Хаос (ЛП) - Шоу Джейми

Кэл замолкает на выдохе, и я двигаюсь ближе к краю кровати.

— И?

Глаза моего близнеца полны большего сожаления, чем я когда-либо видела в них, когда он говорит:

— Я сказал ему держаться подальше от тебя. Сказал, что, если он когда-нибудь попытается поговорить с тобой после того, что сделал… и что Мэйсон Ларсон наш старший брат, и он переломает Шону все пальцы. Я сказал Шону, что он больше никогда не сможет играть на гитаре.

Я пристально смотрю на него. Что-то в глубине моего живота закипает, и я чувствую это по тому, как кровь начинает шипеть под кожей.

— Я думал, что помогаю. Думал…

— Ты думал, что помогаешь? — шиплю я, и Кэл ломается.

— Я не думал, что ты ему небезразлична… Но, Кит, я видел, каким он был с тобой сегодня вечером, и…

— Убирайся, — приказываю я, и мой голос холодом отдается в комнате.

— Кит… — умоляет Кэл.

— Убирайся отсюда!

От моего гнева он отступает на шаг назад.

— Пожалуйста. Просто позволь мне…

— УБИРАЙСЯ ОТСЮДА! — Вскакиваю с кровати и лечу прямо на него. — УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ, УБИРАЙСЯ! — кричу я ему в лицо, отталкиваю в дальний конец комнаты и тянусь за ним, чтобы отпереть дверь. Когда распахиваю ее, попадаю Кэлу в бок, и я толкаю его, пока он не оказывается в коридоре. Я снова и снова кричу ему, чтобы он убирался, пока дверь не захлопывается между нами.

Защелкиваю замок и смотрю туда, где, я уверена, лицо Кэла, и вероятно, он все еще смотрит по другую сторону, зная, что остальные жильцы дома скорее всего, вероятно, уже поднимаются наверх, чтобы потребовать, чтобы я открыла дверь и объяснилась. Но вот я уже у окна, распахиваю его и перелезаю через подоконник.

Я не думаю. Просто прыгаю. И на земле мои ноги в носках отчаянно бегут через лужайку — в темноту, мимо домов, деревьев, границ, которые я никогда не пересекала.

Я бегу, пока не иссекают силы. Пока не перестаю дышать, думать или чувствовать. Я бегу, пока не теряюсь.

А потом разваливаюсь на части.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Я просыпаюсь с комаром, пытающимся заползти мне в нос, камнем, впивающимся в селезенку, и Лэти… стряхивающим муравья с бревна, на котором сидит, при этом выглядя совершенно неуместно посреди того места, где я, черт возьми, заснула прошлой ночью.

— Это не входит в мои должностные обязанности лучшего друга третьей степени, — сообщает он, его золотистые глаза совершенно серьезны, когда они поворачиваются ко мне. — На случай, если ты не заметила, — он показывает на свою винтажную футболку с Громокошками, выцветшие джинсы и ярко-розовые конверсы, — я совсем не создан для единения с природой.

Со стоном потираю свою затекшую спину и сажусь. Кожу лица стянуло от высохших на солнце слез, а спутанные черно-фиолетовые волосы превратились в настоящее гнездо, полное сухих листьев, и не сомневаюсь, что там целая армия жутких ползучих тварей. Опускаю голову и изо всех сил стараюсь пальцами расчесать волосы.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, все еще уткнувшись носом в землю. Мой голос охрип от ночных рыданий, и я слышу, как Лэти вздыхает.

— Пришел тебе на помощь? — предлагает он. — Я изображаю Робин Гуда или что-то в этом роде.

Приподнимаю бровь еще до того, как поднимаю голову.

— Робин Гуд?

— Ну, я бы с удовольствием стал твоим прекрасным принцем, — на его лице появляется веселая ухмылка, — но думаю, этот корабль давно уплыл вдоль по радуге, Спящая Катастрофа.

— Спящая Катастрофа?

Лэти хихикает, когда я вытираю пятно грязи со своей щеки.

— Ты определенно не Спящая Красавица.

Я свирепо смотрю на него, и он пожимает плечами.

— Просто рассказываю все как есть, Киттербэг. И, по-видимому, я единственный, кто это делает.

— О чем ты говоришь? — ворчу я.

