Тайны русской империи - Михаил Смолин

Во времена А.А. Башмакова некоторые слова и понятия — подобные «традиции» — были презираемыми обществом. Но мы, растеряв все внутринациональные и государственные скрепы, способны оценить важность для нации традиционных устоев. В начале же XX века писали так: «Когда общественному деятелю наших дней приходится подступать к теме, над которой значится слово “традиция”, он подходит к вопросу с некоторым опасением, как бы сразу не растерять симпатий своих слушателей. Ведь у нас это слово почти запретное. Ему грозит охлаждение живых людей, его слушающих, и упрек ему: в такое время, когда все жаждут освобождения от всех традиций, добрых и злых, — кто дерзнет всплывать против течения?»{246}

Они же, эти дерзкие правые, не только изредка «всплывали», но плыли против течения, пока все вокруг не превратилось, не по их вине, в жуткий всепоглощающий «революционный водопад».

Говоря о личности А. А. Башмакова, нельзя не сказать несколько слов о нем как об этнографе. Интерес к этой науке сложился у него из многих компонентов, среди которых были и панславизм, требующий изучения славянского суперэтноса; и любовь к путешествиям (он посетил несколько раз Балканы, был на Алтае, во многих европейских странах, в африканском Судане), после которых часто выходили книги и серии статей, описывающих историю и современность разных народов; и политические интересы, которые зачастую формировали интересы этнографические[46].

Значительная и разнообразная жизнь уместилась в промежутке между 1858 и 1943 годами. Пастер и бактериологическая станция; участие в русификаторской политике и законодательном творчестве по гражданскому уложению; панславизм и юрисконсульство в МИДе империи; публицистика на французском и русском языках; опасные путешествия на Алтай и Балканы, к границам славянского мира; занятия этнографией в период «имперский», начиная с царствования Александра II и кончая (в эмиграции) правлением коллаборационистов маршала Петена; членство во многих русских, французских и болгарских научных обществах; жизнь деятельного черносотенца внутри России и славянского деятеля вне ее, монархиста в России и в эмиграции, редактора правительственных газет и участника правых съездов — вот только часть деятельности А.А. Башмакова.

После революции 1917 года и эмиграции во Францию жизнь А.А. Башмакова не становится менее насыщенной. Он все так же занят общественно-политической деятельностью в среде русской эмиграции, в частности участвует в двух крупнейших съездах эмиграции — Рейхенгалльском (1921) и Парижском (1926), не переставая отстаивать идеи монархического национализма и неизменного своего пристрастия — панславизма. Как старейший представитель этнографической науки в эмиграции, он продолжал заниматься ею (прославился книгой на французском языке «50 веков этнического развития Причерноморья», изданной в Париже в 1937 году), преподавал — вплоть до самой своей смерти в 1943 году — во французской Школе антропологии на кафедре палеонтологии черноморских стран и во французском Институте палеонтологии человека…

Панславизм профессора П.Е. Казанского. Говоря об имперском панславизме, нельзя обойти вниманием и позицию в этом вопросе профессора П.Е. Казанского — одного из ведущих участников славянского движения, делегата Императорского Новороссийского университета, присутствовавшего на славянском съезде в Софии в июне 1910 года. Там, между прочим, он сделал доклад на собрании славянских юристов, в котором дал контуры того сближения славян между собой, как он себе его представлял.

Профессор П.Е. Казанский видел три задачи перед славянским движением. Первой задачей он называл необходимость работы над объединением внутреннего права славянских государств, призывая при его реформировании обращаться прежде всего к славянским правовым традициям, что будет сближать правовые кодексы славянских стран. Вторая задача вытекала из первой — сближение должно идти и по пути заключения межславянских договоров, для облегчения почтовых, телеграфных, судоходных и прочих сношений, при унификации денежной системы, календаря и т.п., что создаст единое междуславянское административное право. И, наконец, третья задача заключается в необходимости заключения договора между славянскими государствами о вечном мире и договора о третейском решении споров.

