Воспоминания о монастыре - Жозе Сарамаго

Покончив с едою, легли они под бортом машины, прикрывшись шинелью Балтазара и куском парусины, который достали из сундука, и Блимунда прошептала, Отец Бартоломеу Лоуренсо болен, он на себя не похож, Он уже давно на себя не похож, что поделаешь, А нам что же делать, Не знаю, может, завтра решит он. Они слышали шаги священника, шорох ветвей, которые он задевал, слышали его бормотанье, это успокоило их, тишина вот самый плохой знак, и, несмотря на то что холодно было и жестко, уснули оба, хоть и неглубоко. Обоим снилось, что летят они по воздуху, Блимунде, что летит она в колеснице, запряженной крылатыми конями, Балтазару, что летит он верхом на быке, накрытом огненной попоной, вдруг у лошадей исчезли крылья и поводья загорелись, стали взрываться ракеты, воткнутые в попону, и оба проснулись в страхе, спали они недолго, полыхало такое пламя, словно весь мир был объят пожаром, священник горящей веткой пытался поджечь машину, уже трещала кровля из ивовых прутьев, одним прыжком Балтазар подскочил к нему и, обхватив за пояс, оттащил от машины, но священник сопротивлялся, так что Балтазар, крепко сжав его, повалил наземь и затоптал ногами факел, Блимунда же тем временем куском парусины сбивала пламя, перекинувшееся на кусты, и наконец сладила с ним. Побежденный и смирившийся, священник встал на ноги. Балтазар засыпал землею костер. Они почти не видели друг друга в темноте. Блимунда прошептала безразличным тоном, словно знала ответ заранее, Почему подожгли вы машину, и Бартоломеу Лоуренсо ответил тем же тоном, словно ждал вопроса, Если суждено мне гореть на костре, так уж лучше на этом. Он отошел к зарослям, темневшим над склоном, и они увидели, что он стал торопливо спускаться, когда же поглядели снова, его уже не было, может, телесная нужда его погнала, ежели может испытывать таковую человек, который хотел поджечь мечту. Время проходило, священник не возвращался. Балтазар пошел искать его. Священника нигде не было. Балтазар звал его, никакого ответа. Нарождалась луна, заселила заросли виденьями и тенями, и Балтазар почувствовал, что волосы на нем встают дыбом. На ум ему пришли оборотни, нечисть всякого вида и всех пород, а что, если здесь бродят души чистилища, он вдруг твердо уверовал, что священника унес дьявол собственной персоной, и покуда не сцапал тот же дьявол его самого, прочел он молитву святому Эжидию, это святой помощник и заступник в тех случаях, когда великий страх нападет, при панике, при падучей, при умопомешательстве и ночных страхах. Должно быть, святой угодничек внял молитве, по крайней мере не явился дьявол за Балтазаром, однако же страхи не рассеялись, вдруг вся земля забормотала, может, казалось так из-за луны, самой лучшей святой будет мне моя Семь Лун, а потому вернулся он к ней, все еще дрожа от страха, и прошептал, Нету его нигде, а Блимунда сказала, Он ушел, больше мы его не увидим.

В ту ночь они почти не спали. Отец Бартоломеу Лоуренсо не вернулся. Перед самым рассветом, солнце вот-вот должно было взойти, Блимунда сказала, Коли не прикроешь ты хорошенько янтарные шары парусом, машина взлетит сама собой, она ведь может обойтись без кормчего, может, оно и лучше было бы отпустить ее на волю, а вдруг повстречается где-нибудь на земле либо на небе с отцом Бартоломеу Лоуренсо, и Балтазар вскричал с яростью, внезапно прорвавшейся, Либо в аду, машина где стоит, там и останется, и накрыл он янтарные шары просмоленным парусом, спрятал их в тень, но остался недоволен, парус может порваться, ветром его может унести. Ножом нарезал веток с высоких кустов, прикрыл ими машину, через час, когда уже светлый день стоял, тот, кто взглянул бы издалека в эту сторону, увидел бы лишь кучу веток посереди полянки, поросшей ползучим кустарником, в таком виде никого эта куча особенно не удивит, хуже будет, когда все ветки высохнут. Балтазар перекусил теми припасами, что остались со вчерашнего дня, Блимунда сделала то же самое еще раньше, она всегда ест первая, с закрытыми глазами, как мы помним, а до того прятала голову под шинель Балтазара. Им больше здесь делать нечего, А теперь что, таков был вопрос, а ответ таков, Нам здесь больше нечего делать, Тогда идем, Давай спустимся по тому склону, где пропал отец Бартоломеу Лоуренсо, может, найдем следы. Все утро, покуда спускались в долину, обшаривали они тот склон, горы высокие и округлые, знать бы, как называются, и никаких следов, хоть бы сутаны черный клок, зацепившийся за колючки, священник словно растворился в воздухе, где может он быть об эту пору, А что теперь, таков был вопрос Блимунды, Теперь идем вперед, солнце вон там, море справа, когда дойдем до какого-нибудь места, где люди живут, узнаем, куда попали, что за горы, на тот случай, коли захотим сюда вернуться, Горы эти зовутся Баррегудо, сказал им пастух, которого повстречали они, пройдя с милю, а та вон гора, большая такая, Монте-Жунто.

