Кольцо великого магистра (с иллюстрациями) - Константин Бадигин

— Во что, вьюнош, — сказал старик, хлебнув из ковша и разгладив усы, — есть и у нас знакомец в замке, приказчик ихний, по прозванию Ганс Феркингаузен. Хочет он нам польского сукна продать, да больно ласков… Думали мы меж собой, нет ли у него умысла против нас: уж больно ласков, — повторил старик. — Договорились мы завтра в лавке встретиться, сукно посмотреть. Завтра и узнаем, что можно для тебя сделать… Земляка из беды надо выручить.

Утром Андрейша встал поздно. Он нехотя съел в харчевне яичницу со свиным салом и, чтобы убить время, болтал со служанкой Олиттой. Девица заигрывала с юношей, смеялась без толку и закрывала лицо платком. Судя по разговору, она надеялась на замужество, хотя высокий рост и безобразное курносое лицо не очень приманивали женихов.

В полдень хлопнула входная дверь, и Андрейша увидел своих новых друзей. С ними пришел незнакомец небольшого роста, с круглой, как арбуз, головой. Глазки заплывшие, хитрые, на плечах серый плащ с крестом.

«Полубрат», — признал Андрейша.

— Вот, вьюнош, познакомься, господин приказчик Фрекингаузен… Он проведет тебя в замок к повару Отто Мествину. Собирайся, — сказал Фома Сбитень. — А мы пока закусим чем бог послал. Садитесь, господин приказчик.

Они расселись за дубовым столом. Андрейша с просветлевшим лицом поднялся к себе в каморку.

Курносая Олитта принесла пиво в глиняных кружках.

— Хочу вас спросить, господа купцы, — вкрадчиво сказал орденский приказчик после второй кружки, — выгодно ли вам продавать в Новгороде воск и беличьи меха за чистое серебро? — Ганс Фрекингаузен навел свои маленькие глаза на старика и, забывшись, стал небрежно вертеть янтарные четки вокруг указательного пальца. — Скажем, один шифсфунт воска — восемнадцать марок, а за тысячу беличьих мехов, самых лучших, скажем, тридцать три марки…

Иван Кашин раскрыл было рот, но сапог старого купца пребольно прижал мозоль на кашинском мизинце.

— Орден может платить вам серебром. — Приказчик перестал перебирать четки и поднял указательный палец. — Мы не будем навязывать взамен свои товары — только серебро. Но мы хотим ездить в Новгород зимой, сухопутьем — так удобно ордену.

— Что ж, господин Фрекингаузен, — подумав, ответил Фома Сбитень, — цены подходящие. Однако не здесь решать. Отправьте в Новгород посла с грамотой от вашего магистра. Честь честью чтобы все было, вот тогда и решим на совете.

— Помогите ордену, господа купцы, а мы за ваш товар хорошие деньги дадим и на сукно цену сбавим…

Когда Андрейша вернулся в новом суконном кафтане, высокой шапке и опоясанный мечом, купцы с приказчиком Фрекингаузеном допивали по третьей кружке пива.

— Меч надо оставить здесь, — сказал приказчик, посмотрев на юношу. — Вооруженного в замок не пропустит стража.

Пришлось Андрейше расстаться с мечом.

Вместе с Фрекингаузеном они вышли из харчевни. Немец, задрав подбородок, заносчиво поглядывал на встречных горожан. Но и горожане не слишком-то почтительно на него глядели. Когда они прошли мост и замковые ворота, Андрейша не помнил себя от радости.

Кенигсбергский замок пользовался дурной славой. Несколько раз пруссы пытались уничтожить вредоносную орденскую личинку, попавшую в тучную землю, но личинка оказалась живучей. На месте сгоревших бревен возникали каменные башни, потом каменные стены. Вокруг стен, как грибы, вырастали городские строения. Среди них поднимались костелы, не уступавшие по крепости стенам замка.

Убежище крестоносцев, возвышавшееся на холме и окруженное широким рвом, выглядело неприступным. Толстые стены, сложенные из дикого камня и больших кирпичей, были недосягаемы для пруссов. Северная часть крепости состояла из длинного строения с необычайно толстыми стенами, глубоко уходящими под землю. На верхних этажах жил великий маршал. Северо-восточная часть крепости называлась угловым домом — в ней обитали рыцари. Внизу, под покоями великого маршала, находились тайные подземелья, где судили и пытали людей.

Приказчик подвел Андрейшу к каменной лестнице.

— Ступай вниз, там увидишь повара. Он сам тебя выведет из замка. — Ганс Фрекингаузен хлопнул юношу по плечу и подмигнул: — Отто угостит тебя жареной котлеткой из дикого кабана, он их отлично делает… Ну, прощай.

