Девятый круг - Фернандо Льобера

Беатрис, уже встроившаяся в ряд на улице Марии де Молина, искоса взглянула на него.

— Каждый раз, когда ты так говоришь, приятель, ты взрываешь бомбу.

Себаштиану фыркнул, откинул голову на спинку сиденья и закрыл глаза. Он намеревался поделиться с ней тем, что узнал об оланзапине и его применении в психиатрии позже, у себя дома, с бокалом в руке.

— Расскажу, когда приедем.

— Ладно. Взамен я порадую тебя тем, что раскопала сама.

— Морантес сказал, что Монтанья наложил на себя руки.

Беатрис вздохнула.

— Точно. Но есть еще новости.

В квартире на Олавиде Себаштиану пропустил Беатрис вперед и нажал старый выключатель, зажигая огромную люстру, свисавшую с потолка в прихожей. Проводив женщину в гостиную, он отнес сумку с чемоданом в свою комнату. Вернувшись, он задержался у деревянного буфета-бара и открыл облупившуюся с годами дверцу.

— Выпьешь рюмочку?

Беатрис, бродившая по гостиной, с любопытством разглядывая семейные фотографии, повернулась к нему:

— Налей мне что-нибудь.

Себаштиану изучил содержимое бара и отставил две пустые бутылки, покрытые пылью. В конце концов нашелся «Макаллан», любимый напиток отца, двадцатипятилетней выдержки — не меньше.

— Виски с… водой, — добавил профессор, припоминая содержимое холодильника.

Направляясь по коридору в глубь дома, Португалец думал о Беатрис. Поймав свое отражение в старом зеркале, он пригладил волосы. Двойник мог похвастаться двухдневной щетиной и на обольстителя никак не тянул. Смиренно признав этот факт, Себаштиану возобновил путь на кухню.

Вернувшись, он обнаружил, что Беатрис по-прежнему с увлечением изучает гостиную. Особенно ее заинтересовала библиотека, заполнявшая массивный стеллаж красного дерева, которую отец собирал на протяжении многих лет. Склонив голову, Беатрис читала названия на корешках справочников, поэтических сборников и сочинений классиков. Себаштиану хранил эти книги здесь, и ни разу у него не возникло желание увезти их в Лондон, несмотря на то что был страстным библиофилом. Он подошел к Беатрис с двумя наполненными бокалами.

— Что ты хотела рассказать?

— Давай выпьем по глоточку виски и поговорим. Мне нужно немного расслабиться, или я упаду в обморок.

Много раз Себаштиану будет потом вспоминать, что же произошло дальше, пытаясь восстановить по крупицам и бережно сохранить мгновения счастья, и ему это так и не удалось. Но результат был очевиден: неведомо как, Беатрис очутилась в его объятиях.

Позднее, спустя длительное время, они лежали, прижавшись друг к другу, в его старой комнате, и Себаштиану предпринял первую попытку реконструировать цепь событий. Но он не мог сосредоточиться, ощущая прикосновение бедра Беатрис к своему паху и волну шелковистых волос у себя на груди. Он слегка приподнял голову, чтобы почувствовать благоухание кожи и аромат мыла, смешанные с запахом влаги ее лона. Он вздохнул, обессиленный страстью и неистовым совокуплением. Стремительным, бурным, с мощным взрывом в конце, оставившим его бездыханным.

— Я догадываюсь, что неприлично давать оценку таким вещам, но у меня нет слов, — шепнул Себаштиану.

— Мы в двадцать первом веке, приятель, — ответила Беатрис, зашевелившись на нем. Она близко заглянула ему в глаза и добавила: — Об этом разрешается говорить.

Она удобно устроилась сверху и провела кончиком пальца по его губам. Нежность ее кожи и щекотание волос на лобке не давали остыть возбуждению. Себаштиану потерялся в миндалевидных светло-карих глазах, горевших необыкновенно ярко. Тайный внутренний огонь, отблески которого угадывались в зрачках Беатрис, навел на мысль об утрате, и думать об этом было невыносимо больно. Он легко мог ее потерять: его любовные связи оказывались всегда мимолетными: страсть быстро вспыхивала и быстро угасала. Португалец возлагал ответственность за это на судьбу. Иными словами, ему не везло.

Себаштиану поднял руку и погладил ее лицо, убрав выбившуюся прядку волос, приставшую к уголку рта. Потом он заговорил, пытаясь выразить то, что чувствовал, вглядываясь в ее черты и восхищаясь маленькими недостатками, ставшими заметным и с близкого расстояния. Слова давались с трудом и звучали по-детски. Наконец он улыбнулся и сдался:

— Чушь какая! Не могу выразить.

Беатрис принялась ритмично двигаться на нем, и он немедленно почувствовал, как оживает его член.