Все эти меры, по его мнению, способны дать в будущем возможность славянам создать единый «союз государств»…

Рубеж веков кроме прочих проблем для России принес и проблему единства и воссоединения всех частей русской нации. «Мазепинство», как называл украинских сепаратистов профессор П.Е. Казанский, и освобождение русских земель (Галиции, Буковины и Угорской Руси) от власти Австро-Венгрии — вот те проблемы, зачастую сплетенные воедино, которые занимали внимание многих русских деятелей империи в начале нашего века.

Прежде всего враги русского единства хотели разрушить единство языковое, уничтожить общенациональное значение русского литературного языка. «Русский язык — одно из главных наших народных сокровищ, один из краеугольных камней нашего исторического бытия, великое, тысячелетиями выработанное орудие, которым русский народ пролагает для себя и для тех, кто идет за ним, широкую дорогу в истории человечества»{247}.

Австро-венгерские власти всячески пытались отделить русских в своих владениях от русских, живших в границах Российской империи, навязав им отдельный, искусственно изобретенный язык, другое народное название (русины, рутены, украинцы, руськие и т.д.). «Мы, — писал профессор П.Е. Казанский, — живем в удивительное время, когда создают искусственные государства, искусственные народы и искусственные языки. И в этих отношениях австрийское правительство показало себя положительно виртуозом»{248}.

Использование русского литературного языка преследовалось в Австро-Венгрии, за русофильство сажали в тюрьмы.

Вместо того чтобы, развивая малорусское наречие (если уж такое желание непреодолимо в сознании украинствующих писателей), заимствовать слова из ближайших источников, таких как русский литературный язык или из других русских (белорусских, малорусских или великорусских) наречий и говоров, реформаторы берут слова из латинских языков, чем стремятся отделить малороссов от остальных русских. «Каждое украинское издание, — писал профессор П.Е. Казанский, — и чуть ли не каждый украинский писатель имеет свой особый литературный язык»{249}, причем зачастую полностью понятный только самому автору. И это совершенно объяснимо, так как самих малорусских говоров много: волынское, гуцульское, лемковское, полтавское и т.д. Причем различий между этими малорусскими говорами нередко гораздо больше, чем между каждым из них в отдельности и русским литературным языком. Литературный язык нации может быть только один, и все неудачи в прошлом, настоящем, да, надеемся, и в будущем создать некий «украинский» литературный язык разобьются об ощущение единой русской нации, что ее литературный язык уже создан. После Ломоносова, Карамзина, Пушкина, Гоголя, Достоевского, Толстого создавать второй литературный язык, по мнению П.Е. Казанского, — горделивое безумие, неосуществимая роскошь и безосновательное мечтание, способное рождать вместо развитого естественным путем языка лишь жаргон (в данном случае — польско-латинско-малорусский жаргон), на котором невозможно создать классическую литературу. Это доказала сама история — из двухсотлетних, по крайней мере, осмысленных попыток создать «украинский» литературный язык родилось множество текстов, но ни один из них невозможно воспринимать как классический. А потому можно было бы относиться к затее изобретения второго литературного языка, совершенно не обращая внимания на это безнадежное предприятие, если бы эта затея не была направлена на раскол единства русской нации. Профессор П.Е. Казанский был убежден, что «украинцы являются в массе лишь жертвами тонко рассчитанных ходов европейской политики»{250}, направленной на возможное ослабление или даже гибель России.

В начале века средостением борьбы за общерусское единство была Галиция, принадлежавшая тогда Австро-Венгрии, там была передовая столкновений русского мира с другими цивилизациями. Профессор П.Е. Казанский был одним из тех русских людей, которые, объединившись в «Галицко-русское благотворительное общество», рассказывали о тяжком положении подъяремной Руси — русским в империи. Будучи председателем Одесского отделения этого общества, он много сделал для австрийских русских, особенно во время Первой мировой войны, когда австро-венгерские власти начали, по сути дела, геноцид русских в Галиции, десятками тысяч сажая в тюрьмы, расстреливая, сжигая деревни. Галичане тысячами искали убежища в России. Одесское отделение «Галицко-русского благотворительного общества» под руководством профессора П.Е. Казанского при всей своей малочисленности смогло приютить несколько тысяч беженцев. Сам же профессор П.Е. Казанский написал несколько брошюр, рассказывающих о галицко-русском геноциде, будучи членом исполнительного Комитета помощи беженцам русской национальности.