Антология поэзии русского зарубежья (1920-1990). (Первая и вторая волна). В четырех книгах. Книга первая - Дмитрий Мережковский

В день Покрова

I. «Как звезда над снежными полями…»

Как звезда над снежными полями,В августе — над золотом садов,В ночь весеннюю — над тополямиРусских сел и русских городов

Ты восходишь, наш покров незримый,Матерь Божия. Любви ТвоейНад землею, некогда любимой,Милость драгоценную пролей.

Дни проходят, тишиной томимы,Гибели и смерти нет конца,Ты, Которой служат серафимы,Ты, Которой служат все сердца,

Милость ниспошли свою святую,Молнией к стране моей приди,Подними и оправдай такую,Падшую, спаси и пощади!

II. «Только гибель и воспоминанье…»

Только гибель и воспоминанье…Ясны сумерки. Гроза прошла.За рекой на дальнем расстояньиВ городе звонят колокола.

Гулкий, смутный звон средневековый.И, как в детстве, в церкви на стенеПальцем мне грозит старик суровыйИ святой Георгий на коне

Топчет разъяренного дракона.И звучат в душе, звучат слова —Строфы покаянного канонаО тщете земного естества,

О бесстрастии, об одоленьиДуха злобы, о грехе моем —Темном, тайном, данном от рожденья —Страшно быть с душой своей вдвоем.

Раненный, в Ростове, в час бессонный,На больничной койке, в смертный час,Тихий, лучший, светлый, примиренный,До рассвета не смыкая глаз,

Я лежал. Звезда в окно светила.И, сквозь бред, постель оправить мнеЖенщина чужая подходила,Ложечкой звенела в тишине.

III. «Матерь Божья, сердце всякой твари…»

Матерь Божья, сердце всякой твари,Вечная, святая красота!Я молюсь лишь о небесном даре,О любви, которая чиста,

О любви, которая безгрешна,О любви ко всем и ко всему,Я молюсь, и снова мрак кромешныйК сердцу приступает моему.

Милость ниспошли свою святую,Молнией к душе моей приди,Подними и оправдай такую,Падшую, спаси и пощади!

Музе

I. «В Крыму так ярко позднею весною…»

В Крыму так ярко позднею весноюНа рейде зажигаются огни,Моя подруга с русою косоюНад атласом склонялась в эти дни.

Шли корабли в морской воде соленой,Весь мир следил за ходом кораблей;Над темной бездной, над волной зеленойНеслась надежда Родины моей.

А девочке с глазами голубымиИ мальчику — тревога без конца:Мечтали мы над картами морскими,И звонко бились детские сердца.

Потом — в дыму, в огне, в беде, в позореС разбитых башен русский флаг спадал,И опускалась и тонула в мореМоя любовь среди цусимских скал.

II. «Ты, милая, со мной вдвоем бежала…»

Ты, милая, со мной вдвоем бежалаВ глухую ночь без света и тепла,Когда все время пушка грохотала,Когда резня на улицах была.

Стихия распаленная кипела,В крови взвивались флаги над мостом,Но в темноте любовь моя горелаВ огромном мире страшном и пустом.

Любовь моя! Меж рельс, под поездамиГлубокий снег был так прекрасно-бел.Шли на Восток, на Юг. Повсюду с намиСуровый ветер верности летел.

III. «Тевтонское полотнище алело…»

Тевтонское полотнище алелоНад Францией, придавленной пятой,И радио безумное хрипело,Фанфары выли в комнате пустой.

А ты с узлом в дверях тюрьмы стояла,Ты мерзла в очереди под дождем,Но Родина перед тобой сиялаЗвездой рождественской в снегу чужом.

Как в детстве, наклонялись мы с тобоюНад картой — мы б не разлучались с ней!Спи, милая, с моею сединою,Спи, милая, с любовию моей!

Ты можешь видеть чудные виденья,Как потонувший Китеж под водой:Пространства нет и нет разъединенья,Нет лишних лет на родине земной.

Туман над затемненною Москвою,В кольце осады сжатый Ленинград,Мой древний Крым — они перед тобою,Они с тобой, как много лет назад.

И Бог воздал мне щедростью своею:Цусимы знак — в пыли влачится он;Вот мой отец под Плевной: вместе с неюОпять народ ее освобожден.

Мой друг, под Львовом в ту войну убитый —Он слышит гвардии победный шаг;Вот наш позор, отмщенный и омытый —Над Веной, над Берлином русский флаг.

IV. «Любовь моя, за каменной стеною…»

Любовь моя, за каменной стеною,За крепким частоколом — не пройти.Любить вот так, любовию одноюВ последний раз — и не иметь пути?

Склонись опять над картой, с затрудненьемИщи слова, знакомые слова;Ты, девочка моя, скажи с волненьем:«Владивосток». «Орел». «Казань». «Москва».

Задумайся о славе, о свободеИ, как предвестье будущей зари,О русской музе, о родном народеПоэтов русских строфы повтори.

«С непостижимым постоянством…»

С непостижимым постоянством,Чрез Формы призрачный налет,Геометрическим пространствомМне мир трехпланный предстает.

Внутри параболы и дуги;Шары прозрачны, как хрусталь;Сближаясь на магнитном круге,В контактах вспыхивает сталь.

Мир полый, четкий и блестящий!В нем различаю без трудаТеченье воли настоящей,Колеса, рельсы, провода, —

Но брызгами кипящей ртутиВдруг разлетаются тела —Там — подчиненные минуте,Здесь — взмаху точного угла.

«Девятнадцатый год. «Вечера, посвященные Музе»…»

Девятнадцатый год. «Вечера, посвященные Музе».Огромный прокуренный зал, под названием «Хлам»[99]

Вот Лившиц читает стихи о «Болотной Медузе»И строфы из «Камня» и «Tristia» — сам Мандельштам.

Морозный февраль, тишина побежденной столицы.О, как мы умели тогда и желать и любить!Как верили мы и надеялись, что возвратитсяБылое величье, которого всем не забыть.

А после — походы в холодной степи и раненье.Уже в Феодосии встреча: — «Вы, Осип Эмильевич, здесь?»— «А где Бенедикт?» — «Да, погиб Маккавейский в сраженье». —«А Петников[100] — жив, но куда он уехал?» — «Бог весть!»

Тогда мы надеялись: будет недолгой разлука —Как много с тех пор стало горьких потерь и разлук!Летела стрела — и опять Аполлон СребролукийНа новую жертву свой тяжкий нацеливал лук.

Успение

Ну, а в комнате белой как прялка

стоит тишина,

Пахнет уксусом, краской и свежим,

вином из подвала…

Тяжелые груши уложены тесно в корзины,Блестит янтарем на столах виноград золотой,И воздух осенний и запах арбузный и дынныйНа каменной площади празднуют праздник святой.

Я с радостью тихой гляжу на раздолье природы —Такое богатство, как было и в крае моем,Где волны кипели и тщетно искали свободы,И в погребе пахло полынью и новым вином.

А тот, о котором сегодня я вновь вспоминаю,Как загнанный зверь, на дворе под дождем умирал.Как лебедь, безумный, он пел славословие раюИ, музыкой полный, погибели не замечал.

Орфей погребен. И наверно не будет рассвета.Треножник погас, и железный замок на вратах.И солнца не стало. И голос умолкший поэтаУже не тревожит истлевшего времени прах.

«Летом душно, летом жарко…»