Фламандская доска - Артуро Перес-Реверте

– И что вы думаете? – спросила Хулия, как только они оказались на улице.

Муньос наклонил голову набок. Он шагал по правую руку от Хулии, по внешнему краю тротуара, губы его были плотно сжаты, отсутствующий взгляд временами чуть задерживался на лицах идущих навстречу прохожих. Девушка заметила, что шахматист не горит желанием отвечать на вопрос.

– Технически, – проговорил он наконец с явной неохотой, – это могла бы быть она. Она знает все возможности этой партии, а кроме того, хорошо играет. Я бы сказал: довольно хорошо.

– Кажется, вы не очень убеждены…

– Есть кое-какие детали, которые не вписываются.

– Но она приближается к тому представлению, которое у нас сложилось о нем. Она наизусть знает партию с картины. Она обладает достаточной силой, чтобы убить человека – мужчину или, женщину – и в ней есть нечто такое, от чего в ее присутствии становится неуютно… – Девушка сдвинула брови, вспоминая, что еще добавить к описанию Лолы Бельмонте. – Похоже, она плохой человек. Кроме того, она относится ко мне с повышенной антипатией, а почему – не понимаю… Ведь, если верить тому, что она говорит насчет женщин, я, в общем-то, довольно точно соответствую ее идеалу: независимая, свободная от семейных уз, с определенной долей уверенности в себе… Современная, как выразился бы дон Мануэль.

– Может быть, именно из-за этого она и испытывает к вам неприязнь. Потому что вы таковы, какой она хотела, но не сумела стать… У меня не очень хорошая память на все эти сказки, которые так любите вы и Сесар, но все же мне помнится, что злая ведьма в конце концов возненавидела свое зеркало.

Несмотря на малоподходящие обстоятельства, Хулия рассмеялась.

– Возможно, что и так… Мне бы это никогда не пришло в голову.

– Ну так вот я вам подсказал. – Муньос полуулыбнулся. – Постарайтесь в ближайшие дни не есть яблок.

– Ничего. Со мной ведь два моих принца. Вы и Сесар. Слон и конь, так, кажется?

Муньос перестал улыбаться.

– Это не игра, Хулия, – сказал он, чуть помедлив. – Не забывайте об этом.

– Я не забываю. – Она взяла его под руку и почувствовала, как он едва ощутимо напрягся. Похоже, он испытывал неловкость, но она не убрала своей руки. Ей становился все более симпатичен этот странный, неуклюжий и молчаливый чудак. Шерлок Муньос и Хулия Ватсон, подумала она, смеясь про себя, ее вдруг охватила безудержная веселость, пригасило которую лишь внезапное воспоминание о Менчу.

– О чем вы думаете? – спросила она шахматиста.

– Да все об этой племяннице.

– И я тоже. Она и правда до мелочей соответствует тому, что – или кого – мы ищем… Хотя, судя по всему, вы не слишком убеждены в этом.

– Я не сказал, что это не она была той женщиной в плаще. Я говорю только, что не узнаю в ней нашего таинственного противника…

– Но некоторые вещи ведь совпадают! Вам не кажется странным, что, будучи лицом весьма заинтересованным, всего через несколько часов после того, как у нее похитили картину, стоящую целое состояние, она вдруг забыла о своем возмущении и начала преспокойно говорить на шахматные темы?

– Хулия отпустила руку Муньоса и остановилась перед ним, глядя прямо в глаза. – Или она великая лицемерка, или шахматы значат для нее гораздо больше, чем кажется. В любом случае она оказывается фигурой подозрительной. Может быть, она все время притворялась. С момента звонка Монтегрифо у нее было более чем достаточно времени, чтобы, понимая, что полиция непременно явится к ней, подготовить то, что вы называете линией обороны.

Муньос кивнул.

– В самом деле, это возможно. В конце концов, она шахматистка. А шахматист умеет пользоваться различными средствами. Особенно когда речь идет о выходе из сложных ситуаций…

Некоторое время он шел молча, уставившись на носки ботинок. Потом поднял глаза на Хулию и отрицательно покачал головой.

– Не думаю, чтобы это была она. Я всегда представлял себе, что, когда мы с ним окажемся лицом к лицу, я испытаю какое-то особое чувство. А сейчас я ничего не чувствую.

– А вам не приходило в голову, что, вероятно, вы уж чересчур идеализируете нашего врага? – после минутного колебания задала вопрос Хулия. – Разве не может случиться, что, будучи разочарованным действительностью, вы отказываетесь верить фактам?

Муньос остановился и бесстрастно взглянул на девушку. Его сощуренные глаза сейчас ничего не выражали.

