Том 8. Фабрика литературы - Андрей Платонов

В этом главный недостаток романа.

Но Гидраэр изредка освежается новыми членами. Так, в Гидраэр приезжает Антон Кандидов, грузчик с Волги, умевший артистически ловить арбузы на лету при погрузке их на баржу и поэтому оцененный футболистами как будущий великолепный вратарь на футбольном поле. Кандидов в детстве был товарищем Кара-сика, и это облегчило ему приезд в Москву.

И вот молодой парень, волжский крючник, впервые прибывает в Москву. Он читает на афишах знаменитые имена.

«Прежде он видел их лишь в газетах, а теперь вот он оказался среди них, совсем рядом. Вот, возможно, в этом доме живет известный киноартист, вот… в этой закрытой машине проехал… а во встречном гражданине с поднятым воротником тоже скрывается вождь или знаменитый писатель».

Вероятно, такие юноши с карьеристскими, самолюбивыми вожделениями есть в натуре, но они далеко не лучшие представители советской молодежи.

Из Кандидова, действительно, получается «мировой вратарь», и Кандидов завоевывает славу лучшего голкипера мира. Этому предшествуют некоторые события.

Так, Гидраэр по случайной вздорной причине извергает из себя Кандидова, но внутри Гидраэра получилось, однако, разногласие по этому поводу. В конце концов гидраэровцы сошлись на том, что Кандидов отсутствует среди них временно и его обязательно надо завоевать обратно. Имеется, следовательно, в виду, что Кандидов, коль скоро он побудет во «внешнем», не гидраэровском мире, кое-чему научится и исправится. Совершенно правильно: научиться, измениться можно лишь в борьбе и страданиях среди большого мира, а не в добросердечном курятнике. Этим скрытым подтекстом романа отвергается, в сущности, идея пользы чистой дружбы, заключенной в узкую коробку артели Гидраэр.

Кандидову тяжело было покидать Гидраэр; особенно потому тяжело, что у него там осталась Настя Валежная, любимая девушка (образ этой Насти создан автором посредством почти одной чистой лазури; Настя — разновидность земного ангела, поэтому она для нас, грешного читателя, слабо ощутима как реальное существо и мало интересна). — Кандидов женится временно на «чуждой» девушке — Ладе, дочери профессора Токарцева, технического руководителя того предприятия, где работают гидраэровцы. Сам Токарцев — человек, по автору, отличный, добродушный, вполне советский и пр. (зачастили эти старички ходить в литературу!), но дочка у него вот какая: «Он немножко шпанистый», — говорит Лада про одного Димочку, — «он босяк-джентльмен, я это обожаю. Он типичный эпикуриал». Мы ее знаем уже, эту Ладу, — это Жозя из одного фельетона того же автора. Вообще в романе есть ряд элементов, заимствованных автором у самого себя из прежних своих произведений, в том числе и то, что было плохого в языке ранее изданных сочинений Кассиля: некая смесь сахарина с пухом одуванчика.

Вернувшись из заграничной поездки футболистом с мировым именем, Кандидов выступает в команде, играющей против гидраэровцев. Гидраэровцы за истекшее время хорошо натренировались, а, главное, они усвоили чисто коллективную технику игры, в которой мяч забивает не обязательно лучший игрок команды, а тот, у кого больше шансов попасть в ворота и обмануть вратаря, где вся игра подчинена принципу общей победы команды, без заботы о том, кому именно предоставить право решающего удара и победы. Это, несомненно, хорошая сторона гид-раэровского коллектива, но для такой цели не обязательно жить в реторте — достаточно быть хорошей советской футбольной командой.

Техника гидраэровцев побеждает. Вечно «сухому» Кандидову забивают первый гол.

Поражение послужило причиной для поворота в судьбе Кандидова. Он переживает глубокую душевную депрессию и едва не погибает, нечаянно отравившись газом в своей квартире. Но его вовремя спасает Груша, девушка из того же благородного Гидраэра, а затем все кончается хорошо и приятно. Кандидов мирится с гидраэровцами, Настя всегда его любила и любит (Ладу-Жозю Кандидов давно оставил), Карасик постоянно тосковал о Кандидове и т. д.

Что есть хорошего в романе? Относительно хороши описания футбольных матчей, сделанные со всею страстью любителя футбола и болельщика.

