Батарея - Богдан Сушинский

– К сожалению, отменить ваш приказ я не смогу, сколь странным он бы мне ни казался. Если бы в этой ситуации вы бросили свой батальон в рукопашную, на той стороне тут же нашелся бы какой-нибудь умник с дипломом бухарестской Королевской военной школы, который бы снисходительно удивлялся: «Господи, неужели у русских не осталось ни одного опытного, тактически мыслящего офицера?..» Ну и дальше – в том же духе, в каком только что вы, товарищ майор, отзывались об опыте и мудрости румынских офицеров, действительно проявивших себя на этом перешейке совершенно бездарно.

Считая, что полемика завершена, Гродов тут же приказал своей батарее еще раз пройтись по дамбе, теперь уже из расчета по два снаряда на орудие, а затем связался по рации с полковником Осиповым и предложил:

– Самое время заговорить вашим полевым батареям, только уже с переносом огня как на западный, так и на восточный берега.

– Мои пушкари в курсе, – азартно откликнулся полковник, радуясь тому, что и работы его окопникам флотским останется меньше, и появится она теперь уже не скоро. – Понимают, что врага лучше давить в его же стане.

Артиллеристы еще только готовились к новому артналету, когда Гродов связался по рации с сержантом Жодиным, под командованием которого оказался сейчас трофейный броневик, – после недавнего ночного рейда по тылам врага в батарее эту машину стали называть «королевским кошмаром».

– Труби сбор своего экипажа, сержант.

– Два автоматчика-гранатометчика у приоткрытой задней дверцы. По автоматчику в башнях и оба пулемета к бою готовы, – доложил тот. – Еще двоих автоматчиков беру десантом на борт. Нахожусь под защитой берега в километре от вашего НП.

– Вот это настоящая готовность. Подводи свое чудище к линии фронта и, как только пушкари уймутся, пройдись по прибрежной зоне в районе Григорьевки.

Поняв, что артналет прекратился, остатки румынского десанта стали выбираться из своих укрытий и скапливаться на приморской окраине села. Появление со стороны моря броневика с румынскими эмблемами на бортах и с флажком на передке они восприняли с удивлением, но отнеслись к нему, как обычно относятся к солидному подкреплению. Тем более что двое лежавших на шинелях по обе стороны башни десантников были облачены в трофейные румынские мундиры.

Каков же был ужас румын, когда водитель этого чудовища направил машину в самую их гущу, а шесть автоматов и два пулемета стали изрыгать во все стороны патронные очереди, в перерывах между которыми красные расшвыривали гранаты. Даже сидевший за рулем Пробнев умудрялся стрелять в щель из подаренного ему комбатом пистолета, не говоря уже о том, что не менее шести человек пали под колесами его «Королевского кошмара».

Пройдясь поприлиманной части села, броневик ворвался на центральную улицу, и, рассеивая пробравшихся туда румын, вскоре развернулся и оказался во главе двух атакующих рот – морской пехоты и ополченской. Вместе они сбросили остатки румынского десанта в Аджалык, причем некоторые из наступавших тоже вошли в воду, истребляя врагов так, словно это была озерная охота, с той только разницей, что, отходя по мелководью, некоторая «дичь» все еще пыталась отстреливаться.

Проследив в бинокль за тем, как между взрывами снарядов полевых орудий последние чудом уцелевшие солдаты противника перебежками отходят на «свой», восточный берег лимана, капитан Гродов решил, что операцию «Дамба» можно считать завершенной, и предложил майору пройтись по лиманскому прибрежью. Судя по всему, румынское командование было настолько обескуражено неожиданной гибелью и своего десанта, и большой колонны войск, что уже даже не обстреливало противоположный берег Аджалыка, а растерянно наблюдало за агонией своих разгромленных подразделений.

Одиночный снаряд, взорвавшийся между корпостом[29] и приморским обрывом буквально за минуту до того, как комбат намеревался оставить его, можно было воспринимать как жест бессилия, выраженный кем-то из артиллерийских командиров.

– Вот видите, майор, как без особых потерь можно истребить всю мощь противника и почти бескровно вернуть себе ранее оставленные позиции, – заметил Гродов, когда вместе с Кожановым они прошлись по тому, что осталось от Григорьевки, население которой в эти дни в основном пряталось по каменным погребам и в ближайшей катакомбной выработке.

Морской пехотинец задумчиво пожевал нижнюю губу, пережевывая вместе с нею и свое слегка задетое самолюбие.

– Согласен, впечатляет.

– А представляете, как в эти минуты зрелище разгрома впечатляет румынское командование?

