Первый человек - Ксавье-Мари Бонно

— Это всего лишь галлюцинация! — крикнул де Пальма.

Внезапно тень исчезла. В пещере снова стало тихо. Ладонь Отрана разжалась. На ней лежал отрубленный палец — безымянный.

— Третий палец — это был он сам.

Над тем местом, где лежал труп, было вырезано на стене странное существо — наполовину человек, наполовину зверь. Рогатый колдун. Длинная угольная черта пронзала его насквозь.

50

Доктор Дюбрей перебирал пожелтевшие карточки в ящике каталога виль-эврарской больницы.

— После вашего отъезда у Бернара был ужасный приступ болезни. Нам пришлось его обездвижить, — сообщил он де Пальме, стараясь не смотреть на него.

— Вам известно, что вызвало этот приступ?

— Я думаю, что ваш приход и приход Отрана имеют к нему отношение. Но, кажется, есть и другая причина.

— Какая?

— К сожалению, я не могу вам ответить!

Он задвинул ящик обратно в картотеку и направился к полкам, на которых дремали труды великих классиков психиатрии и несколько менее известных работ.

— Я хочу показать вам две или три вещи, месье де Пальма, чтобы вы лучше поняли.

Он снял две книги с последней полки.

— Вот, среди другого старья, любимое чтение доктора Кайоля. Он сидел над ними много часов подряд.

Дюбрей положил книги на стол и указал де Пальме, на какой стул сесть.

— Это «Магикон», авторы — Кернер и еще несколько человек. — Он хлопнул ладонью по кожаному переплету. — А это рассказ о Гасснере, специалисте по изгнанию злых духов, который в свое время с большим успехом лечил болезни. А вот и книжка Месмера. За его открытия его сравнивали с Христофором Колумбом! Это все было в XVIII веке. Все, о ком я вам говорю, стояли у истоков динамической психиатрии. Гасснер и Месмер в свое время провели много опытов. Вам известно, что их тогда считали великими врачами и что к ним приезжали лечиться больные со всей Европы? Называя эти имена, я хочу дать вам понять, что Кайоль полностью порвал с традиционной психиатрической наукой. Он искал другой путь и для этого вернулся назад. Хотел вернуться к истокам, к первым попыткам лечения душевных болезней, и понять, почему магнетизм или шаманизм в свое время работали. Кайоль был очень образованным человеком, но он был сумасшедшим. Таким же сумасшедшим, как те, кого он лечил.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что он когда-то был пациентом в Виль-Эвраре.

— Как вы узнали об этом? Он сам вам сказал?

— Вовсе нет! Однажды мы с ним разговаривали, он вышел в туалет и оставил на столе одну из своих медицинских карт. Я поддался любопытству и позволил себе лишнее — наклонился над этой картой и стал ее читать. Как же я удивился, когда понял, что пациент — он сам!

— Я могу ее увидеть?

— К сожалению, нет: она исчезла.

— Я должен признаться, что совершенно сбит с толку.

— Я вас понимаю, — ответил Дюбрей и погрузил свой взгляд в глаза де Пальмы. Так он, должно быть, смотрел в глаза своим странным пациентам. — Вам следует знать, что Кайоль сам лечил себя. Он страдал шизофренией, но прекрасно осознавал, что болен. Несколько раз он уходил в корпус Б.

— В корпус Б?

— Во времена Кайоля, в пятидесятых годах, так назывался корпус, в котором пациентов держали взаперти. Там находились невменяемые и те, у кого были самые тяжелые приступы. Антонен Арто тоже несколько раз там побывал.

— Как же Кайоль смог оттуда выйти? Разве это возможно?

— Разумеется, возможно. А он, я думаю, притворился невменяемым, чтобы быть как можно ближе к невменяемости.

— Что вы хотите этим сказать?

— Тут мы снова должны вернуться к книгам, которые он читал. Каким колдовством он занимался? У меня нет ответа на этот вопрос. Но однажды он сказал: «Я, кажется, нашел средство, как обходиться без успокоительных». Любой, кто знает о побочных эффектах этих медикаментов, не может не заинтересоваться открытиями Кайоля.

— Он открыл вам свои секреты?

На лице Дюбрея отразилось огорчение, и он ответил:

— Нет. Разумеется, нет.

В библиотеку вошел бородатый мужчина лет сорока. Волосы у него были немытые и нечесаные. Обут он был в резиновые сапоги. Через плечо у него висел на ремне фотоаппарат.

— Вы пришли прямо со своей научной работы? — спросил Дюбрей.

— Да. Утром мне снова звонили из Национального центра научных исследований.

— Но библиотека уже закрывается. Вы не могли бы прийти завтра?

— Разумеется. Я живу близко.

Мужчина развернулся и ушел.

