Журнал «Если» 1992 № 05 - Кит Лаумер

Вот и Эдмунд Кулер бесстрашно берется разрешить коренной вопрос: в чем смысл существования человечества. Со времен Аристотеля этот вопрос волнует умы философов различных школ и направлений. Но, кажется, все они говорят об одном — так полагает философ Леонид Василенко.

Заданный вопрос, когда слишком многие чувствуют себя обманутыми, ограбленными, когда люди заняты прежде всего проблемами каждодневного выживания и тысячи наших недавних сограждан устремляются на Запад в поисках готовых рецептов на все случаи жизни, выглядит не слишком уместным, чуть ли не праздным. Однако, к счастью, если какой‑то человек и может прожить жизнь «изо дня в день», не заглядывая в завтра, не поднимая глаз к небу, то человечество — нет. Всегда находятся люди, задающие вопросы, и это дает надежду.

Сколь бы трагична ни была мировая история, каким бы извилистым ни был ее путь, есть некий лейтмотив — общий процесс духовного восхождения, очищения, облагораживания окружающего нас мира, процесс, существующий вопреки силам хаоса, зла и смерти. Нашими союзниками здесь становятся те мыслители, которые были заинтересованы в духовном росте людей.

Древнегреческий философ Сократ, которого уже цивилизованное и вполне демократическое общество осудило на смерть, находил надежду в мысли о единстве разума и добра, опирающемся на веру в Высшее Благо. Импульс его деятельности ощущается до сих пор.

Платон подкрепил веру в Высшее Учение тем, что весь видимый космический мир таинственным образом укоренен в реальности невидимой. И это тоже оказало влияние на развитие всей дальнейшей философии и культуры. Однако Платону не дано было увидеть, что мир и человечество не просто существуют под знаком Высшего, но само Высшее активно поддерживает движение к нему, что человечество находится в пути, и каждый человек или общество выбирает, идти ли на подъем или избрать другую дорогу. И если есть смысл мирового бытия, значит, есть цель движения,

И ДАЖЕ ВОЗМОЖЕН ПЛАН

Острое чувство истории, не свойственное древним мыслителям, характерно для культуры новоевропейской и современной. Мир устремлен к своему будущему преображению — предчувствием этого пронизано творчество Пьера Тейяра де Шардена, великого христианского эволюциониста и персоналиста нашего века. У нас он больше известен как защитник идеи ноосферы, а ноосферу так упорно изображали как сферу безответственного самоутверждения человеческого разума, что теперь у многих, особенно экологов, эти идеи вызывают отвращение. Однако для Тейяра ноосфера означала не торжество технократизма, но область действия сверхличностней животворящей энергии, направленной на то, чтобы творчески воссоздавать мир и вести его к полноте жизни. Сверхмировой Разум, согласно Тейяру, является духовным средоточием ноосферы, он принадлежит космически масштабному Христу.

В свое время Новалис, немецкий поэт‑романтик, писал: «Человек — Мессия природы» — то есть тот, через кого она спасется от рабства хаоса и смерти. Шеллинг назвал человека «искупителем природы». Эти мысли противоположны идеям многих современных экологов и космистов, убежденных, что космос, который велик, светел и прекрасен, должен спасти человека, коему остается лишь занять скромное место в системе мироздания и не претендовать на большее. Мне ближе точка зрения Тейяра, который видел в космосе поле борьбы за свет и красоту. Тейяр, конечно, следовал Новалису, утверждая, что в конечном счете судьбы мира — в самом человеке, ибо внутреннее богатство его природы превосходит все, что есть в космосе, сколь бы мало это ни подтверждала история.

В том, что творческие силы человека не реализованы во всей полноте, Бердяев видел великую историческую неудачу всех культур и духовных традиций прошлого. Едва ли нужно оспаривать этот факт, но из него можно делать разные выводы. По логике некоторых мизантропически настроенных космистов, если с человеком произошла столь великая неудача, если он стал просто опасен для биосферы, ему лучше уйти со сцены и передать творческую инициативу, например, дельфинам. Для этого следует привлечь благосклонность неких «высших сил», чтобы они наделили дельфинов недостающим разумом и духовностью. По Тейяру же, если человек заблудился, ослабел и совершил много ошибок, его нужно спасать, и для того было Воплощение Христово. Оно открыло путь преображения человеческой природы и вновь сделало возможным исполнение изначально данной ему великой космической миссии — собирания для будущей жизни всего лучшего, что есть в нашем распадающемся мире. Эта задача сверхчеловеческого масштаба, и решение ее было бы немыслимым, если бы сам трансперсональный Разум (принадлежащий «Христу Всеобъемлющему») не соединился со «всецелым психизмом Земли».

То, что Тейяр именовал «психизмом Земли», в русской философии было названо, вслед за Платоном, «душою Мира». Вл. Соловьев и С.Булгаков, много писавшие о «душе Мира» как о «Софии», заметили, впрочем, что она как бы раздарена на сверхкосмическую и природную. Душа Мира — это сверхчувственные глубины мирового бытия, давний объект оккультных изысканий, которые обретают теперь новую жизнь. К «духу Земли» стали апеллировать и некоторые экологи, стремясь пробудить в людях чувство ответственности за природу.

Отрыв природы От «души Мира» С.Булгаков называл «космической болезнью», которую призван исцелить человек. Для этого, по Булгакову, необходимо качественно обновить и научное познание, и хозяйственную деятельность, придав им «софийный» характер, ибо София есть средоточение Истины, корневой центр мироздания, источник всякого жизнеутверждения и всякой подлинности. «Истина есть состояние бытия», — писал Булгаков, — то самое, из которого мир и человек когда‑то выпали, но не утратили связи с ним, а значит, возможности возрождения.

Это и неутилитарная форма взаимоотношений человека с природой, в рамках которой человек может реализовать те великие возможности обновления мира, которые сама природа реализовать не способна.

Булгаков писал об этом в начале нынешнего века. Сейчас, когда ясно обозначился тупик технотронного развития и идет поиск альтернативной цивилизации и культуры, эти мысли выглядят на удивление актуальными. Важно, что и сам труд приобретает у Булгакова специфически духовное измерение, соотносимое с тем, что

ЧЕЛОВЕК ДОЛЖЕН ПРЕБЫВАТЬ В ИСТИНЕ

Духовное отношение к природе и человеческому труду, пожалуй, не реализовано в сколько‑нибудь значительных масштабах нигде и никогда. В новое время оно отрицалось как капитализмом, для которого труд — товар, так и социализмом, превратившим его в проклятье принудительной работы на державу. И в нынешней посткоммунистической России характер проводимых реформ таков, что достоинство труда и труженика игнорируется. Это, на мой взгляд, может стать одной из причин провала экономических преобразований. Для возрождения России очень важна борьба за утверждение достоинства и духовного призвания человека. Это не просто защита его социальных прав и свобод, его возможностей творческой самореализации, но именно духовного назначения, из которого права и свободы вытекают и без которого самоосуществление человека оказывается частичным.