В двух шагах от рая - Михаил Евстафьев

…этого я совершенно не помню…

Затем подъехал грузовик и по спискам начали раздавать материальную помощь. И врач из агитотряда начал прием.

…Айболит…

Подходили беззубые старцы, подводили детишек. Родители указывали на вспухшие от голода животы, язвенные нарывы на руках и ногах, засохшую, почерневшую кожу, усыпанную чесоткой. Просили помочь, дать тюбик с мазью, таблетку, порошок.

Верю: революция все равно победит! Дети будут жить в более счастливом мире! Мы поможем построить в Афганистане новую жизнь!

Афганцам раздавали керосин и зерно. Они бегали от одной машины к другой, ссорились, ругались, радовались.

…еще бы, такая халява!..

Выпросил у агитотрядовцев несколько маленьких пластмассовых игрушек и ходил между детьми, надеясь их кому-нибудь подарить. Некоторые дети, как дикие волчата, пугались и убегали, как только я пытался заговорить с ними. Вдруг я увидел паренька лет пяти с длиннющими, как у девчонки, ресницами. Когда я подошел поближе, малыш струсил и отбежал, спрятался за спины взрослых. Я потерял его из вида. Но зато увидел девочку, и протянул ей медвежонка. В ее глазах светилось счастье. У меня даже комок в горле встал. Ведь у этих детей никогда не было игрушек!

Под конец нашел того парнишку. Он сидел на стуле рядом с доктором. Подкрался так, чтобы он меня не заметил, и подарил желтого поросенка».

…тоже мне подарок! они ж свинину не едят! это грязное

животное для любого мусульманина!.. и агитотряд хорош!

привезли детям игрушки – поросят!..

«Я испугался при первом обстреле. Стыдно. Просто струсил. Хорошо, что это произошло не в настоящем бою. В следующий раз, я уверен, такого не повторится. Главное – всегда помнить, что страх – это расплата за хорошее воображение».

«Разговорился с узбеком-переводчиком. Он почти два года в Афгане. Две медали заработал, в партию вступил. А сам – суры из Корана разучивает, на случай, если в плен попадет… И я уверен, что, окажись он у духов, сразу же их сторону займет! Всех предаст! Противно стало – я ведь ничего ему не сказал в ответ. Растерялся. Он, наверняка, подумал, что я тоже боюсь плена…»

«Шарагин правильно рассудил – случай со сгоревшей БМП замяли, списали на боевые потери. Все очень просто: командир полка ждал новое назначение, и ему абсолютно ни к чему был перед отъездом глупый скандал, а командир дивизии ждал очередную награду. Моргульцева поставили на должность комбата, послали на очередное звание, роту принял Зебрев».

«Прошел боевое крещение. Как сказал Иван Зебрев: „Ты уже не целка“. Он всегда называет необстрелянных солдат „целками“.

«Сына застрелили. За что? Такой добрый был щенок. Я знаю кто, но сделать ничего не могу».

«В нашей роте двое раненых. Подорвалась на мине одна БМП. На дороге осталась глубокая воронка после взрыва. Взрыв сорвал бетон, как срывается кожа с коленки, когда падаешь».

«Видел сегодня чью-то оторванную кисть. Дважды смотрел себе на руки, казалось, что это моя рука лежит…»

– Чайку не желаете? – заглянула в купе проводница.

– Два чая, – заказали женщины-попутчицы.

– А вам?

– Нет, спасибо, – Шарагин отвернулся к стене.

«Погиб рядовой Красиков. Может быть, те пули предназначались мне? Красиков умер почти сразу. На броне было огромное количество крови, как будто целое ведро с красной краской вылили! Бойцы потом долго отмывали».

«Капитан Моргульцев говорит, что Афганистан – это восточная сказка, где чаще всего побеждает зло…»

«Привезли русские в Афганистан свои суеверия, бесконечную печаль и загадочную душу…»

«Любая война обладает притягательной силой… Когда выходишь на боевые, соприкасаешься со смертью, и вся идеологическая „прокачка“ испаряется. Ты убиваешь врага не за идею, а просто для того, чтобы самому выжить. У солдат точно так же. Я недавно проходил мимо Ленинской комнаты, слышу политзанятия идут, и наш замполит кричит на солдат:

– Кто твой личный враг?!

Чириков отвечает:

– У меня нет личного врага, товарищ старший лейтенант.

– Идиот! – заорал замполит. – А у тебя, Саватеев, кто личный враг?

– Тоже нет, товарищ старший лейтенант. Был в поселке один – Шурка…

– Садись, дурень! Запомните все: ваш личный враг – Рональд Рейган! Вы здесь, чтобы защищать южные рубежи Советской Родины от американского империализма! Ясно?!»