– Если не ошибаюсь, приблизительно по такой же схеме совсем недавно ты громил румынские части на булдынской перемычке?

– И не постесняюсь повториться еще раз, если только противник опять внаглую сунется по григорьевской дамбе.

– Пока не поймут, что идти напролом нельзя?

– Вот именно, пока не поймут. А вам бы, товарищ майор, только в штыковую да в штыковую… Зачем зря терять морских пехотинцев в кровавых рукопашных, если с этими «королевскими проходимцами» можно говорить интеллигентным языком артиллерии и таких вот, – указал он на броневик, остановившийся у ограды прибрежной усадьбы, – «страшилищ».

– С тобой, капитан, действительно можно воевать по-настоящему. Не пойму только, почему ты до сих пор все еще «капитанствуешь»?

– Так ведь все майорские должности уже заняты, товарищ майор, – улыбнулся Гродов, принимая из рук шедшего вслед за ними радиста наушники.

– Ну что, и на сей раз твоя западня сработала? – услышал он усталый голос командира полка.

– Как это ни странно… Разрешите доложить, товарищ полковник, совместно разработанная нами операция «Дамба» успешно завершена.

– Да это уже не операция «Дамба», это уже операция «Амба»! – прокричал высунувшийся из командирской башни своего броневика сержант Жодин. – Так и предлагаю переименовать!

– Слышите голос «солдатских масс»? Операцию предлагают переименовать на «Амба»!

– А что, вполне по-флотски. Так и назовем ее в нынешнем донесении командующему. Хотя, замечу, выглядит все это странно. Мне потому и не верилось в успех твоего замысла, капитан, что считал: трагедия булдынской дамбы чему-то же должна была научить румынское командование. И был страшно удивлен, убедившись, что они так ничего и не поняли, и ничему не научились.

– Сам был поражен, когда увидел, что эти красавцы решили пробиваться к нам через дамбу на машинах. Никак не пойму, что помешало им перебросить всю эту рать к верховьям Аджалыка, чтобы оттуда обрушиться на нас уже по западному берегу, на полную мощь, развернутыми по фронту порядками. Донос на них написать их главкому Антонеску, что ли?

– Напиши, капитан, он оценит. Только сначала поддержи меня своими стволами. Опять румыны нацеливаются на хутор Шицли, как на трамплин, с которого можно налетать на твою батарею. Поддержки у командования базы я уже запросил.

– И каков оказался ответ?

– Контр-адмирал обещал вновь прислать какую-то из канонерок. Скорее всего, «Красную Армению».

– Телеграфируйте румынам, пусть потерпят, понежатся на солнце, пока у меня орудийные стволы остынут. Кстати, вижу на рейде какое-то судно. Сейчас мой радист выйдет с ним на связь. Словом, морскую пехоту в обиду мы не дадим.

С майором Кожановым комбат попрощался уже как со старым знакомым.

– Если уж сильно будут на мозоли наступать, обращусь за поддержкой, – оговаривал свое право на контакты с ним командир батальона.

– Комбат комбата никогда не подведет, – заверил его капитан.

В экипаже «Королевского кошмара» один боец, из десантников, оказался раненным. Рана вроде бы представлялась несерьезной – срикошетив, пуля задела его плечо, – тем не менее перевязка, которую ему сделали сами «бронебойщики», как называл своих сержант Жодин, кровь не остановила, и его нужно было поскорее доставить в лазарет. Этим транспортом Гродов и решил воспользоваться.

Раненого уложили на боковой рундучок, румынский флажок на стереотрубе сменили на заранее припасенный красный, чтобы кто-нибудь «по нервозности своей» сдуру не пальнул по броневику, и помчались в сторону батареи.

– Как впечатление от «григорьевского рейда», сержант? – поинтересовался Гродов.

– После рейда, который мы совершили в районе Шицли, удивляться уже нечему, но врагов уложили столько, сколько в обычном бою на роту хватило бы. Словом, «Королевский кошмар» он и есть кошмар, – командирское место Жодин уступил капитану, а сам восседал рядом, на одном из кресел рундучка. – Машина классная. Вы посмотрите, как мудро чехи все здесь продумали. Просторно, удобно, внутренний прогрев салона… Ее бы – да на гусеничный ход поставить, цены бы ей не было.

– Но тогда потеряла бы в скорости и маневренности.

– Зато не приходилось бы всякий раз молить всех святых, чтобы какой-то идиот не прошелся очередью по скатам. Но лучше всего было бы заполучить еще хотя бы две гусеничные танкетки и сформировать такой себе батарейный «бронированный кулак». Представляете, товарищ капитан, сколько истинно королевского кошмара прибавилось бы тогда в ближних румынских тылах.