Привет, красавица - Энн Наполитано

в воду, и выложила, что у нее на сердце. Начала с того, как взяла Уильяма за руку на берегу озера, и объяснила, что с ним она целая, что когда она с ним, в ней утихает хаос.

— Когда мы держимся за руки… — Сильвия не могла закончить это предложение тогда с Уильямом, не смогла и сейчас. Порой слова подобны камушкам, брошенным в оконное стекло, она же пыталась распахнуть само окно.

Сестры не шелохнулись, когда Сильвия смолкла. С улицы доносился отдаленный шум машин, скрип тормозов автобусов на остановке.

— Ох, Сильвия. — Цецилия выглядела усталой от недосыпа и необходимости держать весь свой мир на себе. Иззи освоила слово «нет» и теперь выкрикивала его с утра пораньше.

Эмелин смотрела в сторону.

— Выбери ты любого другого мужчину на земле, и я была бы только счастлива за тебя, — сказала она. — Любого другого.

— Я знаю. — Сильвия не ждала, что сестры обрадуются, но их осязаемая печаль придавила ее, как ватное одеяло. — Так бы и сделала, если б могла.

Во взгляде Эмелин была мольба. Сильвия вспомнила, как они втроем упрашивали мать не уезжать. А теперь вот сама обрушила на сестер нежеланную новость. Теперь они пытались удержать ее.

— Джулии и так уже досталось, — сказала Эмелин. — Вы не можете быть с ним просто друзьями?

— А ты можешь быть просто подругами с Джози?

Эмелин поджала губы. Качнула головой. Сильвия подумала, что они обе сделали одинаковый выбор. Она разбивает сердца сестрам, ибо не представляет себе жизни без Уильяма, которому не выжить, нося в себе тайну. А Эмелин скрывала свою сексуальность, не признаваясь в ней даже себе, пока не встретила Джози.

— Я должна была сказать, что люблю ее, — проговорила Эмелин. — Даже если б это меня прикончило. А я думала, что такое возможно.

Слова ее нашли отклик у Сильвии: это и впрямь похоже на жизнь и смерть. Ты либо откроешься, либо сломаешься.

— А если он с тобой лишь из-за тоски по Джулии? — Цецилия цепко смотрела на сестру, добиваясь, как всегда, истины. — Вы же с ней похожи. Тогда это нездорóво, правда? Ты словно легла на их брачное ложе.

Сильвии было нечего ответить. Поначалу, раздеваясь перед Уильямом, она гадала, не разочарован ли он тем, что у нее не такая большая грудь и не такие пышные бедра, как у Джулии. Кто из них лучше в постели? Сильвия не спрашивала Уильяма, не возникают ли у него такие мысли, потому что не хотела услышать ответ.

Как ни странно, сейчас она поняла, что не встала в оборонительную позу, не собирается спорить с сестрами. Сильвия думала о женщине, которую писала Цецилия на стене трехэтажного дома в нескольких кварталах отсюда, о том, как та постепенно обретает детали и цвета. Вот так и она сама открывала и обретала собственные цвета. Она ощущала печаль сестер, как ощущала тепло их кожи. Она знала, что они любили Уильяма, как брата, они знакомы с ним со старшей школы. Но сейчас, оглушенные новостью, они думали не о нем. Они думали о сияющем мосте, что соединял трех сестер в Чикаго с Джулией в Нью-Йорке. Сильвия знала, что Эмелин отправляет Джулии газетные вырезки о свободных квартирах в Пльзене. Цецилия написала парные портреты Иззи и Алисы и отправила фото Джулии, спросив, какой ей нравится больше. Та пока что не выбрала.

— Но если ты продолжишь… — Эмелин помолчала, словно тоже готовясь нырнуть в воду, — Джулия и Алиса никогда не вернутся домой.

Солнце скрылось за облаком или зданием, и три сестры тоже скрылись — в тени. Сияющий мост осыпался прахом у их ног. Сильвия вспомнила, как в детстве рассказывала о своей мечте о большой любви, а Джулия сетовала, что у нее все истории великой любви — трагедии. Сильвия в своей наивности убеждала, что трагедии можно избежать. И в том не было никакой романтики. Но она ошибалась.

— Я знаю, — сказала Сильвия. — Простите меня.

Эмелин и Цецилия после той новости отстранились от Сильвии. Она знала, что сестры травмированы и им требуется время вдали от нее. Она боялась, что им может понадобиться вечность, и гнала эту страшную мысль от себя. Она и сама была оглушена и пришиблена. Сильвия по-прежнему проходила мимо дома на Лумис-стрит, но подгадывала, чтобы это происходило в отсутствие Цецилии. С каждым днем женщина на стене показывала себя все больше. И наконец, когда Цецилия написала глаза, Сильвия ее узнала. Это была не одна из сестер Падавано, это была Клара Ассизская, святая, иконку которой Роза велела носить Цецилии в качестве епитимьи. Но Цецилия, бесконечно изображая Клару, превратила ее в свой талисман.

Женщина на стене выглядела страстной. Она не остерегала от неправедной жизни, но, напротив, как будто призывала к ней. Изучая ее, Сильвия вспоминала, как в ее детстве мать использовала святых как вдохновляющие примеры состоявшихся женщин. Это позже они стали символом предостережения и наказания — когда девочки подросли и на повестке дня возникли секс, замужество и беременность. Святая Клара занимала весь торец трехэтажного здания. В ранней юности она опрокинула ожидания семьи и общества, отказавшись выходить замуж и губить свою жизнь, прежде чем та началась. Она была воплощением отваги, и женщина, написавшая ее, тоже была отважной. «Похоже, все мы, сестры Падавано, отважны», — подумала Сильвия. Семнадцатилетняя Цецилия не побоялась стать матерью-одиночкой, а ее искусство становилось все более востребованным. Эмелин не скрывала своих отношений с Джози. Когда они, взявшись под руку, предстали перед миссис Чеккони, ту чуть не хватил удар, и Эмелин извинилась, что расстроила ее. Цецилия, наблюдавшая эту сцену, давилась от смеха — но не от стыда за свою любовь. В конфликте с мужем, которого надо было спасать, Джулия пошла наперекор многовековой женоненавистнической традиции, утверждавшей первенство мужчины, и предпочла спастись самой. И себя Сильвия считала храброй, ибо позволила себе погрузиться в мечту, казавшуюся несбыточной.

Раньше она думала, что будет жить тихо и одиноко рядом с сестрами, которым было отдано ее сердце, всегда бившееся в одном ритме с их сердцами. Сейчас, глядя на фреску, она заподозрила, что отвага неизменно повенчана с утратой и у всякого невообразимого поступка есть своя цена. Джулия еще ничего не знала, но скоро узнает. Двойняшки сказали, что кто-нибудь из них поедет в Нью-Йорк и лично сообщит о случившемся. Сильвии чуть полегчало, потому что они это сделают мягко и осторожно, а сама она причинит сестре нестерпимую боль.

Звоня Джулии, она всякий раз думала, что это, возможно, их последний разговор. Сильвия не знала, когда кто-то из двойняшек отправится в Нью-Йорк, они не посвящали ее в свои планы.