Детский мир (сборник) - Андрей Столяров

Он был в этом абсолютно уверен. Однако выстрелы почему–то не грохотали, а вместо них из–за громады трехстворчатого платяного шкафа раздалось отчетливое предупреждающее покашливание и негромкий иронический голос оттуда же, из–за шкафа сказал:

— Это — я, господин Начальник Охранного департамента. Осторожнее! Не убейте меня случайно…

Невысокий худой мужчина в свитере и в брезентовой робе, — в сапогах, как одеваются горожане, собирающиеся на рыбалку, нарочито неторопливо вышел из закутка и, по–хозяйски придвинув кресло, поехавшее на колесиках, опустился в него, с видимым наслаждением вытянув ноги.

Светлые, как у ребенка, глаза блеснули над скулами, обметанными щетиной:

— Потерял реакцию, господин Начальник Охранного департамента… А если бы это оказался не я, а, действительно, кто–нибудь из террористов?

Он усмехнулся.

— Ну, террористов я бы, скорее всего, почувствовал, пробурчал Барма, неловко поднимаясь с ковра. — Откуда здесь террористы? Единственное безопасное место. Только ты, Марочник, имеешь ключи от черного хода…

Мужчина откусил заусеницу.

— Я давно уже не Марочник, — сплюнув, сказал он. — Я не Марочник, а ты не герр Половинкин. Кончилось эти игры. Чрезвычайно внимательно, словно удивляясь чему–то, он осмотрел свои красные огрубелые пальцы в чешуйках шершавых коросточек и, поморщившись, сковырнул на фаланге, видимо, что–то подсохшее. Осторожно подул на открывшуюся нежную кожицу. Слушай, у тебя какой–нибудь крем найдется? Кожа ужасно трескается. Волчьим жиром намазываюсь, ни хрена, знаешь, не помогает… Ну а вы, господин Начальник Охранного департамента, волчатину когда–нибудь пробовали?..

Брови у него выразительно приподнялись.

— Ладно, не выпендривайся, — мирно ответил Барма. — Раз уж пришел, подожди — мне тут надо решить пару вопросов. Собственно, почему ты здесь появился, что–нибудь произошло?

— Соскучился, — сказал Марочник.

— Соскучился? Это на тебя непохоже. Ладно, отдыхай, потом разберемся…

Он еще постоял два мгновения, собираясь с мыслями, сердце у него колотилось, и томительно, словно крохотный паучок, безобразно пульсировала на виске какая–то жилка, дыхание оставалось неровным, больше всего ему сейчас хотелось бы зайти Марочнику со спины и, достав пистолет, без каких–либо разговоров выстрелить в крепкий волосатый затылок, — это бы решило, наверное, все проблемы, — Барма даже зажмурился, так это было бы хорошо, но он знал, что на самом деле, это бы никаких проблем не решило, а потому, задавив в себе вспыхнувшее желание, деловито принес из аптечки пару тюбиков крема: На, Марочник, пользуйся!.. — и бессмысленно посмотрев, как тот свинчивает белую ребристую крышечку, точно вспомнив о чем–то, прошел в заднюю часть квартиры — оглядел три замка на двери черного хода, передвинул засов, опустил со щелчком ненужную теперь блокировку, а затем, напряженно прислушиваясь к каждому шороху в тишине, так же четко и деловито вернулся обратно, и все время почему–то чувствуя тяжесть пистолета в кармане, перегнулся через письменный стол, чтобы нажать клавишу небольшого селектора:

— Ну как там у вас?

— Все в порядке, заканчиваем! — донесся голос бодрого Цыпы.

— А Мухрас?

— Сейчас разбираемся…

— Подойди ко мне минут через двадцать!

Объяснил, краем глаза заметив вопросительное движение Марочника:

— Да–да, жив еще Цыпа — что ему будет…

После чего выдвинул из–под шкафа фарфоровую розетку в синих цветочках, принеся из кухни, накрошил туда немного черного хлеба, бросил корочку сыра, который сквозил аппетитными неровными дырочками, щедро плеснул молока и, присыпав песчинками сахара, осторожно задвинул розетку на место, к заднему плинтусу.

Ни единого шороха не донеслось из–за шкафа.

Тем не менее, Барма удовлетворенно кивнул. А когда Марочник, с нескрываемым интересом следивший за его действиями, спросил насмешливо:

— Так ты что, в самом деле веришь в Мышиного короля?

То он никак не отреагировал на насмешку, а серьезно и тихо ответил, пожимая плечами:

— Какая тебе разница, верю я или не верю? Я просто знаю, что он существует, — и затем добавил — уже несколько официальнее. — Не тяни время, Марочник, рассказывай, почему пришел…

— Значит, версия о том, что соскучился, тебя не устраивает?

— Мы не дети! — Барма махнул рукой.