— Несомненно, — прошептала она ему на ухо. — Между прочим, я навестила твоего друга дель Кампо. Странный тип. Нам надо поговорить. У него на столе я заметила одну записку.

Себаштиану попытался вникнуть в смысл ее слов. Он скользнул ладонями по ее спине, спустившись к ягодицам, и позволил пальцам пропутешествовать дальше, погрузив их в ее влажное лоно. Беатрис часто задышала у него над ухом, мгновенно вызвав у него эрекцию.

— Записка, — выдохнула она снова, — очень похожая на… «предсмертные», найденные… ой, что ты делаешь?

Себаштиану схватил ее за бедра и приподнял, чтобы снова войти в нее.

— Потом расскажешь, — сказал он.

16 апреля, вторник

В восемь утра в дверь позвонили. Беатрис и Себаштиану, недавно проснувшиеся и варившие крепкий кофе, молча переглянулись: они никого не ждали. Себаштиану затянул потуже пояс халата и направился к двери. Может, пришел Морантес с новой информацией по делу? Они уже дня два не перезванивались. Если так, это было бы приятным сюрпризом. В зеркале он увидел, как Беатрис прыжком скрылась в его комнате, явно с намерением что-то надеть.

Половицы паркета поскрипывали под ногами. Себаштиану задержался у двери, предусмотрительно посмотрев в глазок, и увидел синие мундиры национальной полиции.

— Сеньор Сильвейра?

Себаштиану молча открыл дверь. За спинами полицейских маячил Гонсалес. Комиссар прошел мимо Себаштиану в квартиру. Он остановился посреди прихожей и, подбоченясь, бесцеремонно принялся разглядывать картины на стенах в холле. С его серого пальто на пол капала вода.

— Не припоминаю, что приглашал вас к себе домой, — сказал Себаштиану.

— Вы и не приглашали, — ответил Гонсалес, не глядя на него.

— Тогда немедленно уходите.

— У меня есть ордер, — предупредил комиссар, хлопнув по карману пальто. Он повернулся и одарил Себаштиану нежной улыбкой акулы. Беатрис появилась в дверях коридора неожиданно.

— Боже, кого я вижу! — вскричал Гонсалес, выразительно гримасничая. — Неужели? Драгоценный младший инспектор!

— Что вам нужно? — резко спросила Беатрис. Она была одета во вчерашнюю одежду, и у нее не хватило времени ни причесаться, ни даже умыться.

Гонсалес отвернулся от нее с выражением глубокого удовлетворения.

— Я приглашаю вас проследовать в мой кабинет, — сказал он Себаштиану.

— Оставьте меня в покое, Гонсалес, — отозвался Португалец.

Комиссар недобро улыбнулся и снова пощупал свой карман.

— Я настаиваю.

Они спустились к машинам, дожидавшимся у подъезда. Себаштиану втиснулся в одну и успел заметить, как Беатрис с мертвенно-бледным лицом садится в другую. Гонсалес отдал короткие распоряжения полицейским и забрался в третий, частный, автомобиль, вероятно, его собственный. Они домчались до комиссариата меньше чем за пятнадцать минут (не включая мигалок), с тыла здания заехали по пандусу в подземный гараж и остановились у лифтов. Один из полицейских распахнул дверь, и Себаштиану неторопливо выбрался. Он оглянулся вокруг, тщательно привел в порядок пиджак и зашагал к лифтам. Поравнявшись с комиссаром, он задержался.

— После вас, Гонсалес, — заявил он.

В кабинете комиссар предложил им сесть и налил три чашки кофе. Себаштиану взял свою и поставил ее на стол. Профессор предполагал, к чему клонит Гонсалес. Тот был крысой, но ловкой крысой. Он не отличался острым умом, зато обладал звериным чутьем и хитростью, чтобы оказаться в нужный момент в нужном месте, с максимальной выгодой использовать подвернувшиеся возможности и избежать неприятностей.

Беатрис сидела рядом с застывшим лицом, в ее глазах угадывались гнев и смущение. Удобно расположившись в кресле, комиссар неторопливо прикурил сигарету «Дукадос» и глубоко затянулся, устроив из этого небольшое представление. Каждое его движение было выверено до миллиметра. Он явно чувствовал себя на коне.

— Я умираю от желания услышать причину этого… приглашения, — спокойно сказал Себаштиану.

Гонсалес развел руками и старательно изобразил доброжелательную улыбку, отчего черты его лица расплылись и оно сделалось похожим на гротескную маску.

— Поболтать с коллегами, — ответил он.

— Полагаю, нам не о чем разговаривать.

— Напротив, — возразил Гонсалес. — Уверен, вас очень заинтересует, что я скажу. Так будет лучше… для всех.