У меня все болит, я устала, и голова раскалывается от каждого дуновения ветерка. Я понятия не имею, почему Лэти здесь или как он оказался здесь, но попытка выяснить это потребует размышлений, а размышления — это последнее, что я хочу делать прямо сейчас. Кажется, что события прошлой ночи были пять минут назад, и, хотя я стараюсь забыть подробности, они всплывают в памяти один за другим.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Как я кричала на Шона за столом. То, как вытолкала его за дверь. Как все уставились на меня.

Слова мамы о том, что она видела, как быстро Шон бежал за мной.

Как Кэл рассказал о том, что велел ему держаться от меня подальше.

Лэти вытягивает свои длинные ноги, скрещивая их в лодыжках.

— Я говорю обо всей той лжи, которую ты и все остальные нагородили. Я провел всю ночь, слушая об абсолютном хаосе, который произошел прошлым вечером.

— От кого?

Лэти машет рукой в воздухе.

— Ото всех. От Роуэн, Ди, Адама, Джоэля. Большую часть от твоего брата.

— Он рассказал тебе о других секретах, которые раскрылись прошлой ночью? — спрашиваю я, и ухмылка Лэти отвечает мне даже раньше, чем восторг в его голосе.

— Рассказал.

— Так у вас, ребята, все в порядке?

Лэти кивает с сияющей улыбкой на лице, и я почти счастлива за них. Но в моем голосе звучит обида, когда я бормочу:

— Рада, что Кэл получил свой счастливый конец.

Особенно после того, как испортил мой.

— Что подводит меня к тому, почему я здесь, — говорит Лэти, его улыбка исчезает, и я наконец-то спрашиваю:

— Почему ты здесь? Как ты вообще меня нашел?

— Кэл нашел тебя. — Он хлопает ладонями по комару в воздухе. — Но он подумал, что будет лучше, если его не будет рядом, когда ты проснешься.

Я фыркаю, потому что все это доказывает, что у моего близнеца есть хотя бы половина мозга.

— Так ты здесь, чтобы заставить меня вернуться домой? Не хочу тебя огорчать, Лэти, но мне все равно пришлось бы вернуться. Хотя бы за своим джипом.

— Если бы хирурги вскрыли твою голову, — возражает он, ковыряясь наманикюренным ногтем в бревне, на котором сидит, — как ты думаешь, они обнаружили бы, что твой череп сверхтолстолобый?

Когда я просто смотрю на него, он улыбается.

— Я здесь, чтобы вразумить тебя.

— И какой в этом смысл? — Я почти рычу, пытаясь устроиться поудобнее на стволе дерева с толстой корой.

Тот камень, на котором я спала, возможно, пробил дыру в чем-то жизненно важном, потому что все мои мышцы ноют и покрыты синяками — может, от камня, а может, от того, как мое тело сотрясалось от душераздирающих рыданий, до того как уснула на нем.

Лэти проводит рукой по залитой солнцем макушке.

— С чего нам начать? С Кэла или Шона? — Когда я застываю на его последнем слове, он кивает сам себе и говорит: — Ты злишься на него за то, что он сказал Шону держаться от тебя подальше в старших классах, да?

Я просто смотрю на него, отказываясь отвечать на такой идиотский вопрос.

— Ты ведь понимаешь, что тебе было пятнадцать? А Шону восемнадцать? Восемнадцатилетний горячий музыкант, который спал с большим количеством девушек, чем большинство парней вдвое старше его? И ты была девственницей? И он все равно уезжал? И у тебя была нездоровая одержимость им?

Я вмешиваюсь, когда он добирается до единственной части, с которой я могу поспорить.

— Я не была одержима.

— Любовь, одержимость… — Лэти щелкает пальцами в воздухе. — Когда тебе пятнадцать, это одно и то же. Как ты думаешь, что бы случилось, если бы Кэл не сказал Шону, чтобы он тебе не звонил? Ты действительно думаешь, что он позвонил бы?

— Этого я уже никогда не узнаю, — сердито отвечаю я.

— Хорошо, тогда позволь мне спросить тебя вот о чем. Ты действительно думаешь, что Шон держался бы подальше от тебя только потому, что этого хотели твои братья? Если бы он действительно хотел быть с тобой, как хотелось верить твоему девичьему сердцу, неужели ты думаешь, что он позволил бы им встать у него на пути? На шесть лет?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Резкая боль отдается в задней части моих глаз, и я виню в этом еще более сильную боль в груди. У меня такое чувство, будто мое сердце превратилось в скрюченное, исковерканное месиво, словно его бросили в мясорубку, а потом переехали грузовиком.