Кваздапил. История одной любви. Начало - Петр Ингвин

– Пожалуйста, это факт, это не обидно. «Свет мой зеркальце, скажи, да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?..»

– Сейчас станешь самой румяной, спору нет. Отныне ты не Машка, а Белопопик, буду при всех называть, чтобы запомнили и поддержали.

– Только попробуй!

– Обидно? А другим, думаешь, не обидно, когда их по-всякому называют?

– Все-все, поняла. Воспитательный эффект достигнут.

Ну, наконец-то. Я снизил прилагаемые усилия.

– Ты мазохистка? Нравится, когда бьют?

– Нравится злить. Видел бы свое лицо!

– Тогда получи еще, за неправильное воспитание.

В момент удара над головой раздалось:

– Не двигаться, полиция!

Звук передернутого затвора заставил вздрогнуть: два словно бы материализовавшихся из ниоткуда стража порядка взяли меня на мушку. А говорят, что они долго едут по вызову. Наверное, рядом были. Один спрятал оружие в кобуру и с заломом руки уронил меня лицом в ящики. Второй собирался что-то спросить у Машки, но она с кулаками налетела на опешившего спасителя:

– Отпустите! Это мой брат!

Второму пришлось так же стреноживать и класть на ящики сестренку:

– Черт возьми, что здесь происходит?

Я вывернул лицо:

– Воспитываю молодое поколение, товарищ… как вас по званию?

– Сержант.

– Товарищ сержант. Или надо говорить «господин сержант»?

– Говори как хочешь. Брат, значит? – Сестренку отпустили, а удержание меня в болевом заломе ослабилось.

– Старший, – буркнула Машка, вдруг вспомнившая, в каком виде находится, и начавшая срочно оправляться.

А то по нам с ней не видно, кто старший, а кто младший.

– Это важное дополнение. – Некоторое время не сводившие с нее глаз полицейские задорно переглянулись.

Оба – примерно мои ровесники, молодые парни, для которых Машка с ее созревшей фигуркой и смазливым личиком – возможная кандидатка в подружки. Поскольку я брат, а не хахаль, то почему бы не познакомиться с шалуньей-сестрицей поближе? Напряжение разрядилось, меня полностью отпустили.

Второй полицейский вспомнил про обязанности:

– Ваши документы.

Мы предъявили. Прочитавший их указал сержанту на Машеньку:

– Малолетка.

– Сам такой, – надулась сестренка.

– Расскажите ваше видение ситуации, Мария Егоровна.

– Брату правда глаза колет, и он руки распускает.

– Часто?

Даже Машка поняла всю серьезность заявления. Хорошо, что она у меня сообразительная, а то ведь заберут меня «для галочки», и доказывай потом, что ты не гималайский верблюд.

– В первый раз в жизни, – сказала она, с вызовом поглядев на меня: «Видишь, спасаю, из петли вытаскиваю! А ты, мерин недоделанный, меня по мягкому месту…»

– За дело, – вставил я.

Сержант жестом попросил не встревать:

– Вашу версию выслушаем позже.

– А я уже все рассказала, – резюмировала Машка.

Сержант обернулся ко мне:

– Что же Мария Егоровна такого натворила, что заслужила рукоприкладство с нанесением легких телесных повреждений, которое было совершено сознательно и в присутствии многочисленных свидетелей, а, Алексантий Егорович?

– Каких таких повреждений? – Машенька хлопнула ресницами.

– Мы видели. – Полицейские едва подавили улыбки. – Можно сейчас же пройти медицинское освидетельствование, чтобы задокументировать следы побоев. В любом случае, мы видели и подтвердим.

Следы побоев… Видели…

У Машки вспыхнули щеки.

– А статьи за подглядывание в уголовном кодексе не найдется? У меня появилось, что заявить.

Полицейские поняли, что разговор пошел не туда. Проблем не любит никто.

– Претензии к брату имеются, гражданочка? Может, вас проводить, чтобы ваш брат вас больше не обижал?

