Улица милосердия - Дженнифер Хей

class="p1">Их внешнее сходство поражало. Из всех детей, что вырастила Деб, включая Клаудию, Николетт больше всех походила на ее дочь: коренастая, круглолицая, Деб в миниатюре. Пухлую, темноглазую, десятилетнюю на момент приезда девочку Деб называла «полуиндианкой», но имела ли она в виду коренных американцев или индийцев, было не ясно. Может, она не знала, или это просто не имело значения, потому что в ее глазах Николетт была ее безраздельно. Она заботилась о приемышах двадцать лет, но в этот раз все было по-другому. Деб сама была другая. Рак изменил ее, и Клаудии так и не удалось понять, как именно.

Николетт стала испытанием с самого начала. Она не была милым ребенком. Большинство приемышей поначалу бывали настороженными и немногословными, но робость Николетт быстро испарилась. Когда она пошла в старшую школу, уверенности ей было не занимать. По мнению Клаудии – и к ее величайшему удивлению, – Деб разбаловала девочку. Она сносила столько закатанных глаз и подростковых огрызаний, сколько не вытерпело бы большинство взрослых. Она пыталась приструнить девочку, но без особого энтузиазма. Николетт постоянно влипала в неприятности: ее отстраняли от занятий за курение, дважды арестовывали за воровство из магазинов, ловили на распитии алкоголя, когда местные копы устраивали облавы на пивные вечеринки в лесу.

Когда Николетт провалила девятый класс, Деб обвинила в этом учителей клейборнской школы.

Клаудия тоже воровала из магазинов, но ее ни разу не ловили.

В те годы Клаудия узнавала семейные новости в основном через Фейсбук, богатейший источник местных сплетен, преемник «Клэйборн стар». Николетт, как опытный пользователь, постила что-то по десять раз на дню; так часто, что сложно было представить ее за каким-то другим занятием. В какой-то момент она отправила Клаудии запрос на добавление в друзья, которое Клаудия необдуманно приняла. Через пару секунд ей пришло оповещение: Николетт Флеминг отметила вас как сестру. Нажмите, чтобы подтвердить.

Подтверждать она не стала. Николетт была проектом ее матери; проблемой, которую у нее не было никакого желания наследовать.

«Ты мне не сестра», – подумала она.

В СЕРЕДИНЕ ПЕРВОГО ГОДА СТАРШЕЙ ШКОЛЫ НИКОЛЕТТ ЗАБЕРЕМЕНЕЛА. Клаудия подивилась такой своевременности: в восемнадцать она бы уже выпала из опекунской программы, но теперь ее выезд из трейлера оказался под вопросом. Когда родится ребенок, им нужно будет где-то жить.

Когда Деб объясняла ей все это – в ночи, по телефону, – Клаудия сразу подумала о бабушке с дедушкой. Когда забеременела их дочь, они не сделали ничего, чтобы ей помочь. В их представлении беременность Деб была проблемой ее собственного творения – традиционное и соразмерное наказание женщине за ее недостойное поведение, не больше, чем ей причиталось. Деб по-другому отреагировала на беременность Николетт: она была заботлива, щедра и просто счастлива.

Ее восторг от беременности девочки вызывал у Клаудии недоумение. Николетт была ходячей катастрофой. Сложно было представить человека, подготовленного к воспитанию ребенка хуже, чем она.

– Знаю, что ты не хочешь этого слышать, – сказала Клаудия. – Но ты уверена, что это хорошая идея?

Она указала на очевидное: у Николетт не было ни школьного аттестата, ни работы, а с несколькими приводами в полицию даже надежды найти ее было очень мало. Материнство поставит крест на ее образовании, ограничит ее будущее. Ее взрослая жизнь станет чередой тупиков, даже не успев начаться.

Пока Клаудия галочками отмечала все эти пункты, Деб ничего не отвечала. Она молча слушала, как Клаудия наставляла ее о сложностях одинокого материнства в юном возрасте.

– Ей семнадцать лет, – сказала Клаудия. – У нее есть еще лет двадцать пять, чтобы завести ребенка, если ей вообще этого захочется. Но жизнь не сводится к детям.

Клаудия искренне верила в это уже тогда, но лучше бы ей было этого не говорить. Они много лет обходили тему ее работы на цыпочках, а теперь прятаться вдруг стало негде.

– Не понимаю, как ты можешь там работать, – сказала ее мать.

(А вот так: главное, никогда не отвечать на такую провокацию. Человек, который говорит это, – даже если это твоя мать, – пытается втянуть тебя в разговор, который ты точно не захочешь вести.)

– Ей не обязательно это делать. Просто дай мне поговорить с ней, мам, – сказала Клаудия. – Это и есть моя работа.

– Нет, – отрезала Деб. – Клаудия Мария, даже не вздумай.

Это было ее последнее слово на эту тему. Секунду спустя она положила трубку.

ПОСЛЕ ЭТОГО ОНИ НЕ РАЗГОВАРИВАЛИ МНОГО МЕСЯЦЕВ. Клаудия оставила несколько сообщений на автоответчике Деб, но та не перезвонила. Очевидно, сказать ей было больше нечего.

По крайней мере, Клаудии. На Фейсбуке она постила регулярно: бессчетное количество фотографий живота Николетт, снимок УЗИ в самой настоящей рамочке из сердечек и цветов. Подписи разрывались от восклицательных знаков (Моя внучка!!!). Ее онлайн-образ сбивал Клаудию с толку: восторженный, необузданный, совершенно несвойственный немногословной, флегматичной женщине, какой она была в реальной жизни.

Словно издалека Клаудия наблюдала за разворачивающейся сагой о беременности Николетт. Пренатальные обследования, гестациозный диабет – еще одна объединяющая черта Деб и Николетт. Деб уже много лет держала в ванной контейнер для использованных шприцев: пластиковый короб для игл, который она утащила с работы. Когда Клаудия была маленькой, это казалось абсолютно нормальным. В Клэйборне у всех был диабет: инсулиновые шоты были достоянием взрослости, как водительские права. Позже она узнала, что это было справедливо не только для Клэйборна: везде, где люди жили бедно, ситуация была точно такая же. На работе она каждый день сталкивалась с диабетом у ужасающе молодых пациенток из Дорчестера или Мэттапана – продовольственных пустынь, где гнилые продукты упаковывали в пленку и продавали с большой наценкой, а дерьмовый фастфуд раздавали чуть ли не даром.

Приступы голода Николетт, боли в пояснице и изжога – Клаудия читала эти посты, скрипя зубами, с неприязнью и детской обидой. Впоследствии она осознала, что это на самом деле было своего рода сестринское соперничество. Залетев в старшей школе, Николетт умудрилась достичь того, чего так и не смогла Клаудия: заставила их мать гордиться.

Их мать. Николетт не была Клаудии сестрой, но она совершенно точно была дочерью Деб. Она шла по ее стопам, принимала те же самые решения, в то время как Клаудия делала все наоборот. Сколько она себя помнила, материнский пример в большой степени влиял на любое ее решение. Для Деб ее беременность в семнадцать стала определяющим событием, и для Клаудии незапланированные беременности – их предупреждение и устранение – стали чем-то большим, чем просто работа. Это была ее миссия, дело всей жизни.

Беременность Николетт стала для Клаудии каким-то сюрреалистическим переломом. Этот материнский восторг ее сильно задевал. В тот период он