— Это пациент, он здесь уже три месяца. Его семья поместила его сюда: он слишком опасен для себя и для других.

Де Пальма вздрогнул: он оказался на границе мира тех людей, которым никогда не смотрел в глаза.

— Кайоль был таким же?

— Я не знаю, был ли он по-настоящему опасным. Но я знаю, что он проводил свои исследования на высочайшем уровне. Значит, душевная болезнь не нарушала ход его жизни. Но он лечился здесь.

— Не помните ли вы какие-нибудь даты того времени?

— К сожалению, нет. Помню только, что это было в пятидесятых годах. Он был довольно молод, был еще студентом. Все данные об этом должны до сих пор храниться в архивах.

— Когда и где вы впервые встретились с доктором Кайолем?

— Кажется, в восьмидесятых годах. Здесь.

— Чем он тогда занимался?

— У него был только один пациент — Тома Отран. Но Кайоль приходил сюда не ради него, а ради наших архивов. У нас здесь тысячи карточек — данные на всех пациентов, которые здесь побывали. Кстати, среди них есть достаточно известные люди. Кайоль говорил мне, что имеет честолюбивую мечту — написать систематическое исследование, в котором было бы одновременно что-то от эпидемиологии и от истории. Составить обзор патологий и посмотреть, как они менялись в зависимости от методов лечения, которые в разные периоды времени применялись в этой больнице. Я должен вам сказать, что идея была неплохая. Никто никогда не занимался глубоко историей лечения душевных болезней.

— Но что он искал на самом деле?

— Однажды он сказал мне, что именно. Он хотел написать альтернативную историю открытия бессознательного начала человеческой психики с древнейших времен до наших дней. Представляете себе, какой это объем работы!

— Что он имел в виду под древнейшими временами?

— Разумеется, он думал о доисторических временах. Наскальные рисунки Кайоль рассматривал как первые изображения того, что возникает в уме человека.

— Он занимался своими исследованиями один?

— Не знаю. Полагаю, что да, но не могу ничего утверждать. Я всегда думал, что ему помогал Тома, но не могу этого утверждать.

Де Пальма подумал о ныряльщике, который ускользнул от него. Он не смог бы сказать, почему именно, но считал его человеком, близким к Кайолю. А может быть, это был соперник Кашля? В уме полицейского зародилась мысль.

— Можно мне тоже посмотреть эти карточки?

Выражение лица Дюбрея стало серьезным, во взгляде появилась враждебность.

— Нет. Это полностью конфиденциальные сведения. Только для врачей. Это тайна, вы должны меня понять.

Де Пальма решил обойти препятствие.

— Я лишь хочу знать, лечился ли здесь один человек, близкий к доктору Кайолю. Если я назову вам его имя, могли бы вы ответить мне «да» или «нет»?

Дюбрей смягчился.

— Я охотно сделаю это для вас. Как его имя?

— Это женщина. Мартина Комб, родилась в Марселе в 1938 году.

Барон чувствовал, что ступает на незнакомую почву, но ему нужно было сломать логические построения, которые направляли расследование по протоптанному пути.

— Подождите несколько минут.

Дюбрей исчез за дверью, на которой было написано: «Вход только для персонала больницы». Мужчина в резиновых сапогах вернулся. Вид у него был растерянный. Де Пальма отвел взгляд в сторону, чтобы не встретиться с ним глазами.

— Библиотека снова открылась? — спросил больной.

— Нет, нет! Мы закрываемся. Доктор Дюбрей скоро придет.

— Я ищу батарейки для своего фотоаппарата. Нет ли у вас?

— Какой тип батареек вам нужен?

— Три А — AAA.

Больной сделал поворот кругом. При этом линолеум на полу взвизгнул под подошвами его сапог.

— А! А! А! Я думаю, это тайный код, — сказал он.

Де Пальма совершенно растерялся. Как события будут развиваться дальше без Дюбрея?

— Сейчас я вас сфотографирую, — продолжал пациент. — В НЦНИ требуют, чтобы я присылал исчерпывающую информацию. Я им уже отправил больше трех миллионов фотографий. Я должен сфотографировать всех жителей Парижа и его ближайших пригородов.

— Это интересное исследование, — сказал де Пальма.

— И его еще нигде не напечатали, — добавил больной.

— Каково главное направление вашего исследования?

— Сумасшествие. Все люди в столице сумасшедшие, это заметно по их глазам. В глазах видно все, и сумасшествие — в первую очередь! Мы сравниваем взгляды сумасшедших и преобразуем их в ряды цифр. То, что делают с цифрами потом, меня не касается. Париж и его пригороды — это огромная исследовательская лаборатория. В ней не нужны пробирки, достаточно простого фотоаппарата.