное положение их мужей и отцов. Неужели наркому Микояну не сообщили бы о рационе питания в роддоме, если бы он был номенклатурным? Так что и записки писали, и под окнами дежурили, и кричали, дабы к окну подошла счастливая, ставшая мамой жена.
Увы, бывало и так, что кричать было некому. Народный артист России и уроженец Арбата Александр Збруев тоже родился у Грауэрмана – 31 марта 1938 года. А отец его – замнаркома связи СССР – в это время находился не под окнами роддома, и не на Лубянке. В одном из своих интервью Александр Викторович поведал подробности своей биографии, начавшейся в родильном доме Грауэрмана: «Собственно, там родилось пол-Москвы. Моя мама, Татьяна Александровна Збруева, имела дворянские корни. Моя бабушка носила титул баронессы, а дед был успешным адвокатом. Мама, получив актерское образование, даже успела поиграть в немом кино. Ее однокурсником был режиссер Александр Роу, подругой – жена Евгения Вахтангова, Надежда Михайловна, которая сыграла в моей актерской судьбе немаловажную роль. Мой отец занимал высокий пост при Наркомате связи, ездил в США перенимать опыт в телевидении. А потом по подложному доносу его арестовали и расстреляли. Его расстреляли до того, как я родился. После ссылки в Рыбинске, где мы жили с мамой несколько лет, в самый разгар войны мы вернулись на Арбат». Проживала семья Збруевых на старом Арбате, в доме № 20. Отца расстреляли за полгода до рождения сына. Вот вам и «номенклатурный» роддом. Таких историй выросшие младенцы «от Грауэрмана» могли бы поведать немало, взять хотя бы поэта и барда Булата Окуджаву, успевшего, правда, посидеть на коленях у своего отца, которого потом все равно расстреляли. Окуджава тоже жил неподалеку, на старом Арбате в доме № 43. Расстреляли и отца прозаика Юрия Трифонова, автора «Дома на набережной», который также родился у Грауэрмана.
Времена на дворе стояли тяжелые. Кровавый маховик репрессий раскрутился в полную силу. Брали всех подряд, и врачей, и пациентов. В июне 1937 года в газете «Правда» была опубликована статья «Профессор-насильник, садист», обличавшая выдающегося ученого и врача-терапевта Дмитрия Дмитриевича Плетнева. Нелепые обвинения сводились к тому, что Плетнев укусил пациентку за грудь, и женщина после этого тяжело заболела. Плетнева арестовали, а затем его обвинили в доведении до смерти большевика Валериана Куйбышева и писателя Максима Горького. В народе поселился страх.
Вспоминает ученый-астроном Александр Гурштейн: «Словно гноем из чудовищного фурункула, Москва полнилась слухами о врачах-кровопийцах, убивающих новорожденных. Роженице трудно было не поддаться общему смятению. Согласно месту жительства в центре города, мама должна была рожать меня в роддоме № 7 имени врача Григория Львовича Грауэрмана… Городское родовспомогательное заведение поблизости от Кремля числилось привилегированным и, гласила молва, могло быть особенно привлекательным для вредителей-детоубийц. Вообще-то там благополучно увидели свет сотни будущих московских знаменитостей, но мама не решилась сунуться в этот роддом и предпочла рожать меня прямо в своей комнате в коммунальной квартире по адресу: Трубниковский переулок, дом 19, квартира 31. По прихоти судьбы, этот длинный московский переулок – Трубниковский – не исчез под безликими бетонными коробками безжалостно прорубленного Хрущевым через историческую застройку центра города Нового Арбата, а был только разрублен на две части. Диву даешься, что в своей истории после революции этот переулок даже ни разу не менял названия».
А драматург Михаил Шатров вообще не должен был появиться на свет, потому что
