Память (Книга вторая) - Владимир Чивилихин

Вспоминаю, как впервые попал я в Торжок и совсем его не заметил, — это было на исходе молодости, и спешил я к своей невесте в село Никольское, где она проходила институтскую практику. Весь следующий день мы, зачарованные, бродили вокруг бесподобной ротонды архитектора, поэта и ученого Николая Львова, по старому парку его планировки, по сырым берегам заглохшего пруда. А на обратном пути в Москву, когда мы уже не замечали часов, потому что у нас впереди, казалось, была вечность, Торжок взял из нее большой летний день целиком, который тоже не заметился, запечатлев, однако, в нашей памяти этот маленький и такой обыкновенный городок, хотя тысячелетняя многострадальная судьба Торжка столь необыкновенна, что нет ей подобия даже на родной многострадальной русской земле, не говоря уже о землях чужих — сопредельных или далеких…

Ушкуйники и гости из древнего северного города облюбовали за озерами и болотами это приметное место у подножия сухой гряды в те давние времена, когда в Чернигове еще не стоял Спас, в Новгороде София и на Руси не было летописцев. Новый Торг, упоминаемый в летописях с 1136 года, стал значительным городом, обнесенным, конечно, стеной, валами и рвами; он принимал заморских гостей, сам торговал зерном и воском, но особое его значение для средневековой Руси состояло в том, что это был торговый посредник, своего рода перевалочная товарная база между Владимиро-Суздальско-Рязанскими и Новгородско-Псковскими землями. За изделия и деньги низовые купцы сбывали через Торжок главный свой товархлеб, пользуясь зимой накатанным санным путем, а летом рекой Тверцой, что текла мимо города и впадала в самое Волгу постепенно отнимавшую у Днепра значение, славу и звание главной русской реки. С самого зарождения город становится объектом княжеских междоусобиц и жертвой приходящих сюда изчужа. Кто только не осаждал, не захватывал, не грабил, не разорял и не жег Торжка!

В 1139 году к нему впервые протянулась рука Юрия Долгорукого. Город был опустошен, снова ожил, но в 1147 году этот неугомонный суздальский князь опять «пришед, взя Новый Торг и Мету всю». Его преемник Андрей Боголюбский умел не только строить города, но и разорять их, что убедительно доказал на примере Торжка в 1159 году. В отместку за изгнание из Новгорода сжег Торжок в 1167 году Святослав Ростиславич, а Всеволод Большое Гнездо, расширявший во все концы свои земли, с бою брал Торжок дважды-в 1178 и 1181 годах.

Однако хлебная торговля вновь и вновь возрождала городок на берегах Тверцы. При недородах же традиционный переходной запас хлеба в Торжке становился объектом особых княжеских интересов. Когда в 1215 году «поби мраз обилье», то князь Ярослав, надумавший голодом усмирить новгородцев, прежде других наложил руку на амбары Торжка, где «все цело бысть», и «не пусти в город ни воза», а пути к нему «все засекоше и реку Тхьверцу»… И вот весной 1238 года — первая осада города чужеземцами.

Любознательный Читатель. Но ведь орда вроде бы не брала больше Торжка, потерявшего, наверное, после полного уничтожения и тягостей повсеместного ига свое прежнее значение?

— Этот чудо-городок восстал, как феникс из пепла… В 1245 и 1248 годах его брали литовцы, в 1327-м — хан Узбек, позже буквально стер его с лица земли Иван Грозный по пути к Новгороду, в 1609-м — запорожские казаки, предавшиеся по случаю Смутного времени полякам, позже сами поляки овладели Торжком, а в промежутках между этими нашествиями город по-прежнему терзали междоусобные войны, которым не было числа и, казалось, не будет конца. В 1271 году его ненадолго отвоевал великий князь владимирский Василий Ярославич, а потом часто зорили-делили сыновья Александра Невского. Затем свои права на Торжок предъявило набирающее силу Тверское княжество, и в 1312 году он огромным откупом отвел от себя тяжелую руку Михаила Ярославича. И вот начала подыматься на юге Москва, новая мощная политическая сила с ее последовательным и настойчивым — где лаской или мошною, где военной или экономической жесточью — собирательством русских земель вокруг себя. Торжок дважды был разорен Иваном Калитой — в 1334 и 1337 годах — и дважды же — в 1391 и 1397 годах — с боем захватывался войсками великого князя московского Василия Дмитриевича…

С конца XIV века Торжок находится под властью Москвы, и один из ее наместников, как дурной сон, навек запомнился горожанам. Это был последний смоленский князь Юрий Святославич, изгнанный литовцами из своей вотчины вместе с вяземским Симеоном Мстиславичем. В Торжке Юрий убил Симеона, чтоб завладеть его красавицей женой. Овдовевшая княгиня вяземская Ульяна, сохраняя верность покойному супругу, ответила на домогательство насильника ударом ножа и убежала, но раненый Юрий догнал ее на княжем дворе, зарубил, бросил в Тверцу, и «бысть ему и грех и стыд велик, и с того побеже к Орде, не терпя горькаго своего безвременья, срама и бесчестия», а новоторы, как звали жителей этого города в старину, выловили в реке тело благоверной Иулиании вяземской и положили в церкви Спаса Преображения…

— И междоусобицы больше уже не касались Торжка?