«Я не знал раньше, что такое убивать. Теперь знаю. Я убивал издалека, я уверен, что убил того духа. Я видел, как он падал. Убивать оказывается не страшно. Человек, которого я убил, был духом, но ведь раньше он был нормальным человеком, крестьянином, и у него, скорее всего, есть семья. И воевать он пошел, потому что мы пришли.

Все понимают, что война рано или поздно завершится. Все, что происходило, забудется. Откуда им будет знать, что мы делали в Афганистане, кого защищали, кого и зачем убивали. В учебнике истории об этой войне напишут несколько строк.

Лишь я буду знать, и жить с этим дальше, и такие же, как я, «афганцы» – подранки запрятанной от всех за горы войны».

«Когда я только приехал сюда, все узнать хотел: как это – убивать людей? Не верилось, что это так просто. В Союзе, непременно, только этот вопрос и будут задавать: сколько убил душманов? Не как там было, будут спрашивать, не что там происходило все эти годы, не почему мы ввязались в эту войну, а сколько ты убил людей, будут спрашивать».

Не наши эти горы, и нашими не станут.Оставьте разговоры вокруг Афганистана.Один юнец московский, проездом из Арбата,Геройствовал чертовски, палил из автомата.Всех под одну гребенку – и смелого и суку.Панджшеры и зеленки – невелика наука.Старлей с пробитым легким стал скоро капитаном.Ах-ах, какая легкость, вперед за орденами!А трус курочил вены и клялся пацифизмом.По недоразуменью ты здесь вот ищешь истин,Что не дались в Союзе. Хотелось очень прямо:Хотелось с маху узел. И вот, в Афганистане…А вышло, что не вышло. Дерьмо России милой,В которой был ты лишним, и здесь тебя душило.Ах, русский Че! В Тузеле садятся скотовозы.У шлюхи на постели уронишь свои слезы.А ей не это надо, ей спать уже охота.Облизана помада, ломает рот зевота.Не наши эти горы и нашими не станут.Оставьте разговоры вокруг Афганистана.

…все они бабы одинаковые… чего я позарился на официантку? что я

в ней нашел? подстилка… водка на соблазн натолкнула… как говорил

Моргульцев: «Не бывает некрасивых женщин, бывает мало водки…»

…а песня-то сильная… я когда первый раз услышал – мурашки по

коже побежали… магнитофонные кассеты на границе таможня

отбирает, чтобы крамолу пресечь, а он молодец, в дневник

переписал… на самое видное место… лейтенантом написанная,

лейтенантом сохраненная… увековечили афганскую войну в стихах и

песнях…

«Мы часто выпиваем. После боевых, звания обмываем и награды, дни рождения, отпуск и возвращение из отпуска, и просто так, потому что хочется выпить. После водки расслабляешься… до утра. Тянет выпить, каждый вечер тянет».

«Убивать на войне – еще не обязательно совершать преступление. В чем виноваты, например, солдаты, вынужденные стрелять в людей по приказу командира? Нельзя их обвинять. Хотя, с другой стороны, немецких солдат вроде бы судили, не всех, но судили. Получается, что если в основу войны закладывается формулировка типа „во имя“ или „на благо“, значит убивать можно. А если кто-нибудь потом, скажем, лет через двадцать, решит, что война в Афганистане была неправедной, тогда что? Выходит, что мы автоматически превратимся в преступников! Так все же: кто имеет право решать „на благо“ ведется война или же она несправедлива?»

«Сильных не судят, сказал Олег, когда я затронул с ним эту тему. Он, как всегда, прав. Победителей не судят. Судят проигравших и побежденных. Вот почему немцев судили за их преступления. Американцев после Вьетнама не судили, и нас никто не посмеет судить. Советский Союз есть и всегда будет великой державой!»

«Дисциплина в армии основана на кулаке и мате. Хочешь – не хочешь, а слова сами начинают вылетать из тебя. Пропитываешься матом насквозь. Слова грубые, умело и в нужной ситуации сказанные, могут возыметь большую силу, поднять авторитет. Солдаты к мату привычны, другого языка не понимают. Они иногда используют обычные слова в разговорной речи, но мало. Даже „чурки“, как называют выходцев из среднеазиатских республик, плохо знающие русский, если на них накричишь матом, всё понимают, как миленькие. И афганцы первым делом освоили этот немудреный язык.

Одна наша часть стоит в центре города, на охране афганского президента. Мы как-то заехали туда. Подходит ко мне афганец в военной форме. Я спрашиваю: «Как дела, бача?» Он отвечает: «Заэбыс, командор!» Я ему стал объяснять, что так не говорят, что это плохое слово. Афганец слушал-слушал и говорит: «Нет, командор, я знай русский хорошо! Плохо – это уёво, а хорошо – заэбис!»