— Ну, а если бы я, предположим, вернулся, чтобы добраться до Радианта?..

— Марочник, я тебя умоляю!..

Между прочим, он совершенно не рассчитывал на откровенность, но секунду назад усмехавшийся Марочник неожиданно погрустнел и сказал севшим голосом, в котором звучала тоскливая безнадежность:

— Если говоришь правду, то ни за что не поверят… Ну пришел, например, сообщить, что в лесах появились дикие кошки. Вероятно, разведка. Движутся они откуда–то с Севера. На контакт не идут. Больше мне пока ничего не известно. — Из наплечной брезентовой сумки, в каких обычно держат противогазы, он достал нечто странное, весьма напоминающее окаменелость, и со вздохом положил ее на письменный стол, отодвинув бумаги, покрытые грифами и резолюциями — Вот, я сделал слепок следов, чтобы не быть голословным…

Барма повертел в руках грубую сиреневую отливку, в твердой глине которой отпечаталась пятипая лапа — вероятно, с когтями и не меньше десяти сантиметров в диаметре.

От нее исходил валерьяновый лекарственный запах.

— Не морочь мне голову, — устало сказал он. — Какие–такие кошки? Откуда? Тут с сарацинами не знаешь, что делать. Вероятно, ты просто хочешь остаться в городе: надоело, появилась тяга к комфорту. Так вот, должен предупредить, что это у тебя не получится, приговор по твоему делу пока еще не отменен, да и вряд ли он будет когда–либо пересматриваться, если ты попадешься, то сразу же — заработает канцелярия. Сомневаюсь, что в этом случае мне удастся что–либо предпринять. Мэр бывает довольно упрям, а я, знаешь ли, не всесилен. И тем более, что у нас сейчас происходит очередное… мероприятие… В общем, я бы посоветовал тебе исчезнуть как можно скорее…

Он со стуком положил отливку обратно на стол. Руки у него немного дрожали.

Тогда Марочник делано усмехнулся:

— Значит, мне остается надеяться только на Мышиного короля?.. — Глаза их встретились. — Значит, игра прекратилась и начинается реальная жизнь?..

— А ты чего ожидал? — спросил Барма.

— Да нет, все правильно, — сказал Марочник. — Так и надо, я — без претензий…

Он, наверное, хотел добавить что–то еще, но в это время вдруг ожил пластмассовый старенький корпус селектора: щелкнули челюстями переключатели, замигала тревожащей краснотой сигнальная лампочка сбоку от микрофона.

Громкий певучий сигнал раскатился по комнате.

И сейчас же в казенном предбаннике раздался какой–то устрашающий грохот.

Словно, выламывали из стены всю дверную коробку.

Барма вскочил:

— Оружие у тебя имеется?..

— Неужели ты думаешь, что я буду тебя защищать? — спросил Марочник.

— А ты полагаешь, что тебя они пощадят?..

— Пощадят или не пощадят, а вмешиваться я не буду.

Марочник даже отодвинулся в кресле, чтобы продемонстрировать свою независимость.

Даже прикрыл глаза — как бы в дремоте.

Барма скрипнул зубами:

— Дурак! Мы погибнем!..

Щеку его прорезала складка.

В это время громадный кусок штукатурки отвалился от косяка, дверь, выламываясь из стены, мучительно завизжала, полетели шурупы, и она, будто мост на цепях, величаво и медленно опустилась, а по крепкой дубовой ее поверхности, точно бешеная сороконожка, обросшая мехом, извиваясь, проехал, наверное, тоже упавший Мухрас, и клыки его, выдающиеся изо рта, звонко щелкнули друг о друга, хватая закрученный пылью воздух.

Белая мыльная пена стекала по подбородку.

Было странно, что он еще жив: из лопаток его, по–видимому, пронзая все тело, треугольной заточенностью торчало широкое лезвие, и такое же широкое лезвие, высовывалось из поясницы — причем, оба клинка уже немного дымились — а раздутое хрипящее горло было перехвачено металлической цепью. И концы этой цепи удерживал присевший Ценципер — в позе лыжника также въехавший по двери в квартиру.

И тем не менее, он был все–таки жив, его вылезшие из орбит, в сети мелких прожилок глаза вращались, а громадные когти сдирали волокна с паркетного пола.

И разбухший язык еще выговаривал довольно–таки связные звуки:

— Предатель!..

Но, скорее всего, это были уже всплески агонии. Он еще, перекатывая бугристые мышцы, дополз до квадратной тумбы стола и последним усилием еще отщепил от нее здоровенную продолговатую щепку, но на этом запас его жизненного упорства, вероятно, закончился, лапы бессильно упали, выдвинулась вперед зубастая нижняя челюсть, а все тело, как и клинки, задымилось — усыхая и быстро проваливаясь к позвоночнику.