Царские забавы - Евгений Сухов

Особенно сильна была в гадании Дуняша — юродивая старуха лет семидесяти; несмотря на древность, иначе ее никто не называл. Молва забыла ее отчество, не было у нее дома, не нажила старуха и добра, только ласковое имечко забрала она в старость из потухшей юности.

Юродивая сжилась со своим именем, и оно украшало ее куда лучше, чем боярышню жемчужные ожерелья, и подходило к ней, как длинные седые космы, как старенькое ветхое платье. Так старуху называли все: и глубокие старцы, отдающие поклон блаженной, и нерадивые отроки, едва вступившие в пору мужания. Всем она была нужна — первым для того, чтобы выпросить чистоту ее молитв на спасение гибнущей души, вторым, чтобы получить ее благословение взамен пожертвованного гроша. Только немногие знали о том, что в котомке у старой нищенки находятся гадальные карты, которые без утайки могли поведать о судьбе каждого.

Сила там, где колдовство или святость. Бывает так, что живут эти две ветхие старухи рядом и могут прятаться в одном человеке так же умело, как пожертвованная копеечка в нищенской котомке.

Именно таковой была Дуняша.

Через полгода после смерти Марфы Собакиной государь Иван Васильевич пожелал увидеть Дуняшу во дворце. На Дуняшу оглядывались так, как будто из преисподней на свет божий ступила мракобесина. Притихли даже блаженные старицы, было странно видеть их побитые физиономии, когда ворожея проходила мимо. Они больше напоминали испуганных щенков, впервые учуявших враждебный волчий дух. Напрочь пропадала их отчаянная смелость, оставалось только забиться в угол и поджать хвост. Блаженные старухи даже государю могли прокричать вслед дурное, которое налипало на его мантию подобно плевкам, а сейчас не хватало духу, чтобы слово вымолвить. Кроткая улыбка Дуняши им напоминала оскал свирепой волчицы, перед которой даже самый матерый пес спешит отскочить в сторону, уступить дорогу.

Дуняша, спрятав за черным платком половину лица, шла в сопровождении стрельцов по длинным коридорам царского дворца, и только черные глазища, словно кусочки греховной ночи, с интересом посматривали по сторонам, стараясь запомнить каждый уголок государевой обители.

Иван Васильевич принял Дуняшу в своих покоях. Высокий, слегка сутулый, в черной монашеской рясе с царскими бармами на шее, он сам напоминал ведуна из далекого язычества, и только после того, как Дуняша отвесила тридцать поклонов государевой милости, призналась:

— Взгляд у тебя шальной, Иван Васильевич, будто не государь на меня смотрит, а леший болотный!

— Хожу по дворцу, — усмехнулся государь, — а блаженные старухи мне в спину крестятся, как чумному. Наслышан я, Дуняша, о том, что ты с темными силами знаешься. Так ли это?

— А если и правда, государь, так неужно на костре повелишь сжечь? — И обиженно продолжала: — Чай, я не сатаничка какая-нибудь и крестик нательный, как и всякая православная, ношу. А темные силы — они не во мне, они в картах гадальных, Иван Васильевич, вот через них я любую судьбу разглядеть могу.

— А государю погадать отважишься? — ступил государь в глубину комнаты, увлекая Дуняшу под самые иконы.

— Отчего же государя не уважить? — следом шла старуха. — Царь, как и всякий смертный, о завтрашнем дне печется. Не испугаешься, Иван Васильевич, помощи темных сил? Они ведь просто так не оставляют, за помощь могут и душу в рабство забрать.

Глянул государь на огромный крест, висевший на стене на чугунной цепи, и хотел ответить, что нет у него души, а на ее месте вырос холодный камень, поросший колючим темно-зеленым мохом.

— Нечего мне бояться, старуха! Ставленник я божий на земле, а о вселенскую благодать любой сатанинский дух расшибается!

— Ну если так… тогда правду слушай, государь! — проговорила Дуняша.

Озноб прошел по телу государя. Видно, нечто подобное чувствовал праотец, когда стоял на суде перед троном Творителя.

Бережно, словно это были не листочки бумаги, а остатки сегодняшнего завтрака, Дуняша извлекала из котомки карты, а потом осторожно, разглаживая каждую, разложила на столе.

— Вот она здесь, твоя судьба, Иван Васильевич, — загадочно продолжала Дуняша. — Не умеют карты врать. Жизнь твоя будет долгой, государь, переживешь ты всех своих врагов и недоброжелателей, но смерти будешь ждать как избавления от всех мучений. Ой, господи! Страшно будешь умирать, Иван Васильевич! — Дуняша взяла со стола бубнового туза. — Видишь… государь, эту карту?