Но что же в общем получается, — почему роман читается с интересом, а после его прочтения ощущается неудовлетворенность, точно вы съели много, но не напитались? Потому что почти все образы романа так же относятся к реальности, как тень к предмету, ею отображенному. А тень— хотя она и порождена миром действительности и хотя она есть верный признак где-то сияющего солнца, но само по себе царство прохладных блаженных теней не есть наилучшее место для жизни и оно не очень благодатное поле для произрастания искусства. Конкретнее говоря, богатыри, ангелы, добряки, великодушные рыцари и т. п. — оттого хуже людей, что они сделаны из одного чистого, благородного, одноцветного материала, а реальные люди — из многообразного состава различных материалов, и от этого они, реальные люди, устойчивей, интересней и живее ангелов и рыцарей. Очищенное, протертое, профильтрованное не означает наилучшего. Наоборот, то, что иногда считается «грязным», «неблаговидным», «нечистым», что подернуто судорогой временного уродства, — это и является признаком реальности, потому что такой признак означает след борьбы и напряжения, он служит показателем работы и усилия передового прогрессивного человека — в нашем, современном мире, где еще не растут сплошь одуванчики.

«Ирина Годунова» А. Митрофанова

Есть просто хорошие литературные произведения и есть произведения хорошие по-особенному. Первые можно прочитать с некоторой несомненной пользой, вторые трудно забыть — и они долго еще питают читателя, даже будучи давно прочитанными. К этим произведениям — хорошим по-особенному — относится, по нашему мнению, новая повесть А. Митрофанова.

Одно из главных достоинств этого произведения состоит в том, что автор сумел языком поэзии изобразить органическое, чувственное, естественное отвращение народа к троцкизму.

В лице Ирины Годуновой автору удалось создать один из самых привлекательных образов молодой советской женщины; причем у Митрофанова Ирина Годунова ничем не обездолена как женщина: ни своей деликатной робостью в отношениях с людьми, ни нежной до гроба преданностью к Годунову, ни тревожным, напряженным чувством юности, — и сверх этого она вознаграждена большой, отважной человечностью, которую она приобрела из общего источника нашего воспитания, — из советской действительности.

В повести мы застаем Ирину в качестве начинающего композитора. До этого она была простой работницей, стрелочницей на производстве. А еще ранее — в детстве — беспризорницей. В Ирине обнаружились музыкальные способности, и вот советский завод определил свою молодую воспитанницу, свою дочь, учиться. Это в наших условиях естественно и натурально. Но мы не знаем, не уверены, очень ли это хорошо с точки зрения литературного искусства. То есть, обязательно ли нужно Ирине, и без того прелестному человеку, еще быть композитором, или скульптором, или парашютисткой, или чемпионом заплыва на дальнее расстояние? Трудно сказать наверное — обязательно это украшает и делает более глубоким литературное произведение или нет, но нетрудно сообразить, что если бы автор оставил Ирину сверловщицей и на столь «бедном» внешнем материале сумел бы не угасить ее духа, то автора ожидала бы более тяжелая задача, но и зато более благодарная. Ясно, что превращение сверловщика или токаря в музыканта или в художника-живописца — явление простое и обычно, и не нужно благородство человека изображать «благородными» же, возвышенными средствами, например — его музыкальным творчеством. Ведь сверлильный или, же долбежный станок благороден не менее фортепьяно… Но это наше возражение — частность, потому что Ирина в повести хороша не оттого только, что она музыкант.

В повести, к сожалению, есть и еще несколько дефектных деталей, не играющих, конечно, большой роли для решения основной темы. Например, на улице сидит нищий (человек, понятно, для нашей страны не типичный). Нищий «сидел, опустив глаза. Смотришь — и разбередишь кому-нибудь сердце, и комсомолка бросит в картуз три гривенника, припасенные на метро, и пойдет домой пешком, морщась, словно ее грязно оскорбили»… (Подчеркнуто нами. — А. П.). Нет, комсомолка не будет переживать такого поступка столь нежно и чистоплюйски, как эта зефирная недотрога. Да и денег у нее что-то мало: всего тридцать копеек, которые к тому же «припасены», то есть чуть ли не скоплены через сберкассу. Бедная, несуществующая девушка!

Ирина любит Годунова, химика, работника завода, где прежде работала и сама Ирина. Годунов — очень способный, чистый, поэтический человек, и у него есть редко изображаемое нашими писателями качество — чувство возможности и необходимости бесконечного, прогрессивного развития своей жизни, входящей элементом в общую великую жизнь человечества.