Два дня им понадобилось, чтобы добраться до Мафры, сделали они большой крюк, чтобы подумали люди, будто они из Лиссабона. По улице двигалась процессия, все возносили благодарение Господу за чудо, каковое послал он, ибо по его велению пролетел над строящейся базиликою Дух Святой.

Мы живем в такую пору, когда любая монахиня может встретить младенца Иисуса в монастыре, а на хорах ангела, играющего на арфе, и подобные встречи считаются самой естественной вещью в мире, а если сидит она взаперти у себя в келье, там, по причине уединенности, явления такого рода принимают характер более плотский, дьяволы ее мучат, кровать двигают, ее самое в покое не оставляют, грудь ее волнуется, вся она в трепете, ох уж это ее оконце в ад, а может, дверца в небеса, второе прозванье дано за то, что утеха, первое же за то, что грех, и во все это верят, однако Балтазар Матеус по прозвищу Семь Солнц не может сказать, Я пролетел от Лиссабона до Монте-Жунто, его приняли бы за сумасшедшего, да это еще хорошо, потому что такие пустяки, как чье-то сумасшествие, Святейшую Службу не заинтересовали бы, вот уж кого хватает в наших краях, здесь безумец на безумце сидит и безумцем погоняет. До нынешних пор жили Балтазар с Блимундою на те деньги, что давал им отец Лоуренсо, да к ним прибавить надо капусту и фасоль с огорода, было им и мясо в скоромные дни, вяленые сардины, а то и свежие, но все, что тратили они на себя, на еду, тратилось не столько из заботы о теле, сколько из заботы о том, чтобы подвигалось сооружение летательной машины, если они и впрямь верили в ту пору, что когда-нибудь она взлетит.

Взлетела машина, если можно в это поверить, и теперь требует тело пищи, вот ради чего так высоко заносятся мечты, а Семь Солнц даже ремеслом возчика заняться не может, волы проданы, повозки нет и в помине, был бы Бог позаботливей, добро у бедняков век бы не переводилось. Была бы у Балтазара своя повозка да упряжка волов, пошел бы он в главную контору наниматься, и взяли бы его на работу, хоть он и однорукий. А поскольку нет у него ни повозки, ни упряжки, в главной конторе, чего доброго, усомнятся, что сможет он одною рукой управляться с животными, принадлежащими либо королю, либо его дворянам, либо другим частным лицам, которые передали их в ведение этой самой конторы, дабы сим добровольным пожертвованием снискать милость монарха, Где же тогда смогу я работать, брат, спросил тогда Балтазар у Алваро-Дього, своего зятя, к концу того же самого дня, когда пришли они с Блимундой в Мафру, теперь все они живут в доме отца, только что отужинали, а перед тем выслушали Балтазар с Блимундой из уст Инес-Антонии рассказ про чудо, про то, как пролетел над строящимся монастырем Дух Святой, Я своими глазами грешными это видела, сестрица Блимунда, и Алваро видел, он как раз на работе был, верно же, видел ты, муженек, и Алваро-Дього, раздувая угли в очаге, сказал, Да, летело что-то такое, не понять что. То был Дух Святой, настаивала Инес-Антония, так монахи говорили во всеуслышание, само собою, Дух Святой, ведь даже благодарственное шествие устроили, Может, и так, сдался муж, а Балтазар сказал, глядя на улыбающуюся Блимунду, Есть в небе всякое такое, чего не умеем мы объяснить, и поддержала его Блимунда, А умели бы, назвали бы по-иному. В углу близ очага дремал старый Жуан-Франсиско, нет у него ни повозки, ни упряжки волов, нет ни земли, ни Марты-Марии, казалось, старик не прислушивается к разговору, но он промолвил, выйдя на мгновение из дремоты, На земле есть только жизнь и смерть, все примолкли, ожидая продолжения, почему старики умолкают как раз тогда, когда им следовало бы продолжать, вот по этой-то причине молодым и приходится узнавать все самим и с самого начала. Есть в этом доме и молодой, он спит, потому и не может вступить сейчас в разговор, но если б даже бодрствовал, пожалуй, все равно ему бы не позволили вставить слово, потому что ему всего двенадцать лет, может, истина и глаголет устами младенцев, но, чтобы высказать оную, они должны сначала подрасти, а к тому времени привыкают лгать, это и есть тот сын Инес-Антонии, что остался в живых, к вечеру он возвращается домой полуживой от работы подручного, весь день лазать по строительным лесам, то вверх, то вниз, поужинает и сразу спать, Была бы охота, а работа для всех найдется, сказал Алваро-Дього, можешь пойти подручным либо тачки с грузом возить, тут твой крюк и сослужит службу, таковы превратности жизни, идет человек на войну, возвращается калекой, затем отправляется в полет самым тайным и секретным образом, и когда наконец хочет он заработать себе на ежедневный кус хлеба, вот что ему предлагается, и он еще должен благодарить судьбу, тысячу лет назад небось не делали разных приспособлений взамен потерянной руки, а то ли будет еще через тысячу лет.