— Вижу, Дуняша.

— Это цвет крови. А взгляни теперь сюда, — поднесла старуха к лицу пиковую даму. — От этой злодейки смерть примешь!

— Говори далее, Дуняша, не бойся ничего, — произнес Иван Васильевич, и пламя свечи от дыхания государя слегка колыхнулось и напомнило старухе полыхание костра, на котором сгинула не одна ведьма, но, глядя в разложенные карты, Дуняша уже ничего не могла с собой поделать.

— Иван Васильевич, господи! За что же тебя так карает всемилостивый бог?! Будет на твоем веку горе, которое пострашнее всякой лихости. Вот она, твоя великая печаль, — ткнула перстом Дуняша в пикового валета, — от него тяжкий крест примешь, и ни одно раскаяние тебе не поможет, так и сойдешь в могилу неочищенным.

— Продолжай, Дуняша, говори далее, моя сердешная, — почти весело пропел Иван Васильевич.

А пламя от костра так распалилось, что обожгло жаром старушечье лицо.

— Это еще не все твои печали, государь. Слез ты прольешь со своими женами немало. Не будут они тебя любить. Тщеславия ради заходят с тобой рядом быть, чтобы возвыситься самим и род свой захудалый из небытия вывести. Стар ты сделаешься, а жены твои на молодых отроков засматриваться станут и блуд с ними творить будут!

— Хватит, старуха! Лжешь ты все! — разгневался неожиданно Иван Васильевич. — Был я уже трижды женат, а более мне жениться по православной вере не положено.

— Карты некогда не врут, государь, — смиренно отвечала Дуняша, — не пройдет и полгода, как оженишься ты в четвертый раз.

— Продолжай, старуха, — умерил свой гнев Иван Васильевич.

— Жена попадется тебе ладная и крепкая, — ткнула Дуняша перстом в червовую даму, — но счастье, которое ты когда-то познал с Анастасией Романовной, испытать тебе более не суждено.

— Так… А что ты скажешь, старуха, ежели я не оженюсь вовсе?.. Так и помру без бабы!

— Без бабы, может быть, ты и не помрешь, государь. Карты и об этом тоже молвят. А вот ежели судьбу свою обмануть пожелаешь… не жить тебе более! Распнут тебя темные силы, подобно тому как поступил Ирод-царь со Спасителем нашим. И меня ты тронуть не посмеешь, государь, — предостерегла Дуняша.

— Отчего же?

— Так как давно не страшна тебе кара небесная, а боишься ты темных сил. — Не было сейчас юродивой старухи, а разговаривала с Иваном Васильевичем сама судьба.

Случалось, что государь выслушивал наговор юродивых, которые грозили ему не только наказанием небесным, но и страданиями земными. Удивлял иной раз словом провидения Василий Блаженный, глянет старик на иного молодца и скажет, сколько у того на плечах чертей сидит. Однако эти пророчества больше напоминали слабую капель, от которой можно укрыться даже под небольшим древом; совсем по-иному воспринимались слова Дуняши, которые больше напоминали раскаты грома и были такой силы, что грозили переломить не то что одинокое древо, но и порушить мурованный детинец.

— Права ты, баба! Во всем права! — вытаращил царь глаза на старуху. — Говори далее.

Дуняша неторопливо собрала карты, старательно перемешала их, а потом быстрыми и аккуратными движениями разложила их вновь на скатерть.

— Ох, государь, твое царствование нелегким и далее будет. Не случайно говорится в народе: если родишься в горе, в беде и помрешь. И всю жизнь слезами умываться станешь.

— И здесь ты права, Дуняша.

— Горе тебе постельку приготовит, оно же тебя саваном в последний твой день и приголубит.

— Кто ты такая, старая?! Кликуша или гадалка?! — опять осерчал самодержец.

— Гадалка я, государь. Кто же еще? — покорно отвечала Дуняша. — От себя я даже слова не произнесла, все это мне темные силы в уши нашептали.

— Как от беды схорониться? — сурово глядел царь.

— Карты и об этом говорят, Иван Васильевич, — всматривалась Дуняша в королей и дам. — Отринь от себя печаль и оженись вновь. А иначе вовсе сгинуть можешь!

— Не признает мое супружество церковь, — пытался было возроптать царь.

— Поначалу и впрямь не признает, а далее согласится с тобой, — обнадежила ласковым словом Дуняша.

Накинули на государя веревочку темные силы и потащили за собой, так ведут на живодерню несмышленого телка.

— Ступай, старуха, отобедаешь на Кормовом дворе. Скажешь боярину, что государь распорядился.

— Как скажешь, государь, — поклонилась старуха.