– Попробуете проводить, и брат вас самих обидит, всю жизнь обиженными ходить будете.

– Рот-тердам столица Дании, – ругнулся младший напарник сержанта, принявшись ступней тереться о траву, – вляпался все-таки. Не каждая свинья такую грязь найдет.

– Столица Дании – Копенгаген. – Машка победно улыбнулась. – И не льстите себе. Каждая.

Когда до полицейских дошло, один прыснул в кулак, второй едва не поперхнулся.

– Бойкая девица. – Сержант уважительно качнул головой. – Если побудительные мотивы Алексантия Егоровича похожи на те, что сейчас возникли у меня, то отныне все понимаю и сочувствую. Вердикт присяжных был бы – «Оправдан полностью».

Как бы Машку ни склоняли и не выставляли в невыгодном свете, она купалась в обрушившемся мужском внимании. Думаю, прояви стражи порядка больше напора, и, возможно, завязалось бы знакомство. В обе стороны плыли флюиды соблазна, атмосфера стала почти романтической.

Очень своевременно (с моей точки зрения) у сестры зазвонил телефон. Она резко развернулась с трубкой около уха, юбка заложила вираж, и часть того, что всех румяней и белее, вновь ударило по глазам. Паршивка знала, что делает, и то ли насмехалась, то ли подстрекала.

– Да. – Разговаривая, Машка ходила вдоль площадки. – Почти. Когда? Хорошо. И я. Обязательно.

Останки разбитого асфальта взбивались в пыль подошвами кроссовок, глазки сестренки стреляли по сторонам и, намного чаще, под ноги, где легко утонуть в чем-то не самом благоухающем. Ветерок развевал и трепал юбочку, и взоры полицейских, которые, не отрываясь, следили за ней, казалось, молили о резком порыве. Я прокашлялся.

– Товарищ сержант, а меня выслушаете?

– Естественно, мы же задали вопрос.

– Однако забыли получить ответ. Как вас по фамилии?

Сержант мгновенно подобрался, мне в переносицу уперся суровый взгляд.

– Сержант Старомоев, а что?

– Сержант Старомоев, родная сестра обзывает мою девушку нехорошими словами, а мне нечем ответить, кроме, как в детстве, «лещом» по попе. Подскажите, каким еще способом воспитывать потерянное поколение?

Оценив подход, сержант хмыкнул, глаза подобрели.

– Раньше говорили: будешь баловаться, отдам дяде милиционеру. Времена и названия сменились, но преемственность сохранилась, и мы не против оправдавших себя методов. Можете использовать на полную катушку. Если балуется или шалит, с удовольствием заберем прямо сейчас.

Полицейские хитро переглянулись. В их глазах до сих пор маячила картинка нанесенных мной «легких телесных повреждений», сделавших сестренку всех румяней и краснее. Машка оказалась рядом, и я толкнул ее локтем – легонько, чтобы органы правопорядка вновь не вспомнили об обязанностях:

– Слыхала?

– Пусть забирают, я согласная.

– А маме что сказать?

– Пала смертью храбрых в борьбе с внутренними органами.

– Тогда мама подключит внешние.

– Но ты меня защитишь?

– Тогда папа отвоспитает твои внешние органы похлеще моего, и уже никто не поможет, потому что от папы защиты нет, кроме баллистической ракеты прямого наведения с противолобной боеголовкой из чугуна. У тебя есть такие?

– Как говорит тетя Вера, которая работает в магазине, «были, но только что кончились». Неужели все так плохо?

– Еще хуже.

– Что же делать? Молчи, я знаю, ты мне все детство твердил ответ на этот сакраментальный вопрос: снять штаны и бегать. Молодые люди в форме, как мне почему-то кажется, не возразят против такого решения проблемы, хотя форма на молодых людях обяжет их прекратить нарушение общественного порядка. Форма и содержание вступят в противоречие, наступит аннигиляция, и на месте хороших с