– Да, я думал об этом, – негромко сказал он, не отводя от нее тусклого взгляда. – И я не исключаю такой возможности.

Несмотря на лаконизм шахматиста, Хулия поняла, что есть что-то еще. Его молчание, его склоненная к плечу голова, этот невидящий взгляд, затерянный в каких-то недоступных ей пространствах, внушили ей уверенность, что мысли его заняты чем-то другим, ничего общего не имеющим с Лолой Бельмонте.

– До чего еще вы додумались? – спросила она, не в силах сдержать любопытства. – Вы что – обнаружили там что-то еще, о чем не хотите говорить со мной?

Муньос не ответил.

Они зашли в магазин Сесара, чтобы в подробностях описать ему свое посещение дома Бельмонте. Антиквар ожидал их с беспокойством и, едва услышав звон колокольчика, поспешил навстречу, чтобы сообщить новость:

– Задержали Макса. Сегодня утром, в аэропорту. Полчаса назад звонили из полиции… Он в участке возле музея Прадо, Хулия. И хочет видеть тебя.

– Почему именно меня?

Сесар пожал плечами, словно желая сказать: я могу знать многое о голубом китайском фарфоре или о живописи девятнадцатого века, но психология альфонсов, да и преступников вообще, пока еще не стала одной из моих специальностей.

– А что с картиной? – спросил Муньос. – Вы не в курсе, ее не нашли?

– Сильно сомневаюсь. – Голубые глаза антиквара излучали беспокойство. – Думаю, именно в этом и заключается проблема.

Инспектор Фейхоо, похоже, не испытывал особого восторга от новой встречи с Хулией. Он принял ее в своем кабинете, под портретом короля и календарем Управления государственной безопасности. Было заметно, что настроение у него отвратительное. Не приглашая посетительницу сесть, он сразу перешел к делу.

– Это не совсем соответствует нашим правилам, – сухо заговорил он, – потому что речь идет о человеке, которого подозревают в двух убийствах… Но он настаивает: говорит, что не станет давать официальные показания, пока не повидается с вами. И его адвокат, – казалось, он вот-вот не удержится и выскажет вслух все, что думает о представителях этой профессии, – тоже согласен.

– Как его нашли?

– Это было нетрудно. Вчера вечером мы разослали его приметы повсюду, в том числе на контрольно-пропускные пункты на границах и в аэропорты. Сегодня утром он был опознан пограничниками в аэропорту Барахас, откуда собирался вылететь в Лиссабон по фальшивому паспорту. При задержании он не оказал сопротивления.

– Он сказал вам, где картина?

– Он не сказал абсолютно ничего. – Фейхоо поднял толстый указательный палец с квадратным ногтем. – Ну, разумеется, кроме того, что он невиновен. Такие заявления нам здесь частенько приходится выслушивать: это нечто вроде обязательной программы. Но когда я предъявил ему показания свидетелей – таксиста и консьержа, он сломался. И начал просить адвоката… Тогда же он потребовал и встречи с вами.

Сделав приглашающий жест в сторону двери, он вывел ее из кабинета и провел по коридору до другой двери, охраняемой полицейским в форме.

– Я буду здесь – на случай, если понадоблюсь. Он настаивал на том, чтобы встретиться с вами без свидетелей.

Дверь за спиной девушки заперли на ключ. Макс сидел на одном из двух стульев, привинченных к полу с обеих сторон стоявшего посередине комнаты деревянного стола. Окон в комнате не было, не было и другой мебели: только грязные стены, покрытые чем-то вроде больших матрацев. На Максе был мятый свитер, рубашка с расстегнутым воротом, волосы растрепаны, косичка расплетена, несколько длинных прядей свисали ему на глаза и уши. Руки, лежавшие на столе, были скованы наручниками.

– Здравствуй, Макс.

Он поднял голову и долгим взглядом посмотрел на Хулию. Под глазами у него были темные круга, он выглядел растерянным, утомленным, как после долгой и трудной работы, так и не принесшей желанного результата.

– Наконец-то хоть одно дружеское лицо, – произнес он с усталой иронией и кивнул в сторону второго стула.

Хулия предложила ему сигарету, которую он закурил с жадностью, приблизив лицо к протянутой ею зажигалке.

– Зачем ты хотел меня видеть, Макс?

Прежде чем ответить, он некоторое время смотрел на нее. Что-то он тяжеловато дышит, отметила про себя Хулия. Он больше не походил на молодого красавца-волка, скорее, на загнанного в свою нору кролика, слышащего приближение хоря. Может быть, полицейские били его, подумала про себя Хулия. Хотя синяков вроде не видно. Нет, теперь уже больше не бьют задержанных. Больше не бьют.