Хранительница тайн - Кейт Мортон

– Я просто подумал, что, если взять фотографический отражатель? Это та же лампа, только мощнее и с зеркалом.

Дети – они и есть дети: никто не испугался и даже не удивился, когда незнакомый человек вошел и с середины включился в разговор. Некоторое время стояла тишина, пока маленькие актеры обдумывали его слова, потом они зашушукались, и, наконец, один мальчик, подпрыгивая от волнения, выкрикнул:

– Да!

– Отлично! – подхватил другой.

– Но у нас нет отражателя, – сказал угрюмый мальчик в очках.

– Я могу его добыть, – сказал Джимми. – Я работаю в газете, и у нас их полно.

Дети снова взволнованно загалдели.

– Но у нас не получится похоже на фею, она же должна летать и все такое, – снова встрял маленький пессимист в очках.

Джимми выступил из дверного проема в комнату. Все дети разом повернулись к нему. Вивьен нахмурилась и закрыла книгу. Джимми заговорил, не обращая на нее внимания:

– Получится, если светить откуда-нибудь с высоты. Да, сработает, только надо все время следить, чтобы луч был направлен сверху. И еще хорошо бы его сфокусировать. Может быть, взять воронку…

– У нас ни у кого роста не хватит. – Снова тот же мальчик в очках. Джимми поймал себя на том, что чувствует к нему растущую неприязнь. Нехорошо, все-таки это ребенок, тем более сирота.

Вивьен слушала обсуждение с каменным лицом, явно желая, чтобы Джимми вспомнил ее слова и просто исчез. Однако он не мог уйти: ему так ясно виделась будущая фея, а в голове рождались все новые мысли, как сделать еще лучше. Если поставить в угол лестницу… или привязать отражатель к швабре и двигать ею, как удочкой…

– Я это сделаю, – сказал он внезапно. – Я буду управлять светом.

– Нет! – проговорила Вивьен, вставая.

– Да! – закричали дети.

– Это невозможно. – Вивьен пригвоздила его ледяным взглядом.

– Можно! Нужно! Обязательно! – послышалось со всех сторон.

Тут Джимми приметил сидящую на полу Неллу. Она помахала ему рукой и с гордым собственническим видом посмотрела на других детей. Разве можно тут было сказать «нет»? Джимми глянул на Вивьен, виновато-беспомощно развел руками, потом широко улыбнулся детям.

– Решено. Я участвую в постановке. Итак, у вас есть новая Динь-Динь.

Позже трудно было в это поверить, но, предлагая играть Динь-Динь в больничной постановке, Джимми не думал, даже отдаленно, о свидании, которое должен назначить Вивьен Дженкинс. Он просто представил, как здорово можно изобразить фею с помощью фотографического отражателя. Долл восприняла все иначе.

– Ой, Джимми, какой же ты умница, – сказала она, взволнованно затягиваясь сигаретой. – Я знала, ты что-нибудь придумаешь.

Джимми принял похвалу и не стал ее разубеждать. Все последнее время она была очень счастлива, и он радовался, видя прежнюю Долл.

– Я все думаю о море, – сказала она как-то вечером, когда Джимми пробрался к ней через окно кладовой и они лежали рядом на ее узкой продавленной кровати. – Можешь вообразить нас, Джимми? Как мы будем стареть вместе, а дети и внуки будут навещать нас на своих летающих авто? Мы сможем поставить такую скамейку-качели на двоих. Как по-твоему, малыш?

Джимми сказал, да, конечно. А потом поцеловал ее в шею, и она засмеялась, и он возблагодарил Бога, что у них снова все хорошо. Да, он хотел того, о чем она говорила, хотел до боли. Если Долл вообразила, что у них с Вивьен налаживаются хорошие отношения, то пусть думает так и дальше, лишь бы не огорчалась.

На самом деле все было куда менее радужно. В следующие две недели Джимми приходил на репетиции всякий раз, как удавалось вырваться, и всякий раз дивился откровенной враждебности Вивьен. Ему не верилось, что это та же самая женщина, которая увидела в столовой его фотографию и рассказала о своей работе в больнице. Теперь она считала ниже своего достоинства обменяться с ним хотя бы парой слов. Джимми чувствовал, что она предпочла бы вовсе его не замечать. Он был готов к некоторой холодности – Долл предупреждала, как жестока Вивьен к тем, кого невзлюбила, – но его ставила в тупик сила ее неприязни. Они едва знакомы, и Вивьен не в курсе его отношений с Долл.

Однажды они вместе рассмеялись смешной фразе кого-то из детей, и Джимми глянул на Вивьен, просто как один взрослый на другого, желая разделить с ней радость. Она встретила его взгляд, но, заметив улыбку, сразу посуровела. Такая враждебность ставила его перед неразрешимой дилеммой. В каком-то смысле натянутые отношения его даже устраивали: ему по-прежнему не нравилась мысль о шантаже, и то, что Вивьен держит его за пустое место, хоть как-то оправдывало затею. С другой стороны, чтобы осуществить план, надо было как-то завоевать ее доверие.

