Чакра Фролова - Всеволод Бенигсен

Другое дело, что в успехе мероприятия Фролов сильно сомневался. Оружия у них не было. Плана канализационной системы тоже – Лушкевич, как ни старался, а найти не смог – к тому же боялся навести подозрения. Таким образом, вполне могло оказаться так, что, проблуждав какое-то время, они будут вынуждены вернуться обратно. Это в лучшем случае. В худшем – забредут в какой-нибудь тупик, откуда не смогут выбраться или выкарабкаются на поверхность не там, где надо, – например, прямо под носом у немецкого патруля. А учитывая отсутствие оружия, на благополучный исход такой встречи можно было не рассчитывать. Впрочем, любой побег связан с риском для жизни. Чему ж тут удивляться.

Наконец, Лушкевич с Кучником утрамбовали все вещи, затянули все ремешки и сверили время.

– Ровно двенадцать, – сказал Лушкевич.

– Да, – кивнул Кучник и повернулся к остальным: – Ну что? Присядем на дорожку?

Фролов никак не отреагировал на вопрос, поскольку и так сидел, а Райзберг почему-то встал и снова сел. Видимо, для чистоты соблюдения традиции.

Спустя две секунды Лушкевич звонко хлопнул себя ладонями по ляжкам и встал.

– Вперед.

Он раздал всем по вещмешку.

– Не смотрите, что легкие, – заметил Кучник. – Это сейчас так кажется.

– И приготовьте носы к специфическому запаху, – добавил Лушкевич. – Сами понимаете, не в ботанический сад идем.

– Да уж ясно, – сказал Кучник. – Ты лучше скажи, проверял ли ты люк. А то не хватало, чтоб его запаяли.

– Проверял, проверял. Сегодня проверял. И насчет последовательности. Я пойду первым. За мной Александр Георгиевич. Потом Ефим Соломонович. Замыкает Семен. Громко не говорить.

– Желательно вообще не говорить, – добавил Кучник. – Если напоремся на немцев, всем в разные стороны бежать. Крыс, надеюсь, тут никто не боится? Тогда в путь.

Дальнейшее напомнило Фролову бегство из Невидова. Самый первый побег. Та же темень, тот же осторожный шаг, те же споры по поводу правильности направления. Только теперь роли Никитина и Фимы исполняли Кучник с Лушкевичем. Фролов уже понял, что просьба соблюдать тишину к ним двоим, видимо, не относилась. Кучник все время поправлял Лушкевича, тот возражал. До люка, впрочем, дошли без приключений, если не считать того, что Райзберг при любом постороннем шуме дергался, видимо, считая, что время «бежать в разные стороны», но его сдерживал шедший последним Кучник.

В канализации Фролову, как ни странно, понравилось. Никакого «специфического запаха» он не заметил – пахло, скорее, ржавчиной и гнилой сыростью. Позже, конечно, встречался им и вполне едкий запах, но в общем и целом вполне терпимо. Или после невидовского хлева у Фролова притупилось обоняние? При этом атмосфера была вполне умиротворяющей. Классик бы написал «тут все дышало покоем». Тихо журчала вода и изредка мелькали пойманные в луч фонарика крысиные хвосты. Но даже их мелькание было неторопливым и естественным. Война с ее убийствами и абсурдом осталась наверху и больше не давила на мозг ежесекундным страхом. Фролов подумал, что это путешествие похоже на смерть. Или схождение в ад. Хотя где был настоящий ад, тут или наверху, оставалось вопросом. И если была бы возможность остаться здесь, Фролов, наверное, остался бы. На время. Вот только к темноте было трудно привыкнуть. Особенно неприятно становилось, когда тоннель начинал сужаться. Тогда приходилось сгибаться в три погибели, и это уже было похоже не на абстрактную, а на вполне конкретную смерть в каком-нибудь замурованном и полном воды склепе. Но если становилось слишком тесно или вода поднималась выше пояса, Лушкевич командовал «отход», и все карабкались обратно, возвращаясь на исходную точку и ища более просторный проход. Иногда, когда было слишком много пройдено и возвращаться назад было жаль, кидали жребий и один из четверки полз вперед. Если впереди оказывался выход в более просторный тоннель, подавал знак. Если же утыкался в решетку или становилось ясно, что назад уже ползти будет невозможно, возвращался. Тогда все начинали сызнова.

Каждые несколько минут останавливались и прислушивались, не доносятся ли где шаги или голоса – вряд ли немцы так уж стали бы контролировать канализацию, но наверняка где-то патрулируют выходы. Но было тихо. И они снова шли, раздвигая воду. Так прошло два часа. Фролов мысленно благодарил предусмотрительного Лушкевича, который всем раздал высокие рыбацкие сапоги (и где достал только!), а главное, лично проследил, чтобы все надели по несколько пар носков.

Время, однако, шло, цель не становилась ближе, а усталость давала о себе знать.

– Где мы? – поинтересовался наконец Фролов у Лушкевича.

– В канализации, – мрачно ответил тот.

– Это, конечно, очень остроумно, – сдержанно заметил Фролов. – Но я имею в виду географию.

– А черт его знает. Движемся, вроде, на восток.

– Вот именно, что «вроде», – пробурчал откуда-то сзади Кучник.

Чувствуя общую измотанность, Лушкевич предложил сделать небольшой привал. Они нашли относительно сухое место на небольшом возвышении и пристроились, чтобы перекусить. Закончив трапезу, несколько минут сидели в полной тишине и темноте, пытаясь восстановить ушедшие силы. Именно в эту тишину вдруг ни с того ни с сего вклинились чьи-то чавкающие шаги.

– Тсс! – прошипел Лушкевич и одной рукой ухватил за ворот вскочившего Райзберга, который, видимо, уже собрался «разбегаться».

Шаги явно приближались. В какой-то момент хлюпанье прекратилось, но через пару секунд возобновилось. Неизвестный шел тяжело, но явно уверенно. Вскоре вынырнул луч его фонарика, который тусклым рассеянным светом стал бродить по стене бетонного коллектора. Кучник жестом привлек всеобщее внимание и стал что-то показывать. Как понял Фролов, у Семена созрел план перехвата приближающегося человека. Лушкевич осторожно спустил ноги на землю и, сделав несколько осторожных шагов, встал у стены, мимо которой незнакомец должен был неизбежно пройти. Кучник тем временем встал у противоположной стены, как бы встречая того в лицо. Фролов с Райзбергом просто привстали и замерли в напряженном ожидании.

Время растянулось на бесконечные секунды. Наконец, фонарик незнакомца скользнул своим лучом совсем рядом с головой Кучника. Лушкевич выждал еще чуть-чуть, а затем медленно развернул свой фонарик в сторону незнакомца и резко сдвинул большим пальцем ребристую поверхность рычажка «выкл-вкл», словно собирался своим лучом как минимум испепелить незваного гостя. Последний зажмурился от брызнувшего света и невольно прикрыл лицо руками, отчего луч его фонарика испуганно взвился к сводам тоннеля, как бы тоже капитулируя.

– Кто такой?! – грозно спросил Лушкевич, правда, почему-то с каким-то прибалтийско-немецким акцентом – видимо, решил подстраховаться таким странным образом.

– Кто такой?! – эхом отозвался Кучник с другой стороны, создав таким образом эффект полного окружения.

– А вы? – испуганно пробасил неизвестный и стал махать руками, как бы прося отвести свет. Лушкевич медленно опустил свой фонарик, высветив фигуру мужчины. На вид (хотя какой тут вид в полутьме) мужчине было лет сорок. Широкая грудь, короткая шея. В общем, что называется, крепко сбит. Так крепко, что он, скорее, походил на какую-то незамысловатую геометрическую фигуру, нежели на человека. Кроме того, за спиной у него находился огромный туристический рюкзак, напоминавший перекачанный мяч, что придавало всей композиции еще больший геометрический эффект. Вроде модели для черчения. Куб с шаром.

– Мы-то из города идем, а ты?

– И я из города. От немца, что ли?

– От японца, – сострил Кучник.

– Шутники, значит, – шмыгнул носом мужчина. – Понятно. Свои.

– Свои, – неожиданно вставил Райзберг. Он был явно очень доволен, что не пришлось «разбегаться».

Мужчина выдохнул и осторожно обвел своим фонариком новых знакомцев. Затем сделал шаг к каждому и, бодро пожимая руки, четыре раза, не меняя интонации, отчеканил «Борис Гуревич».

Все представились в ответ.

– Откуда идете?

– От улицы Горького, – ответил Лушкевич.

– Давно?

– Да вот третий час уже, – сказал Райзберг каким-то обиженным тоном, будто ябедничал на бездарных провожатых.

– Фюи, – присвистнул Борис. – Так вы, братцы, знатного кругаля дали. Вы же от силы пару километров прошли.

Повисла мрачная пауза, которую прервал Кучник.

– Бляха-муха! Степан! Ты же отвечал за компас!

– Отвечал, отвечал! А ты куда смотрел?!

– Тихо, тихо, – успокоил их Борис. – Будете так галдеть, немцы набегут. А оно мне надо? Здесь знаете, какая слышимость. Ладно, все будет в ажуре. Раз меня встретили, считайте, повезло. Я прям сам вам завидую. У меня карты надежные. Выведу всех. Только, чур, не орать. И слушаться. Иначе все загремим. А оно мне надо?

– Не надо, – испуганно мотнул головой Райзберг.

– Вот именно.

В отличие от Кучника, который смотрел на нового знакомого с недоверчивым прищуром, Фролову Гуревич понравился. От него исходила теплая волна уверенности. Или самоуверенности. Что в контексте их бесплодных блужданий имело одинаковую ценность. Единственно, что слегка мучило Фролова, так это то, что лицо Гуревича казалось ему знакомым. Вот только где он его мог видеть?