Спустившись на несколько ступенек, Андрейша толкнул закопченную дверь и вошел в большую замковую кухню. В нос ударил запах жареного мяса. На плите в глиняных горшках и оловянных кастрюлях что-то варилось, парилось, кипело. Над очагом, брызгая жиром, жарился дикий кабан на огромном вертеле. Повар, с покрасневшим от жары лицом, медленно поворачивал ручку вертела. Жир трещал, скатываясь струйками на огонь, вспыхивал белым огнем.

— Что вы хотите, господин? — вежливо спросил мальчишка поваренок, подойдя к Андрейше.

— Мне нужен господин Отто Мествин.

— Господин главный повар, к вам пришли! — крикнул поваренок и убежал к столу, где рубили мясо тяжелыми секачами.

Огромного роста человек с добрым круглым лицом подошел к Андрейше.

— Я Отто Мествин, — сказал он, вопросительно посмотрев на морехода.

Андрейша вынул из-за пазухи зеленую кривульку и показал ее повару.

Лицо Отто Мествина изменилось. Он бережно взял деревяшку в руки, прижал ее к груди и с поклоном отдал Андрейше.

— Что велел передать мне криве? — спросил он. — Нет, не здесь мы будем разговаривать. Пойдем ко мне, у меня никто не помешает… Петер, — крикнул он кому-то, — не забудь добавить лаврового листа в подливку для главного маршала!

Попавшего в плен Бутрима вместе с остальными жителями поселка пригнали в Кенигсбергский замок. Солдат Генрих Хаммер, охранявший пленных, узнал литовца и донес тайному судилищу.

Долго Бутрим томился в подземелье, пока до него дошла очередь. Он совсем потерял надежду увидеть солнце. Но пришло и его время. Стражники вытащили полуослепшего литовца из каменного мешка и привели к священнику Плауэну.

Откровенные ответы жреца, полные глубокого смысла, понравились маленькому попу. Плауэн любил поспорить о религии со своими жертвами, зная, что всегда будет прав. Он стал вызывать литовца, когда ему делалось скучно.

Бутрим, борясь за свою жизнь, разыгрывал из себя простака, которому можно все простить, и часто ходил по острию ножа. В последние дни в его душе снова зажглась надежда.

Священника поражало бесстрашие литовца. Он сравнивал его ответы, полные достоинства, с поведением братьев ордена, попадавших к нему в руки. Они плакали, унижались, извивались, как змеи, ничуть не заботясь об истине. Плауэн удивлялся их духовной пустоте. Он-то, Плауэн, знал все тайны ордена.

Три дня назад на допросе Бутрим сказал, что хочет снова стать язычником.

Сегодня Отто Плауэн вызвал литовца и приготовился к интересной беседе.

— Раньше тебя звали Бутрим, — спросил он, — так ведь? При крещении тебе дали имя Стефан.

Литовец кивнул головой.

— Почему же ты хочешь смыть с себя святую воду? Ведь это страшный грех.

— Мне сказал один странствующий монах-францисканец, что душа христианина после смерти прилетит в рай.

— Правильно тебе сказал святой отец.

— И моя душа, раз я крестился, тоже будет там?

— Да, твоя душа, если ты христианин, будет пребывать в вечном блаженстве.

— Но души моего отца и матери, их отцов и матерей и всех моих предков будут находиться в аду. Туда же попали мои старшие братья, убитые в сражениях.

— Они будут гореть на вечном огне.

— Но разве литовец может отказаться от своих предков? На том свете я хочу находиться там же, где мои родственники. Я хочу увидеть родителей и своих сыновей. Поэтому я хочу смыть христианскую воду.

— Господи, просвети душу этого грешника! — поднял глаза к потолку священник. — Бог милостив. Праведной жизнью и молитвами ты можешь выпросить прощение твоему отцу и матери.

— Но моих предков много: их может быть сто и даже больше. Сколько молитв нужно прочитать, чтобы их души тоже перешли в рай?

— Бог милостив, бог милостив, — повторил брат Плауэн. Он посмотрел на закрученные назад руки литовца. — Развяжи его, Филипп, — приказал он палачу.

Палач, посапывая, освободил руки узника от веревок.

— Ты видел, Стефан, когда-нибудь столько святости в одном месте? — сказал Плауэн, взяв со стола серебряный складень, похожий на маленькое Евангелие.

Он почтительно поцеловал изображение девы Марии с младенцем на руках и раскрыл его. Внутри покоились в особых ячейках пятьдесят восемь частиц от мощей пятидесяти восьми святых.

Плауэн, тыкая пальцем, вслух сосчитал мощи и принялся усердно их целовать.

— Святые помогают мне, — сказал он, заперев складень на серебряный замочек. — Они видят, как я борюсь с врагами церкви. Ну вот, ты знаешь теперь, какая сила в моих руках, — уже другим тоном добавил он. — Если соврешь, святые мне скажут об этом, они не ошибутся.