Итак, Джимми надо было непременно сблизиться с Вивьен. Он старался не думать о ее заносчивости, о том, как она унизила и оскорбила его бесценную Долл, и сосредоточиться только на ее работе в больнице. Как она создает волшебный мир, в котором дети забывают все свои горести. Как зачарованно они слушают после репетиций ее рассказы о туннеле к центру Земли, о бездонных волшебных ручьях, о манящих огоньках в темной глубине.

И чем дальше, тем больше Джимми подозревал, что ненависть Вивьен слабеет; она явно относилась к нему без прежнего высокомерного презрения. Пару раз Джимми ненароком ловил на себе ее взгляд, в котором вместо злости была задумчивость, даже любопытство. Возможно, оттого-то он и допустил промах. Он чувствовал, что между ними намечается если не дружба, то некоторое потепление, и однажды, когда ребятишки убежали на ленч, а они с Вивьен разбирали корабль, спросил, есть ли у нее свои дети.

Он всего лишь пытался затеять легкий разговор, но Вивьен как будто окаменела. Джимми сразу понял, что допустил ошибку (хотя еще не сообразил, какую именно) и что поправить уже ничего нельзя.

– Нет. – Слово кольнуло больно, как камешек в ботинке. Вивьен добавила севшим голосом: – У меня не может быть детей.

Джимми захотелось отыскать тот самый туннель и провалиться к центру Земли. Он пробормотал «извините». Вивьен кивнула, закончила складывать парус и вышла, укоризненно прикрыв за собой дверь.

Джимми чувствовал себя бессердечной скотиной. Не то чтобы он забыл, кто такая Вивьен и как она обошлась с Долли, – просто он очень не любил причинять людям боль. Воспоминание о том, как Вивьен напряглась всем телом, было мучительно, и Джимми вызывал его в памяти снова и снова, наказывая себя за бестактность. В ту ночь, когда он снимал пострадавших от авианалетов, наводя объектив на людей, лишившихся крова и близких, половина его сознания была занята мыслями о том, как загладить свою вину.

На следующее утро Джимми пришел в больницу рано и занял пост на противоположной стороне улицы. Он бы сел ждать на ступенях, если бы не страх, что Вивьен, увидев его, повернет прочь.

Когда она показалась, он бросил окурок и пошел навстречу, протягивая фотографию.

– Что это? – спросила Вивьен.

– Ничего особенного, – ответил он, глядя, как она вертит снимок в руках. – Я снял это для вас. Вчера. Увидел и вспомнил вашу историю об огоньках в ручье и людях… о близких по другую сторону завесы.

Она взглянула на снимок.

Джимми сделал его на рассвете: стекло от разбитых окон искрилось в первых лучах солнца, и сквозь завесу дыма смутно различалась семья, выходящая из бомбоубежища, которое спасло этим людям жизнь. Джимми после съемок не пошел домой спать, а бросился в редакцию и отпечатал снимок для Вивьен.

Она молчала и, кажется, готова была заплакать.

– Мне очень стыдно, – сказал Джимми. Вивьен подняла на него глаза, и он продолжил: – За то, что я вас вчера расстроил. Простите меня.

– Вам неоткуда было знать. – Она аккуратно убрала фотографию в сумочку.

– И все равно…

– Вам неоткуда было знать. – Вивьен почти улыбнулась. По крайней мере, у Джимми осталось такое впечатление; точно сказать он бы не мог, потому что она торопливо вошла в здание больницы.

В тот день репетиция пролетела стремительно. Дети вбежали в комнату, наполнив ее светом и шумом, а когда прозвенел колокольчик к ленчу, исчезли так же быстро, как появились. Джимми тоже бы ушел – ему было неловко оставаться наедине с Вивьен, – но он не хотел считать себя трусом и потому принялся вместе с ней разбирать корабль.

Относя к стене стулья, он почувствовал на себе ее взгляд, но оборачиваться не стал, не зная, с каким выражением она на него смотрит, и не желая расстраиваться еще больше. Однако голос Вивьен, когда она заговорила, звучал совсем иначе, чем обычно.

– Почему вы оказались тогда в столовой, Джимми Меткаф?

Тут Джимми все-таки покосился в ее сторону. Вивьен сосредоточенно расписывала задник для спектакля: песчаный берег с пальмами. Была какая-то странная формальность в том, что она обратилась к нему по имени и фамилии; почему-то от этого у Джимми по спине пробежала легкая приятная дрожь. Он знал, что Долли упоминать нельзя, но и лгать не мог, так что сказал просто: