Наполеон. Изгнание из Москвы - Рональд Фредерик Делдерфилд

По пути они сталкивались с грубостью, порой доходившей до враждебности, и часто сильно переплачивали за ночлег. Когда французы возразили против платы, предложенной им похожей на изваяние прусской хозяйкой, она сказала: «Бедные французики! Полгода назад все было очень хорошо — вы были сильнее, но сейчас все изменилось! Вы заплатите мне столько, сколько я прошу, или я не дам моему мужу запрячь лошадь в сани, и пусть вас схватят казаки!» Французы заплатили сколько она потребовала, а когда уезжали, хозяйка плюнула Бургойню в лицо.

Они проехали мимо поля, где шесть лет назад происходила битва при Эйлау, и с интересом смотрели на крест, поставленный в память о гибели 29 офицеров и 590 солдат храброго 14-го пехотного полка, окруженного и выбитого до последнего солдата во время кампании 1807 года[75]. Им отказали в ночлеге еще в одной деревне, где летом красивый молодой егерь соблазнил жену бургомистра, настроив против французов мужскую часть жителей.

23 декабря они достигли Эльбинга, и Бургойню посчастливилось остановиться на постой у ангельского создания — жены французского гусара, которого из-за ранений уволили из армии. Хозяйка их временного пристанища и прислуга с большой симпатией отнеслись к стойкому маленькому гренадеру и не только накормили и окружили его лаской, но еще и вымыли в ванне. Когда на следующее утро старый друг Бургойня Гранжье позвал его, то сначала не узнал — сержант был не только отмыт добела, его борода и усы были аккуратно пострижены.

В первый день нового года Бургойнь настолько восстановил свои силы, что смог присутствовать на буйной пирушке в ирландском стиле, устроенной в доме, где жил Пикар. На следующий день сержанта ждал большой сюрприз — он встретил двух солдат из своего полка — отставшие на берегах Березины, они больше месяца шли вдвоем. Еще он встретил старого товарища, у которого нашлись некоторые московские трофеи Бургойня, и это позволило сержанту сделать своей очаровательной хозяйке подарок в виде одного из драгоценных колец, вынесенных из огня.

Тем временем русские ускоренными темпами продолжали продвигаться на запад, и первой необходимостью стало сосредоточение разбитых французских батальонов за Вислой. Под грохот артиллерии несколько оставшихся в живых гренадеров в первые дни января переправились через реку, Гранжье резко отозвался о пруссаках, а Пикар, который только что пригрозил одному из них штыком, привел свою угрозу в исполнение, отвесив ему хороший удар в зад, перед тем как пруссак убежал. По дороге французские гвардейцы распевали свою любимую песню:

Прощание с Булонью, ла-ри-ла,

Ты будешь вспоминать!

Они остались в живых, чтобы сражаться с войсками коалиции при Лютцене, Бауцене, Лейпциге, Дрездене и перед самым падением занавеса на плато Мон-Сен-Жан у Брюсселя. Эти солдаты остались жить в легендах и будут жить в них до тех пор, пока люди говорят и пишут о войне.

* * *

Далеко на востоке, в грязном Вильно, гессенский телохранитель Ройдир продолжал оставаться свободным человеком и даже мог доставить себе удовольствие, попарившись в русской бане. Его помыслы все больше занимал побег из этой полной ненависти страны, и Ройдир завел дружбу с имевшим дурную славу офицером, наполовину шпионом, наполовину доносчиком, обещавшим тайно перевести его и его верного сержант-майора через границу в Пруссию или Великое герцогство Варшавское.

День за днем Ройдир осаждал этого человека, окружив лестью, и в конце концов они предприняли попытку побега. Гессенцам удалось добраться даже до шведской Померании, где они угодили в заградительные сети мелких чиновников, что закончилось для них арестом и заключением под стражу в городе Штральзунде. Здесь, замученные военными и бюрократами, они томились до мая, но все-таки их освободили, и оба гессенца отправились в сторону Эльбы, которую французы готовились защищать против объединенных сил русского царя, прусского генерала Блюхера и бывшего французского маршала, кронпринца Швеции Бернадота.

Наконец 23 июня Ройдир добрался до своего дома в Геттингене, где его давно считали погибшим. Поздно вечером 30 июня, когда капитан вернулся к написанию своего дневника, он услышал шлепанье маленьких ножек и был потрясен проявлением любви своих детей, Карла и Каролины, которые принялись шарить по его карманам в поисках подарков. Потом пришла его жена, Софи. «Ей, — заключил автор дневника, — я мог предложить только себя в качестве подарка».

Незадолго до этого, в Монсе, состоялось еще одно воссоединение с семьей: майор[76] Марбо встретился со своей женой. Он наконец получил увольнение, в котором ему так долго отказывали, поскольку он был таким заботливым отцом солдатам своего полка. Прошел год с момента, как Марбо в последний раз видел свою жену, они встречались, когда майор вербовал новобранцев в Бельгии, тогда еще бывшей частью империи. «Великое наслаждение, — говорил этот заслуживающий уважения человек, — вновь увидеть жену и в первый раз поцеловать нашего восьмимесячного Альфреда. Это один из самых счастливых дней в моей жизни». Именно так оно и было, особенно когда полковник вспомнил, как близко от смерти он находился, будучи на левом фланге Великой армии в тот летний день, когда его сын появился на свет.

* * *

В большом ярко освещенном дворце, оставленном Бурбонами, человек, за которого Бургойнь, Марбо и Ройдир шли на войну, сражались и терпели несчастья, работал до глубокой ночи, чтобы в течение нескольких недель создать еще одну Великую армию. То, что ему это удалось, было, наверное, самым поразительным достижением его карьеры.

Новобранцы 1813 года призывались на службу, рекрутский набор ожидался и в 1814 году, рекруты были еще совсем мальчишками, среди них не многие знали, как заряжать мушкет. Со всех гарнизонных городов собрали ветеранов, по всей стране разыскивали лошадей. Литейные цеха, где отливали пушки, работали посменно день и ночь. Три тысячи жандармов, тысячи моряков и батальоны национальной гвардии также призывались залатать брешь, возникшую благодаря людям, чьи кости белели на дороге между Москвой и Вислой. До наступления весны каждый третий мужчина во Франции носил военную форму.

Идя вдоль строя оставшихся в живых солдат императорской гвардии в Трианоне, в январе, Наполеон задержался, остановившись перед молодым бароном Де Бургуэном, который позже станет сенатором и пэром Франции. Бургуэн — один из 30 уцелевших из полка, за полгода до этого перешедшего через Неман, имея в своем составе 1500 человек. Наполеон осведомился о возрасте молодого лейтенанта, на что тот ответил, что ему 21 год. «Это был возраст всего полка, — горько сказал стоявший рядом с императором полковник, — и этой