Окольцованные злом - Мария Семенова

Дела минувших дней. 1923 год

Над Парижем висел влажный августовский вечер. Только что прошел дождь, и опустившиеся на город сумерки были напитаны прелой сыростью бульваров, бензиновой гарью и запахом духов. Тихо опадала листва с каштанов, на Марсовом поле, где когда-то негодяй Робеспьер ловко пудрил мозги легковерным французам, подпирал небо мокрый скелет Эйфелевой башни, наплывавший со стороны Сены густой туман укутывал город толстым пуховым одеялом.

Однако Парижу было не до сна. В этот вечер множество машин устремилось по Елисейским полям в сторону Булонского леса, где намечалось грандиозное, с фейерверком и выступлениями знаменитостей, празднество. Ревели, изрыгая вонь, прожорливые двигатели, летели брызги из-под колес, отсвечивали в лужах фары.

«Черт, как башка трещит». Хованский приоткрыл окно машины, вдохнув свежий воздух, вздрогнул, смачно, так что щелкнули зубы, зевнул, — не выспался. Вчера всю ночь веселился с девочками в «Кафе де Пари», одна была уж больно хороша, в розовых кружевных панталошках, так ловко отбарабанивала шимми на столе. Правда, потом залила шампанским штабс-капитану все подштанники, шелковые, ядовито-бордовые, называемые почему-то «смерть блядям». «Вот сука. — Усмехнувшись, Семен Ильич снова зевнул, глянул на светившийся изнутри купол Большого Салона, сплюнул во влажную полутьму вечера. — Все-таки, черт побери, было чертовски весело…»

Рядом на сафьяновом сиденье развалился громила Хорек — такой же быстрый и ловкий, как и зверь, которому он обязан был кличкой, в рулевых подвизался Жоржик Заноза, а справа от него сидел сам мэтр парижских апашей фартовый Мишель Богарэ, по прозвищу Язва Господня.

К такой вот жизни Семен Ильич шел долго. Помнится, неудачно отобедав в Константинополе, он сразу разочаровался в древней византийской культуре, и нелегкая понесла его куда подальше, во Францию.

В то время русских в Париже обреталось уже предостаточно. В карманах их по большей части было пусто, в глазах светилось бешенство, а хлеб, сахар и папиросы они скупали в неимоверных количествах, уверяя, что скоро все это исчезнет. Когда заканчивалось то немногое, что удалось когда-то скрыть от загребущих лап комиссаров (говорят, даже в заднем проходе), их мужчины шли на заработки в такси, а женщины — на панель. Но работали и те и другие неважно — мешало сильно развитое чувство собственной значимости.

Штабс-капитан Хованский тоже знал себе цену и по прибытии обосновался в дорогом отеле «Карл-тон» на Елисейских полях. Гостиница была что надо: с великолепным, устланным дорогими коврами холлом, с уютным рестораном и зимним садом, а главное — с длинными, в целях экономии слабо освещенными по ночам коридорами.

Когда на небе Парижа загорелись звезды и Морфей объял постояльцев «Карлтона», Хованский, натянув сплошное шелковое трико неприметно-серого цвета, взял в руки «колбасу» — длинный холщовый мешочек, плотно набитый песком, и крадучись вышел в коридор.

Ему подфартило сразу. В первую же ночь он глушанул на пороге собственного номера толстого полупьяного борова в черном пальто, белом кашне и шелковом цилиндре. Затащив хозяина внутрь, штабс-капитан прикрыл дверь, не торопясь огляделся и вынес все подчистую. Дело пошло, однако недолго он крутил хвостом в роли «гостиничной крысы». В шикарном коридоре «Мажестика» с ним приключилась беда. Неожиданно напали конкуренты: двое плечистых молодых людей в серых трико жестоко избили штабс-капитана «колбасами». Пришлось экстренно съезжать. А скоро во всех приличных отелях появились ночные дежурные — плотные, усатые, больше похожие на апашей, и Хованский решил, что настала пора быть поближе к простому народу.

Он поселился в квартале Сен-Дени на одной из старинных узких улочек, которую мостил еще лучезарнейший король. Здесь обитали сутенеры, мелкие ремесленники и проститутки, жалобно скрипели тележки с овощами, лопалась на жаровнях кожура каштанов, а за окнами сушились от любовной влаги полосатые перины.

Семен Ильич завел себе широкие штаны, привык без отвращения хлестать пинар и бойко топтал черноволосую курочку, приходившую к нему вечерами из универсального магазина «Самаритэн». Однако, не останавливаясь на достигнутом, он частенько поднимался На горы Мартра, где ночи напролет сверкали разноцветные огни, раздавался беззаботный смех и было полно денег.

Веселый Монмартр — это бульвар Клиши между двумя круглыми, окончательно веселыми площадями Пигаль и Бланш. Как только над Парижем опустится ночь, все здесь придет в движение — откроются двери вертепов, крутанет своими крыльями знаменитая «Мулен Руж», и все завертятся в бешеном хороводе: девочки в шелковых юбочках по колено, толстосумы-буржуа, воры, педерасты, мрачные, как грозовое небо, русские, уверенные в скором падении большевиков. Здесь царило бездумное веселье, от соблазнов шла кругом голова, и никогда Хованский не покидал это шумное скопище без добычи, достававшейся легко и просто.

И жить бы ему не тужить, да однажды погорячился, за жалкие десять тысяч сработал не очень чисто старика рантье, не разглядев в петлице у него розетку Легиона. Проклятый крапюль издох, газета «Л'Энтрансижан» назвала его скромным героем Франции, и дело сразу приобрело политическую окраску.

Старперовы деньги закончились быстро, а вот неприятности обещали затянуться на неопределенный срок: ажаны[72], полицейские на велосипедах, даже молодчики из Сюрте[73], — все плотно сели Хованскому на хвост. Пришлось залечь на самое дно, затихариться в мрачном притоне с веселеньким названием «Розовый котик». Заведение это размещалось в узкой щели улицы Венеции, в пятнадцатом веке главной «достопримечательностью» которой были грязные писсуары, загаженная куриными внутренностями мостовая и дома, населенные большей частью преступным элементом.

Здесь, в сводчатом полуподвале, откуда имелся ход в подземелья древних катакомб, Семен Ильич и пережидал беду, довольствуясь обществом мадам Леклер, больной сифилисом торговки краденым, с которой он поддерживал крепкие деловые связи. Местные апаши отнеслись к нему с пониманием, не одним только большевикам присуще чувство интернационализма, и вскоре с новыми товарищами он уже ловко потрошил «ударом дедушки Франсуа» ненавистных нуворишей, разжиревших во время войны.

Метода эта стара как мир. Для претворения ее в жизнь всего-то и нужно только шелковое кашне да надежный помощник. Подкрадываетесь к клиенту сзади, накидываете на горло шарф и, дергая, опрокидываете назад, одновременно взваливая на бедро. В это время ваш товарищ быстро очищает карманы, минута — и все в ажуре.