— Да, протекторат Москвы защитил наконец-то город от этой многовековой напасти, и тем не менее во времена Василия Темного тверской князь Борис в последний раз взял и разорил Торжок. Но в необыкновенной истории этого обыкновенного русского города было немало других бед и волнений. В 1341 году горожане из «черных людей», тяготеющие уже к Москве, восстали против бояр, ориентирующихся на Новгород, убили на вече наместника, но были жестоко наказаны войском Симеона Гордого. Вместе с Нижним Новгородом и Тверью этот город в в 1612 году поднялся против польской шляхты, захватившей Москву, и никто не считал, сколько новоторов полегло на ее улицах. В 1654-м Торжок опустошил мор, не раз в нем случались большие пожары, но неистребимый город на Тверце отстраивался, богател и быстро опережал в своем развитии многих ближних и дальних соседей. Это покажется невероятным, но, судя по окладным книгам 1671 года, в которых учитывался общерусский сбор на содержание московских стрельцов, в Торжке было больше дворов, чем в таких, например, городах, как Тверь и Владимир, Воронеж и Курск, Тула, Симбирск и Казань!

Городская крепость тогда еще стояла. В описной книге начала XVIII века значилось, что «город был рубленой, деревянной, в нем башни 4 проезжих, 7 глухих, по мере около города и башен 571 сажень; но от бывшего в 706-м году пожару згорел, и ныне токмо значит земляная осыпь». По точной переписи, в те же петровские времена числилось в городе и посаде 2333 купца…

И несмотря на то что полтора века спустя Торжок обошла железная дорога, он продолжал достойно держать марку обыкновенного русского города. Предреволюционные справочники свидетельствуют, что паровые мельницы Торжка мололи муки почти на миллион рублей, а его женщины-мастерицы славились на всю Россию не только серебряным и золотым шитьем по бархату и сафьяну, изготовлением отечественных туфель высшего качества, но и секретами производства замечательно крепкого кирпича, выделывать который для храмов, мостов и других важных построек их зазывали даже из очень отдаленных местностей.

— Сколько же раз этот необыкновенный городок погибал?

— Двадцать пять. Наверное, нет другого такого города на земле… Только интервенты брали его семь раз за семь веков. Осенью 1941 года произошло последнее сожжение и разорение Торжка.

Бродим по городскому саду, где уже нет никаких следов не только древнего земляного вала, но и осыпь его уже совсем «не значит». Рассматриваем скромный маленький городок, прилепившийся к берегам Тверцы, и память возвращает.в давние и недавние времена… Николай Львов строил тут храмы и дома, Александр Пушкин останавливался в гостинице Федухина-Пожарского с ее знаменитыми «пожарскими» котлетами, учитель Д. И. Менделеева, отец русских химиков А. А. Воскресенский приезжал сюда хлопотать о народной школе, которую он открыл неподалеку, в родной деревне, где и упокоился навек… Вспоминаем и последнюю здешнюю битву с иноземным западным врагом, и первую, с восточным, — ту, что разразилась здесь в конце зимы 1238 года…

16

Дряхлеющий Субудай, давно уставший спешить, торопливо подъезжает к Торжку, щурит теряющие остроту глаза, издалека пытаясь найти самые слабые места крепости. Ему тепло в урусской овчинной одежде, собольей шапке и легкой обуви двойного собачьего меха, но болит спина. Ладно, что его верные тысячники не нуждаются даже в указке кнута, сами делают как надо привычную работу войны — равномерно расположили сотни кольцом, толпами гонят пленных урусов к темному лесу за пищей для костров и лестниц, бревнами для осады. А чья это сотня так отличилась? Урусы даже развели там большой костер, от которого тянет капающим в пламя жиром — не барана ли доставили сюда поперек седла? Барана, и успели даже взять в работу пленных, которые в одном только этом хорошем месте стучат своими топорами, делая туры и лестницы. Какой-то старый воин с длинной палкой в руке снует на коне среди них и выколачивает из этих широких спин неповоротливость презренных, ковыряющихся в земле.